Читать онлайн «Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке». Страница 50

Али Шариати, конечно, не оспаривал данный тезис. Для него ислам также является идеологией, нацеленной не только на революционное преобразование окружающего мира, но и на воспитание борцов с неравенством и угнетением. В соответствии с этим и Хомейни, и Шариати особое внимание уделяли проблеме образования и воздействия на молодое поколение, и, надо сказать, и тот и другой идеолог революции пользовались успехом у молодежи. Другое дело, что на сам процесс воспитания и образования философы смотрели совершенно по-разному.

Несмотря на некоторые весьма важные общие черты в понимании ислама, присущие концепции Хомейни и Шариати, их взгляды относительно мусульманской религии также во многом не совпадали. Несмотря на то, что Хомейни был богословом-революционером и переосмыслил многие положения шиизма через призму обращения к первоначальному исламу, он все-таки оставался строгим приверженцем традиционного фикха, преданность которому он рассматривал в качестве «защитного пояса» ислама и гарантии независимости и самостоятельности мусульманской уммы в целом и иранского народа в частности. «Мы гордимся тем, что являемся последователями вероучения Джафара Садека и что наше правовое учение, которое сродни бескрайнему океану, основывается на его трудах», — писал имам в своем знаменитом «Религиозном и политическом завещании». Так, Хомейни обращался к улемам и преподавателям со следующим советом: «Старайтесь сохранить традиционный фикх, доставшийся в наследство от правоверных предков, ибо отклонение от него означает ослабление основ исследований». Он настойчиво призывал мусульман не пренебрегать ни первичными, ни вторичными предписаниями ислама. Поэтому имам не мог не признать недопустимыми тезисы Шариати о том, что все положения мусульманства нуждаются в серьёзном переосмыслении, что второстепенные предписания могут со временем подвергаться пересмотру, что использование новых неординарных и экстравагантных методов и впитывание разноплановых веяний в практике иджтихада необходимо для творческого развития вероучения. Все эти идеи представлялись Хомейни в высшей степени опасными и чреватыми для исламской уммы полной утратой надежного подспорья в виде мусульманской религии и, вследствие этого, с окончательной потерей независимости и способности к сопротивлению новому мировому порядку. Аятолла Хомейни видел источник всех бед прежде всего в неблагонадежных кадрах. По мнению имама, причиной косности и догматизма, царивших в теологических центрах, являлось засилье отсталых и продажных ахундов, пошедших на услужение шахскому режиму, а подоплекой всех бед уммы он считал происки агентов влияния иностранных государств, прежде всего США, Израиля и СССР. Как полагал Хомейни, ключом к сохранению достижений революции 1979 года является бдительность и чуткость по отношению к возможным заговорам против Исламской Республики. «...Одним из зловещих для ислама планов стало протаскивание морально разложившихся и отошедших от ислама деятелей в теологические центры», — предупреждал имам. Таким образом, эти вражеские агенты «иногда в течение тридцати-сорока лет живут среди нас и, демонстрируя свою приверженность исламу, набожность, паниранистические и патриотические настроения или используя другие уловки, терпеливо выжидают удобного момента, чтобы выполнить свою миссию»[168]. Безусловно, аятолла Хомейни весьма предусмотрительно и справедливо обращает внимание мусульман на опасность подобных небезуспешных происков, и его слова в свете нынешней ситуации в Иране кажутся поистине пророческими. Однако он все же не раскрывает их истинной подоплеки. Шариати же, в отличие от Хомейни, при рассмотрении данного вопроса гораздо более глубок, ибо он поясняет, что корень проблемы — даже не в предательстве отдельных ахундов и внедрении иностранных агентов (а эти явления, конечно, тоже имели и имеют место), а в порочности самой системы. Как показывает ша-риатистский анализ проблемы, уже с начала эпохи Сефевидов «красный шиизм превращается в черный шиизм», а это не могло не отразиться на системе права и религиозного образования, которая также подверглась искажению ширком изнутри. Зараженная вирусом клерикализма, эта система неизбежно плодит порочных ахундов и распахивает врата для агентов мирового империализма и сионизма. Потому Шариати и призывал к всесторонней ревизии исламского вероучения, что желал очистить его от всех наслоений ширка и не допустить дальнейшего вырождения таухидной религии, и это не модернистская, а подлинно фундаменталистская интенция. Стоит отметить, что в период написания «Религиозно-политического завещания» имам Хомейни, вероятно, уже предчувствовал грядущий кризис, сопряженный с предательством клерикалов. Он предвидел тот час, «когда шарлатаны и мошенники проберутся в высшие эшелоны власти и, используя свои познания в исламском учении и втеревшись в доверие благоверным народным массам, в удобный для них момент нанесут смертельный удар по теологическим центрам, исламу и всей стране»[169]. Тем не менее имам, увы, допустил явную ошибку, когда видел задачу мусульман лишь в охране ислама от конкретных ренегатов и коррумпированных улемов. Конечно, антиклерикализм Хомейни был чрезвычайно силен, недаром именно ему принадлежат знаменитые слова: «Я могу понять даже проститутку, но я никогда не прощу попов, не прощу духовенство, которое предало Ислам, которому нет прощения и нет понимания». Однако антиклерикализм Али Шариати в определенных аспектах был гораздо более глубоким, ибо он осознавал, что целью мусульман является не только избавление ислама от самих попов, но и его очищение от всех наслоений поповщины, этого главного атрибута религии ширка. То, что, тем не менее, собственное учение Шариати в некоторых аспектах грешит остаточными элементами клерикального видения мира, — это уже другой вопрос. В данном случае важно то, что данный мыслитель, в отличие от Хомейни, более верно и точно понял задачу и выявил суть проблемы. Если бы голос Шариати был должным образом услышан и понят имамом, то, возможно, удалось бы избежать сегодняшнего политического кризиса в Иране.

Что касается деталей критики аятоллы Хомейни в адрес Шариати с его призывами к реформе ислама, то конкретно она велась по двум направлениям. Во-первых, она касалась шариатистского проекта реформы мусульманского религиозного образования. Конечно, Хомейни был прекрасно осведомлен о состоянии и проблемах современной ему системы исламского теологического образования, и им было произнесено и написано немало гневных слов в адрес отсталых и дремучих ахундов, погрязших в формализме, догматизме и глупых предрассудках. Однако при этом имам с необычайной трепетностью относился к существующей системе религиозного образования и призывал мусульман крайне бережно обращаться с ней. Особое внимание аятоллы Хомейни к проблеме исламского просвещения обусловлено его убежденностью в том, что контроль над учебными заведениями, которые при шахском режиме находились под иностранным влиянием, является ключом к независимости страны. Об этом имам подробно писал в своем «Религиозном и политическом завещании». Он уделял особое внимание проблеме университетов. Как пояснял аятолла Хомейни, «одним из крупных заговоров, как уже отмечалось, и я неоднократно подчеркивал это, было установление контроля над высшими учебными заведениями и, в частности, над университетами, ибо в руках тех, кто выходил из их стен, находилось будущее страны». Критика в адрес традиционного фикха и сложившейся системы преподавания, по мнению Хомейни, обслуживает интересы врагов ислама. «Уважаемые улемы и преподаватели в своих уроках по фикху не должны допускать отклонений от методов и принципов основателей религиозных школ, ибо следование им является единственным путем для сохранения исламского фикха»[170], — предупреждал имам. Ему абсолютно претили призывы Али Шариати к радикальной реформе мусульманского образования, ибо в этом он в целом видел угрозу исламу и самой независимости Ирана. Проект реформы образования, воплощенный Шариати в работе теологического центра нового типа «Хусейнийе Иршад», подразумевал существенную ломку и перепланировку традиционной системы мусульманского религиозного образования. Имам Хомейни считал это недопустимым.

Что касается второго направления хомейнистской критики, то она была сопряжена с некоторыми специфическими чертами концепции Али Шариати, анализировавшего ислам при помощи его сопоставления с западными философскими учениями нонконформистской направленности, которые в большинстве своем имели атеистическую окраску. В первую очередь это касалось, конечно, марксизма. Правомочность подобных «заигрываний» имам Хомейни категорически отрицал, и, хотя его собственная доктрина подразумевала поддержку немусульманских протестных движений, он абсолютно исключал возможность диалога с носителями идеологий, к которым апеллировал Шариати. Это становится очевидным в свете гневных обращений Хомейни к представителям различных левацких группировок. «Как вы могли, не попытавшись понять учение ислама с помощью тех, кто хорошо знает это учение и другие религии, принять доктрину, которая сегодня обанкротилась во всем мире? Как получилось, что вас привлекли какие-то «измы», все содержание которых на взгляд вдумчивых исследователей является абсурдом?»[171] — полный возмущения, писал аятолла Хомейни. Свое отношение к «исламским марксистам» имам достаточно четко и однозначно выразил в «Религиозном и политическом завещании»: «Ссылаясь на аяты из Корана или изречения из «Нахдж-оль-Балаге»[172], пытаются доказать сходство ислама с ложным учением Маркса и другими подобными доктринами. Они не обращают внимания на другие аяты Корана и положения «Нахдж-оль-Балаге». В силу ограниченности своего понимания, ставя все с ног на голову, придерживаются учения об обобществлении, поддерживают неверных, атмосферу притеснения, когда игнорируются человеческие ценности и партия меньшинства обращается с народными массами как со стадом скота». При этом стоит отметить, что, конечно же, Али Шариати никак не был «исламским марксистом», ибо он не принимал атеистического и материалистического характера учения Маркса. Однако Шариати полагал, что и в марксизме, и в исламе одной из главных целей является построение бесклассового общества, в котором нет частной собственности и угнетения. Уже одно это ясно очерченное положение доктрины Шариати обусловило бурную реакцию имама Хомейни. По его словам, ислам «также не приемлет коммунизм и марксизм-ленинизм, выступающий против частной собственности, за обобществление»[173]. По мнению аятоллы Хомейни, ислам проявляет уважение к собственности лишь в том случае, если она приобретается дозволенным способом, а в обществе осуществляется справедливое распределение доходов. При этом для Хомейни социализм де-факто приемлем с той точки зрения, что он не рассматривается как переходная стадия от капиталистической к коммунистической формации (как в марксизме-ленинизме), не имеет атеистической окраски, а целью его является не ликвидация частной собственности, а осуществление социальной справедливости. Имам нигде не оговаривает данных условий потенциальной совместимости ислама и такого рода социализма (уделяя внимание в основном критике попыток отождествить ислам с марксизмом), однако они логически выводимы из его выступлений при анализе последних.