Читать онлайн «Королевский двор в Англии XV–XVII веков». Страница 41

В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патронатно-клиентных отношений камергера спальни Роберта Карра и его назначение на пост лорд-камергера двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный и неформальный лидер королевской палаты должен был стать при дворе покровителем и англичан, и шотландцев. К тому же Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом Говардов. Назначение Роберта Карра лорд-камергером хаусхолда ставило его в один ряд с ведущими министрами государства. Формальный придворный должностной статус наполнялся реальным политическим содержанием.

Яков I заявил, что он передал этот пост Карру как самому близкому другу, которого «он любит больше всех живущих» на земле. Яков I сознавал значение должности и то, какую роль был призван играть его фаворит, когда писал о том, что «все придворные милости и должности проходят через него как лорд-камергера»[580].

Кроме того, после смерти Р. Сесила Р. Карр фактически стал выполнять обязанности госсекретаря, распоряжаться личной королевской печатью. Карру была переадресована вся иностранная корреспонденция. Он также контролировал деятельность комиссии, которая ведала функциями лорд-казначея[581].

Известно, что Карр появился при дворе в 1607 г. и быстро завоевал расположение короля, присягнул сначала камер-юнкером, а вскоре был назначен камергером королевской спальни. Он заменил в качестве королевского фаворита англичанина графа Монтгомери. Возможно, это была своеобразная реакция Якова I на провал унии в парламенте[582]. Весной 1611 г. Карр принял титул виконта Рочестера и стал первым из шотландцев, получившим право заседать в английском парламенте. Некоторые современники считали, что уже осенью 1611 г. он имел больше влияния, чем лорд-казначей. Это проявлялось в его большей популярности у просителей королевской милости, чем Сесила[583]. Ему же принадлежит ведущая роль в срыве политики Сесила по заключению Великого контракта.

Кроме того, как известно, Карр внес серьезный разлад в королевскую семью, противостоя королеве и принцу Генри. Не случайно временные примирения между ними воспринимались как события, значимые для внутренней политической стабильности[584].

Карр, чьи возможности при жизни Сесила (до 1612 г.) были ограничены, стал своего рода «козырной картой» в придворной партии, или, как выразился немецкий историк Гебауэр, «прагматической партии», состоящей из одного человека[585]. Не обремененный политическими установками, он создал ситуацию, когда тактическая победа фракций зависела от того, кто переманит фаворита на свою сторону. Карр мог предоставить своим союзникам больше преимуществ. Показательной стала борьба фракций за освободившийся пост государственного секретаря. Первоначально Карр склонялся в пользу парламентского оппозиционера Невила, за которым стояли протестантские лидеры графы Пемброк и Саутгемптон. При данном раскладе Карру отводилась роль посредника между королем и парламентом. Это давало бы фавориту возможность проявлять политическую активность, стать самостоятельной политической фигурой. К тому же, в этот период его стали воспринимать в обществе как защитника протестантов при дворе короля[586]. Но подобный расклад не устраивал, прежде всего, Якова I, которому нужен был верный слуга и исполнитель его воли, а не новый политический лидер. Яков I стал активно подталкивать Карра к союзу с Говардами, чему способствовала любовная связь фаворита с леди Эссекс, дочерью графа Саффолка, и спор с Пемброком за пост шталмейстера.

Конец 1613–1614 год – период бесспорного господства Карра в придворной системе[587]. Его поддержкой стремились заручиться лидеры придворных фракций, прежде всего, из клана Говардов, в частности, Нортгемптон, который претендовал на пост лорд-казначея после смерти Сесила.

Поддержка фаворита стала решающим фактором в борьбе за эту должность. Нортгемптон открыто льстил Карру, называя его «перводвигателем нашего двора». Впоследствии Нортгемптон через Карра направлял Якову I отчеты и получал королевские инструкции, продвигал на ответственные посты своих клиентов. Их отношения были взаимовыгодными. Нортгемптон, в свою очередь, гарантировал королевскому фавориту поддержку в назначении на пост лорд-камергера и продвижение шотландцев на различные должности. Автор одного из историко-публицистических произведений первой половины XVII в. видел отличие Карра от других фаворитов в том, что он стал им «только благодаря собственным стараниям, а не обману» и без помощи разного рода петиций и просьб. Но его недостаток заключался в том, что он слишком поддавался просьбам и влиянию других.

Несмотря на тесные связи, сложившиеся с некоторыми лидерами аристократических группировок, Карр всегда оставался человеком Якова I. На протяжении 1614 г. Карр фактически являлся главой слуг спальни, поскольку обер-камергер Т. Эрскин часто болел и отсутствовал при дворе. Подобное стратегическое расположение позволяло ему контролировать назначение на должности и распределение пожалований. Лидеры оппозиции в палате лордов Пемброк и Саутгемптон так и не смогли получить обещанных продвижений соответственно на пост лорда-камергера и в Совет.

Карру была уготована роль связующего звена между королем и английской аристократией, чтобы король мог заручиться ее поддержкой в парламенте. Но еще менее успешный для короля парламент 1614 г. показал несостоятельность данной политики. Слишком серьезны были разногласия внутри английской аристократии, и существовала принципиальная невозможность решить подобным образом проблему унии. Поэтому скорое восхождение Дж. Виллерса, будущего герцога Бэкингема, ознаменовало новое направление стюартовской политики.

Бэкингем брал под свое крыло бывших клиентов Карра. Была проведена своего рода кампания по восстановлению политического равновесия при дворе: граф Эрандел, новый лидер изрядно ослабленного клана Говардов, был включен в Совет, а Джон Дигби назначен вице-камергером двора, в заместители своему главному на тот момент оппоненту в продвижении идеи испанского брака графу Пемброку.

В королевской спальне равновесие было отчасти восстановлено возвышением нового шотландского фаворита маркиза Гамильтона и назначением в 1616 г. герцога Леннокса, родственника Якова I и члена королевской спальни, на возрожденный пост лорд-стюарда, в противовес графу Пемброку, который получил пост лорд-камергера. При дворе была создана разветвленная система политико-административных противовесов, в которой решающим факторами оставались личная инициатива Якова I и контроль над королевской спальней.

Таким образом, проблема унии в конце правления была сведена к созданию системы дуального фаворитивизма[588]: Бэкингем осуществлял контроль над английским, а Гамильтон над шотландским направлениями стюартовской политики. Пемброк и Леннокс поделили административно-финансовый контроль над придворными структурами.

Не случайно, что обвинения против шотландцев и, соответственно, против королевской спальни практически исчезли к началу 1620-х годов. Если две трети яковитского правления спальня была одной из причин провала унионистской политики короля, то в последней трети именно королевская спальня, состоящая из представителей обеих наций и имевшая формального главу в лице шотландца Эрскина и неформального лидера в лице англичанина герцога Бэкингема, стала символом и единственным воплощением унии.

Таким образом, в период правления Якова I происходит институциональное выделение субдепартамента королевской спальни как относительно самостоятельной и ближайшей к королю придворной структуры. Спальня становится наиболее значимой службой двора и одним из политических и церемониальных центров стюартовской системы. Первоначально среди слуг спальни доминирующее положение занимала шотландская придворная элита. Являясь собственной клиентелой короля, она стремилась ограничить доступ к монарху, выступала в качестве проводника королевской политики, посредника между Яковом I и английской социальной элитой.

Возможно, что Яков Стюарт рассматривал спальню как часть общей политики, направленной на расширение елизаветинского истэблишмента, которая также осуществлялась через натурализацию шотландцев и создание прочной системы англо-шотландских брачных связей. Камергеры спальни как бы представляли новую яковитскую модель аристократа: как правило, низкое происхождение, привязанность ко двору и к королю лично, активное вовлечение в патронатно-клиентные связи, акцент не на военной, а гражданской службе, культурное покровительство, тесная зависимость материального положения от королевской щедрости и должностных привилегий.