Читать онлайн «Скопин-Шуйский». Страница 68

По мнению поляка, наиболее стойко проявила себя в бою наемная пехота, «которая осталась на поле боя без движения», притом что немцы потеряли в бою больше тысячи человек. Отметил он и новую черту, появившуюся у русского войска:

«Москвитяне хоть и уступили поле, но не были рассеяны и имели свежие силы». Вот эти-то свежие, не разбежавшиеся силы и дали возможность Скопину на рассвете 13 июля, когда перестал идти ливший два дня дождь, атаковать не ожидавших нападения и мирно почивающих в городе поляков.

…Незаметно подступила темнота, размывая и делая неясными очертания берегов близкой Волги. Легкий пар поднялся от воды, засветились огни в домах на противоположном берегу реки. Ливень с хлестким ветром, что накануне сбивал с ног, словно устав, перестал, и его сменил мелкий и легкий, как водная пыль, похожий на осенний, дождь. Появилась надежда, что к утру он и вовсе прекратится. Посланная князем разведка донесла, что поляки празднуют в городе победу, повсюду шум и веселье, даже часовые на постах сильно навеселе. Скопина это донесение лазутчиков явно обрадовало. Потолковав в своем шатре с Семеном Головиным, князь Михайло Васильевич лично пошел проверять караулы. Он шел мимо обозных телег, костров, вокруг которых сидели его воины, отдавал распоряжения. «Завтра, все решится завтра», — глядя на дальние просветы, думал воевода Скопин.

А когда край горизонта лишь начал светлеть, воевода проснулся и быстро откинул полу шатра. Дождь прекратился, плыли легкие клубы первой сизой дымки рассвета, утро едва начиналось. Скопин легко поднялся на ноги, улыбаясь утренней свежести и своим мыслям, вышел в одной рубахе из шатра и по сырой траве легким шагом прошел к берегу реки. В задумчивости Михаил смотрел на Волгу. Реки — молчаливые свидетели прошлого. О чем бы поведали они, если бы смогли заговорить? О том, как образовывались и распадались государства, сменялись династии, строились и разрушались города на их берегах, купцы и воины правили по ним свои корабли — а они все так же безмолвно несли свои воды, как и сотни, тысячи лет? Что предстояло увидеть этой древней реке сегодня, 13 июля 1609 года?

Тихо было вокруг. Тихо и спокойно было и на сердце у воеводы. Глядя на восток, откуда не раньше чем через час начнет подниматься солнце, он горячо молился перед будущим сражением. А вскоре часовые увидели, как Скопин возвращался к шатру, чтобы спустя несколько мгновений отдать приказ об атаке…

Пожалуй, самую беспристрастную оценку сражения под Тверью дал автор «Нового летописца»: «И литовские люди русских людей и немецких столкнули и урониша немецких людей не мало. Князь Михайло ж Васильевич с немецкими людьми отойде и ста, отшед, недалече; и стояше тут день да ночь. На другую же нощь пойде со всеми людьми ко Твери и, пришед, тверской острог взяша, литовских людей побили на голову, а достальные седоша в городе»[489].

Наиболее же красочно живописал «брань жестокую» современник событий С. И. Шаховской: «От стреляния же пищалнаго смутися воздух и отемне облак и не видяше друг друга и незнающе, кто бе от кого страну, и бысть падение многое, падают трупие мертвых ото обою страну. По сем поляци на полки немецкие и на русские нападоша и женуша их трудом велим, и бысть сеча зла, и гнаша поляцы во след их не мало время, и по сем возвратишася во град и почиша». Итак, Шаховской, как и поляки, расценил итог первого дня битвы, как поражение русских и наемных войск. Увидев большое число погибших, Скопин, по словам автора «Летописной книги», «разъярися зело» и на следующий день напал на беспечно спящих в городе поляков: «Они же востро входят и литовское воинство посекают, нагих по улицам влечаху и трупие их мечи разсекаху и богатство их грабят»[490].

Польский источник подтверждает, что инициатива предпринятой на рассвете 13 июля атаки и ее исход целиком являются заслугой Скопина: «Когда наши после этой победы беспечно стали жить в Твери, Скопин, узнав об этом через шпионов, ударил на рассвете на нашу стражу, ворвался в город и легко разгромил наших, не ожидавших нападения»[491].

Наконец, еще один источник, в котором описывается штурм Твери, — это отписка самого Скопина, посланная им в Ярославль и Вологду. По сути, это единственное свидетельство, оставленное непосредственным участником битвы. В отличие от всех предыдущих, текст Скопина по-военному лаконичен и прост, что выдает характер автора документа, лучше владевшего мечом, чем пером: «…За час до свету пришел я с государевыми с русскими и с немецкими людми подо Тверь, под острог, и воры и литовские люди из острогу вышли и с нами бились до третьего часу дни». Можно представить, какого накала достигал многочасовой бой, но только представить — никаких подробностей в отписке Скопина нет, лишь короткий отчет о происшедшем: «Тверской острог взятьем взяли, и литовских людей многих побили, и наряд и зелье и знамена и литавры многие поймали, и топтали их и побивали за острогом по болшой по Московской да по Осиповской дороге на сороки верстах»[492].

Мархоцкий подтвердил, что поляки бежали из Твери «в страшном замешательстве». Одни уходили из города в поле — те все были порублены, другие затворились в тверском кремле, третьи, кто мог добежать до коней — «чуть ли не без седла» уходили к своему главному обозу. Вот уж действительно, как написал один из поляков, «счастье изменило нам под Тверью» в тот день.

После боя 13 июля Скопин четыре раза водил свои полки на штурм тверского кремля — но все безуспешно. И только узнав о продвижении к Твери отрядов Сапеги, Скопин отдал приказ отойти к селу Городня, что в 35 километрах на юго-восток от Твери, и перейти на правый берег Волги. Впрочем, дальнейшие события заставят вскоре и самих тушинцев оставить город.

Приказ Скопина отойти от города принес раздор в лагерь союзников. Несогласованность действий между войском наемников и воинами Скопина проявилась еще на поле боя. Польский современник прямо объяснил причину неудачи войска Скопина в бою 10 июля: «Обе стороны сражались храбро. Но русские и немцы действовали врозь: русские подались (отступили. — Н. П.), немцы, не имея подкрепления, тоже двинулись за ними и дали нам одержать победу, наши взяли в этой битве 11 пушек и 14 знамен»[493]. Отход Скопина от Твери вызвал новую волну недовольства в наемной армии, которая хотела вознаградить себя грабежом богатого города за участие в жестоком сражении.

Грабеж захваченного или сдавшегося на милость победителя города был в те времена рядовым явлением, в войске даже назначался специальный голова для «грабежу», а от каждого подразделения — знамени — выделялось по одному человеку. Выбранные люди клялись ничего не утаивать, себе до времени не забирать и все награбленное отдавать полковому командиру. Устанавливались и некоторые правила поведения грабителей в захваченном городе. Так, в «Уставе ратных дел» особо оговаривалось, что в захваченном городе нельзя разорять церкви, «никакому человеку не коснутися блуда ради насильством, ни неволею, и держати в том великою грозу, а которые такой закон преступят, наказати таких смертным наказанием»[494]. Однако само появление таких статей в «Уставе» говорит как раз об обратном: в практике военной жизни того времени эти запреты вряд ли кто соблюдал.

Скопин прекрасно знал, что ожидает жителей Твери в случае взятия города наемниками. Рассказы очевидцев о страшной резне, устроенной когда-то войском Понтуса Делагарди в Нарве, Михаил помнил с детства. Дать добро на разграбление города — это означало потерять управление над войском: вкусившие крови во время грабежа солдаты перестают быть воинами и становятся мародерами. Достаточно, посчитал Скопин, что наемники захватили добра из брошенного поляками обоза, — это вполне вознаградило их за тяжелый бой 11 июля. К тому же штурм Твери принесет не только потери войску, но и приведет к потере времени, а осажденная Москва и другие города теряют терпение и ведут счет на дни. Потому Скопин принял решение увести свои войска за Волгу. «Немцы же хотеша приступати к городу, — поясняет автор „Нового летописца“ причину размолвки Скопина с наемниками, — князь же Михайло Васильевич пожале людей и не повеле им приступать к городу… А немецкия люди, осердяся, поворотили назад, пошли к Нову городу»[495].

Итак, опять предстояли уговоры, обещания и поиск денег для оплаты наемникам. Скопин чувствовал себя будто застрявшим посреди топкого болота в непроходимом лесу верхом на чужом, непослушном коне. Едва всадник нащупывал ровную почву, как конь начинал выбрасывать передние ноги, пытаясь вскочить на кочку и одновременно сбросить седока, поневоле съезжавшего к лошадиному крестцу; когда же норовистое животное вытаскивало из топкой грязи задние ноги, взбрыкивая, то седок едва не перелетал через его голову. Мудрено было удержаться на таком коне в седле, да еще и не свалиться в болотину, иногда хотелось, устав от борьбы, лечь набок, да так и остаться в бездействии.