Читать онлайн «Очерки по истории политических учреждений России». Страница 51

Вскоре после введения института присяжных заседателей правительство стало ограничивать сферу его действия. Принципиально суду присяжных не подлежали такие политические дела, как государственная измена или цареубийство. Но позже, когда с целью терроризирования стали совершаться преступления над высшими сановниками и виновные, представ перед судом, пользовались этим, чтобы излагать свои политические и социальные теории, правительство попыталось было избежать необходимости исключения подобных случаев из компетенции присяжных, запретив печатать судебные отчеты и ограничив до последней возможности число лиц, допускаемых к слушанию дела; наконец, после огромной сенсации, произведенной оправданием Веры Засулич, все дела о покушениях на правительственных должностных лиц и о преступлениях, имевших политический характер, были объявлены вне компетенции обыкновенного суда присяжных и стали разбираться либо военными судами, либо же судебными палатами с участием сословных представителей, каковы городской голова, предводитель дворянства и т. д.

Благодаря этим изъятиям и в еще большей степени системе административной ссылки, принявшей уже в последний период царствования Александра II и в царствование Александра III и с тех пор сохранившей огромные размеры, общее правило, гласящее, что русский подданный, подобно английскому, подлежит суду исключительно равных себе, превратилось в пустую формулу. Пока в жилище обывателя может во всякий час дня и ночи врываться банда вооруженных политических шпионов, называемых жандармами и имеющих право не только рыться в бумагах этого обывателя, но и им самим распорядиться так, что он без всякого суда совершенно исчезает на несколько месяцев, а то и лет, — не может быть и речи о правовых гарантиях, личной безопасности или о господстве закона. Не нужно добавлять, что подобный способ действия по отношению к людям, заведомо враждебным правительству, более всего вредит самому же правительству, порождая самые невероятные слухи о числе таким образом арестованных людей и вызывая среди их друзей чрезвычайное возбуждение и жажду мести. Можно было бы привести немало таких случаев, когда молодые люди, единственной виной которых было чтение подпольной литературы, становились, из-за жандармских преследований, серьезными политическими преступниками.

Мне вспоминается как раз один случай этого рода: это печальная история одного человека, ставшего впоследствии известным в летописях революционного движения, но которого я знал совсем еще молодым, недавно приехавшим из какой-то отдаленной Приволжской губернии и искавшим в Лондоне занятий. Этот молодой человек скрылся в тот момент, когда его должны были арестовать, и был вынужден в течение нескольких месяцев вести жизнь беспаспортного крестьянина. Трудно себе представить, до какой степени невыносима жизнь человека, рискующего в каждый момент быть отправленным на свое прежнее жительство, подвергнуться там аресту и административной ссылке. Преступление, в котором обвинялся этот молодой человек, состояло в том, что он прочитал и передал своим друзьям род дидактического романа, автор которого жалуется на современное положение английских рабочих и обещает им наступление лучшего будущего и осуществление теории Карла Маркса. Я прочитал эту книгу, озаглавленную: «История трех братьев»; все трое — рабочие, и могу заверить тех, кто этой книги не читал, что она приблизительно так же опасна, как знаменитый социалистический роман Беллами, и значительно менее «Утопии» Томаса Мора или «Cittadel Sole» Кампанеллы; а между тем этого было достаточно, чтобы сделать существование молодого человека столь невыносимым, что он предпочел, рискуя своей жизнию, перейти границу. В Лондоне и затем в Париже, где он нашел работу по электрическому освещению, он произвел на политических эмигрантов неприятное впечатление как умственной робостью, которую в нем находили, так и жестокой критикой, направленной против террористов. Некоторые лица, принадлежавшие к русской колонии в Париже, считали его даже чем-то вроде политического шпиона. Я потерял вскоре из виду пользовавшуюся столь дурной славой личность, а спустя несколько лет встретил его имя среди тех, кто играл главную роль во взрыве в Зимнем Дворце в Петербурге. По его смерти — умер он в Петропавловской крепости — стали рассказывать о других фактах из его деятельности. Не было, оказывается, почти ни одного политического заговора из предшествовавших убиению Александра II, в котором нельзя было бы найти следов его участия. Кто же — да будет нам позволено задать этот вопрос — кто же, если не русская политическая полиция, ответственен в создании столь опасного врага существующего порядка вещей?

Несомненно, что среди причин, вызывающих в массах враждебное отношение к правительству, первое место занимает система жандармерии и политического шпионства. Она делает невыносимой частную жизнь в России, так как вы никогда не можете быть уверены, что не встретите в обществе какое-либо лицо, слишком готовое довести о вашем образе мыслей до сведения политической полиции. Молодое поколение еще более подвержено этой опасности. Много лет назад, когда недавно убитый министр народного просвещения Боголепов был коллегой автора по Московскому университету и выборным ректором его профессорской коллегии, он с величайшим негодованием рассказал однажды своим коллегам следующий факт: один из студентов, срезавшийся у него на экзамене по римскому праву и вынужденный по уставу выйти из университета, стал горько жаловаться на свою судьбу, говоря в присутствии экзаменатора, что он должен теперь лишиться той платы, которую выдавали ему жандармы. Боголепов, бывший, по крайней мере в это время, человеком честным, не обратил на его мольбы никакого внимания, и, таким образом, студенты были избавлены от одного хотя бы из их шпионов. Неудивительно, если при таких условиях наши лекции в той форме, какую придавали им студенты, выпуская их без контроля профессоров, попадали в руки политической полиции и если эта последняя окружала нас плотным кольцом своих агентов обоего пола, превращая наше существование в своего рода повседневное мученичество. Особенное зло заключается в том, что жандармы не могут жить без политического заговора; если его нет в действительности, им необходимо изобрести его; в противном случае они рискуют тем, что в следующем году их бюджет будет уменьшен. Вот почему, как это некоторые замечают, тревожные слухи о готовящихся политических покушениях обыкновенно начинают циркулировать за несколько недель или даже месяцев до возобновления специального бюджета, идущего на содержание этого сброда. Едва ли возможно употребить в отношении их другое название, ибо ввиду предосудительности этого ремесла только самые дрянные люди решаются нарядиться в жандармский мундир. Не говорю уже о гнусном походе набираемых во всех слоях общества мужчин и женщин, которые, совершив какое-либо преступление, избавляются от судебного преследования ценою оказываемых ими и щедро оплачиваемых шпионских услуг; под разными предлогами они проникают в частную жизнь лиц, привлекших к себе внимание политической полиции. Принимая подобные услуги, начальники, естественно не могут быть особенно разборчивыми при найме своих агентов. Мошенники, негодяи и проститутки — вот кто идет на эту службу, и на такие-то элементы, за отсутствием народных симпатий, вынуждена опираться русская самодержавная бюрократия! Это положение вещей все более и более напоминает то, в котором накануне своего падения находилась венецианская олигархия: она думала спасти себя с помощью государственной инквизиции, сыщиков и confidenti и не гнушалась даже пользоваться услугами такого негодяя, как Калиостро, обещавшего в своих частных письмах стоять на страже народной нравственности и религии, хотя сам он не признавал ни той, ни другой, и уверявшего накануне венецианской революции, что он привлечет симпатии подданных на сторону аристократического правительства и внушит им ненависть к французским демократическим принципам. Если бы история просвещала своими уроками не только социологов, но и находящихся у власти государственных деятелей, русские правители с меньшей самоуверенностью глядели бы в лицо грядущему и менее полагались бы на ту компрометирующую поддержку, которой они пользуются для сохранения своей власти.

Кроме трех великих реформ, проведенных в царствование Александра II, заслуживают внимания и некоторые другие не меньшей важности. Мы упомянем о них здесь с единственной целью пополнить общий обзор тех путей и средств, с помощью которых Россия все более и более переходила из прежнего аристократического, построенного на народном рабстве, в новый строй — демократический — еще в тисках самодержавной бюрократии, но уже готовая сбросить ее иго. Первым по важности, если не по времени, является преобразование армии и флота, осуществленное в 1874 году введением всеобщей и обязательной службы по прусскому образцу, слишком хорошо, по всей вероятности, известному, чтобы понадобилось подробное его описание.