Читать онлайн «Скопин-Шуйский». Страница 41

Поскольку в Польше «столько партий, сколько голов», там нередко случались «рокоши» — мятежи против короля. К этому времени как раз закончился очередной, и многие «рыцари свободы» остались не у дел: «целые отряды людей, сражавшихся как на стороне короля, так и на стороне рокошан»[275]. Кого-то из них, как Александра Лисовского, на родине вообще никто не ждал — после участия в мятеже он был изгнан из Польши. И вот все это воинственное полчище, не знающее, куда себя деть, в поисках легкой добычи и громкой славы направилось в Россию.

Когда самозванца поддержали несколько тысяч поляков, кое-кто в России заколебался: может быть, это действительно вновь чудесным образом спасшийся царь Дмитрий Иванович, раз польский король предоставил ему военную помощь? Чтобы переманить колеблющихся на свою сторону, самозванец перебежавшим к нему боярам и служилым немцам «тотчас дал земли и крестьян больше, чем они до этого имели». И хотя дальнейшие события явно показали, что это всего лишь очередной авантюрист, перебежчики «неизменно оставались на его стороне»[276].

Михаил Скопин и сам не раз задумывался, почему присягают этому новому авантюристу — «крути-голова Дмитрию», как назвал его один пленный казак. Казалось бы, судьба первого самозванца, Болотникова, «царевича Петра» и всех казненных во время мятежа должна была вразумить народ, остудить горячие головы беспокойных атаманов, утихомирить волнение. Но Смута уже разрушила прежнее внутреннее равновесие в стране, шторм яростно поднимал одну за другой волны народного недовольства, и вернуться к миру было не так просто. Как не вспомнить здесь строки стихотворения Федора Тютчева «Море и утес»:

По мнению Скопина, изложенному в сочинении шведского историка Видекинда, к самозванцу примыкали по двум причинам: «либо вследствие заблуждения, либо из стремления к переменам… за исключением негодяев, соблазненных предателем»[277]. Кто-то безвольно плыл по течению, как щепка в вешней воде, кто-то сознательно использовал удобный момент для обогащения, а кто-то воспользовался ситуацией для сведения старых счетов. Что ж, негодяев следовало наказать, а заблуждающихся и ждущих перемен могли вернуть в лагерь Василия Шуйского военные успехи, если не самого царя, то царского войска и его военачальников.

Однако царь, поразмыслив, решил не пытать судьбу и после взятия Тулы распустил войско по домам. Узнав об этом, сообразительный полковник Лисовский начал активно подталкивать самозванца к занятию Брянска: «Покаместа де у царя Василья учнут збиратца ратные люди, а мы де тот замок, шед, возьмем»[278].

Брянск занимал особое место среди городов за Окой, он связывал кипящую боевой жизнью Северу с Козельском и Белевом. Но самое главное — через него шла дорога из Северской земли на желанный для поляков Смоленск. Поэтому самозванца долго уговаривать не пришлось. Пришедшие к Брянску войска «второлживого Димитрия» в середине ноября осадили город. Очень скоро у осажденных не стало хватать воды, закончились запасы продовольствия, дрова, а выйти из города, чтобы пополнить их, было невозможно — «литовские люди и воры» крепко держали под прицелом и сам город, и берега Десны.

Нельзя сказать, что Василий Шуйский, распустив ратных людей по домам, совсем уж бездействовал. Время, конечно, было упущено — самозванец успел сколотить себе войско из поляков, запорожских казаков и оставшихся в живых болотниковцев, — но безусловный перевес был все еще на стороне царя. К Брянску были отправлены полки под командованием умелых и опытных военачальников князей Ивана Семеновича Куракина и Бориса Михайловича Лыкова; из Москвы они везли с собой продовольствие для осажденных. Тех, кто в Брянске присягнул самозванцу «неволею», царь простил и дал наказ воеводам щадить их: «А брянских бы людей берегли, чтоб их ваши люди не грабили и не воевали, и сильно ничего не имали»[279].

Одновременно из Мешовска в Брянск на помощь осажденным скорым маршем шел князь Василий Федорович Литвинов-Мосальский[280]. Однако «воры», засевшие под городом, несмотря на приближение царских войск, так скоро уходить от стен Брянска не собирались. Тем более что подошедшее войско князя Мосальского и осажденный город разделяла река Десна. Несмотря на зимнюю пору и крепкие морозы — оставалось десять дней до Рождества — Десна хоть и схватилась льдом у берегов, однако полностью еще не встала. Помышлять о переправе по льду на другой берег, к городу, не приходилось, и, стоя на берегу, «ратные же люди смотриша на город на Брянеск, плакахуся горко как бы им помочь и ту великую реку Десну перейти».

«Рыдание и плач великий» доносились и из голодающего Брянска, они-то и подтолкнули воинов к невозможному, казалось бы, решению: переправляться на другой берег Десны по воде. Льдины запросто могли опрокинуть легкие лодки с людьми, а оказаться в декабрьской стылой воде в мгновенно тяжелеющей одежде, с оружием в руках — верная гибель. Но наблюдать, как на твоих глазах от голода, холода и жажды гибнут осажденные, было тоже невозможно. И воевода Василий Мосальский решился отдать приказ: форсировать Десну.

Среди лжи, измены, обмана, насилия и грабежа своих же соотечественников — бед распространенных и уже мало кого удивлявших в те годы, — события под Брянском, когда читаешь о них в летописи, и сегодня, 400 лет спустя, вызывают удивление и восхищение. Такого величия духа, породившего смелость и самопожертвование «за други своя», наверное, не помнила Русь со времен взятия Казани, Астрахани и покорения Сибири казаками Ермака.

Десятки стругов и паузков были спущены на реку, и сквозь громоздящиеся, так и норовящие затереть лодки льдины ратники поплыли к городу, «лед разгребаху». С противоположного берега по сидящим в лодках людям немедленно открыли огонь. Но никто из форсирующих реку не повернул назад, не устрашили их ни острые как нож края льдин, ни самопалы «воровского войска». Все высадились на берег, причем, как уверял летописец, «ни един человек, ни лошадь не погибе»[281].

Невероятная решимость и храбрость ратных людей передались и брянским сидельцам — они вышли из города навстречу войску Мосальского и совместными усилиями отогнали «воров» и поляков от города и даже многих взяли в плен. А на следующий день встала Десна, и по приказу воевод по льду в город перевезли продовольствие.

Рассказ о «предивном деле» под Брянском Михаил Скопин слушал в Москве, когда брянские воеводы Андрей Ржевский и боярин Михаил Кашин приехали на доклад к царю Василию. Пока говорили речи на царском пиру по случаю снятия осады с Брянска, пока обсуждали награды победителям — воеводам было дано по шубе и кубку, дворянам и детям боярским — денежное жалованье, поместные придачи да дорогие ткани — «камки и тафты и сукна», — недавно вернувшийся из войска Михаил Скопин обдумывал происходящее.

«Храбрость и дородство» ратных людей конечно же вызывали у него гордость. Он и сам не раз видел в бою, что русским воинам чаще всего удаются предприятия трудновыполнимые. Но не оставляла его и вызывала раздражение другая мысль: ведь всего этого могло и не быть: ни погибших под стенами Брянска воинов, ни умерших от голода горожан, — если бы царь послушал его совета и совета других военачальников и не распустил войско. Достаточно было двух-трех полков, чтобы дойти до Северской земли и не дать времени полякам и «ворам» собрать новую армию. Но царь подозрителен, он охотнее слушает лизоблюдов и «ушников», чем опытных воевод, а те ропщут и все чаще поговаривают о замене Шуйского другим, более счастливым царем.

Слушая о событиях под Брянском, Михайло Васильевич вспоминал и взятие снежного городка в Вяземах при названном царе Дмитрии. Хоть и была это игра, но князь воочию убедился, как трудно пешим тягаться с хорошо обученными польскими и немецкими всадниками. Единственная возможность выстоять перед атакой их конницы — укрыться за стенами крепости. Но как найти защиту против них в открытом поле? Что прикроет пеших, пусть и вооруженных огнестрельным оружием ратников от стремительных атак вражеской конницы?

Князь Михаил знал, что еще в 1606 году царь Василий приказал «по своему царскому изволению и призрением к воинству» государеву человеку Онисиму Михайлову написать книгу, «как подобает всем служите», а для этого прочесть и перевести иностранные книги про «ратная хитрости в воинских делах», которые «изрядными и мудрыми и искусными людьми в розных странах строятся во Италии, и во Франции, и во Ишпании, и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и Литовском и во иных разных господарствах»[282]. Онисим трудился уже год, и конца его работе не было видно[283], а с поляками и Литвой сражались уже сейчас, и не на чужой, а на своей земле. Кое-что из книг по военному искусству, которые привозили с собой в Россию послы, а случалось, немецкие и французские наемники, Михаил читал и даже делал для себя выписки. Его любовь к книгам не исчезла, к тому же читать ратнику о воинской премудрости необходимо, постигать «благое искусство» нужно не только на поле боя, но и размышляя о чужих победах и поражениях.