Читать онлайн «Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода». Страница 70

Таким образом, я еще раз прихожу к выводу, что новгородский рубль, содержавший 175 г серебра, возник на рубеже XIII–XIV вв., что он отличался от низовского техникой двойного литья и послужил основой той специфической денежной системы, которая утвердилась в Новгороде XIV–XV вв.

Летом 1979 г. в Новгороде на Нутном раскопе в слое яруса 3 (1412–1419 гг.) в квадрате 8 на глубине 2,35 м был найден небольшой клад из 28 серебряных монет общим весом 24 г. Монеты лежали в земле без каких-либо следов упаковки. Они были некогда спрятаны в рыхлом заполнении столбовой ямы какой-то неопределенной деревянной конструкции, в верхнем горизонте этой ямы, т. е. почти у самой тогдашней дневной поверхности. Усадьба, на которой обнаружен клад, в последний период новгородской независимости принадлежала известному политическому деятелю Ивану Офонасову или его сыну Олферию Ивановичу Офонасову. Такая атрибуция основывается на указании местожительства Ивана Офонасова на Нутной улице в духовной новгородца Федора Остафьевича[600] и на находке в более поздних напластованиях той же усадьбы костяной прикладной печати с именем Олферия[601]. К периоду, соответствующему ярусу, относится время деятельности деда Ивана Офонасова [602] – боярина Федора Тимофеевича, посадничавшего в 1385–1421 гг. и умершего в 1421 г.[603]

В состав клада входят следующие монеты (см. вкл.):

Ливония

Тартуское епископство

Бернхард II Бюлов (1410–1413 гг.)

1—8. Артиги[604]

Л. с. Голова епископа в митре. Круговая надпись: EPSBERNARDUS О. с. Герб епископства – скрещенные ключ и меч; над ним родовой знак епископа – повисшая ветка; под гербом – опрокинутый полумесяц. Круговая надпись: MONETADARB

Вес: 0,88; 0,82; 0,86; 0,68; 0,72; 0,63; 0,72; 1,02 г. Последний из них – подделка (медный посеребренный).

Рис. 1. Новгородский клад 1979 г. 7–8 – артиги Бернхарда II Бюлова; 9 – артиг Дитриха IV Реслера; 10–14 – анонимные артиги таллинской чеканки

Рис. 2. Новгородский клад 1979 г. 16–27 – анонимные артиги таллинской чеканки; 28 – стерлинг Эрика Померанского (Нествед)

Дитрих IV Реслер (1414–1441 гг.)

9. Артиг[605]

Л. с. Голова епископа в митре. Круговая надпись: TIDERIAUS EPS

О. с. Герб епископства – скрещенные ключ и меч; над ним родовой знак

епископа – дубинка; под гербом – розетка. Круговая надпись: MONETA

TARBAT

Вес: 0,78 г.

Таллин (Ливонский орден)

10–27. Анонимные артиги[606]

Л. с. Орденский крест на простом щите, над ним – полумесяц или кружок. Круговая надпись: MAGISTRI LIVONIE

О. с. Крест с раздвоенными концами, в каждом углу по три крупные точки. Круговая надпись: MONETA REVALIE

Вес: 0,93; 0,88; 0,87; 0,94; 0,97; 0,99; 0,86; 0,93; 0,97; 0,81; 1,00; 1,05; 0,91; 1,20; 0,79; 0,91; 0,72; 0,53 г. Последний из них – подделка (медный посеребренный).

Дания

Эрик Померанский (1396–1439 гг.)

Нествед

28. Стерлинг, чеканен около 1405–1420 гг.[607]

Л. с. Корона. Круговая надпись: ERICVS: REX: D:S:N

О. с. Монограмма. Круговая надпись: MONETA: NESTWED

Вес: 0,60 г.

Младшей монетой клада является артиг тартуского епископа Реслера – того типа, который чеканился до 1422 г., т. е. до начала осуществления в Ливонии денежной реформы[608]. Артиги Ливонского ордена таллинского чекана анонимны. В новгородской находке представлен их тип, выпускавшийся примерно с 1408 по 1422 г.[609] Таким образом, исходя из формальных признаков монетных типов, клад следовало бы датировать временем не позднее 1422 г. Однако более детальный анализ его состава позволяет корректировать дату сокрытия.

Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что в состав находки наряду с восемью артигами епископа Бюлова (1410–1413 гг.) входит всего лишь единственный артиг епископа Реслера (1414–1441 гг.), чеканенный к тому же до 1422 г. Таким образом, логично датировать клад самым началом его правления.

Эта датировка подтверждается и палеографическим анализом монетных легенд анонимных артигов таллинской чеканки, представляющих компактную в хронологическом отношении группу. М. Немирович, многие годы занимающийся палеографическим изучением ливонских монет, относит эту группу к 1415–1416 гг.

Как видим, эта основанная на независимых данных датировка полностью совпадает со стратиграфической характеристикой находки, основанной на материалах дендрохронологии. По-видимому, можно не сомневаться в том, что монетный комплекс Нутного раскопа, относящийся к середине второго десятилетия XV в., является результатом единичной торговой сделки новгородца с ливонским купцом. Такой вывод подтверждается и совпадением состава клада с характерным для второго десятилетия XV в. составом монетных комплексов, обнаруженных на территории Эстонской и Латвийской ССР[610].

В то же время новгородский клад ливонских монет 1979 г. вызывает к себе исключительный интерес и в более широком плане, являясь первым непосредственным подтверждением известных летописных сообщений о кратковременном использовании в Новгороде в 1410–1420 гг. иноземных, прибалтийских монет как средства местного денежного обращения. Новгородская I летопись по Комиссионному списку рассказывает под 1410 г.: «Того же лета начаша новгородци торговати промежи себе лопьци и гроши литовьскыми и артуги немечкыми, а куны отложиша, при посадничьстве Григорья Богдановича и при тысячном Васильи Есифовиче»[611]. Под 1420 г. помещено следующее сообщение: «Начаша новгородци торговати денги серебряными, а артуги попродаша Немцом, а торговале имы 9 лет»[612].

До сих пор в Новгороде не было известно кладов ливонских монет. Артиги встречались лишь в случайных находках, в том числе и при раскопках в 1951 г. на Перыни, где было собрано в общей сложности пять ливонских серебряных монет: три артига, чеканенных в Тарту при епископе Бернхарде II Бюлове (1410–1413 гг.), и два анонимных артига таллинской чеканки второго десятилетия XV в.[613] Девять прибалтийских монет найдены в последние годы на отмелях Волхова А. Ф. Петровым, у которого они находятся в настоящее время. Среди них два тартуских артига Бернхарда II Бюлова; один тартуский артиг с родовыми знаками Генриха II фон Врангеля и Бернхарда II Бюлова, датируемый 1410 г.; четыре анонимных артига и один анонимный пфенниг Таллина второго десятилетия XV в.; одна монета (рижский шиллинг 1547 г.) принадлежит более позднему времени.

Несмотря на кратковременность использования ливонских монет в денежном обращении Новгорода, они, по-видимому, оказали существенное воздействие на трансформацию системы новгородского денежного счета и послужили непосредственной причиной возникновения тех специфических взаимоотношений новгородских денежных единиц, которые легли в основу монетной чеканки, начавшейся в Новгороде в 1420 г.[614]

К настоящему времени установлено, что Новгородский денежный двор, активно работавший во время шведской оккупации Новгорода (1611–1617 гг.) и в первые годы восстановления власти Михаила Федоровича, прекратил свою деятельность на основании царского указа 1627 г.[616] Однако остается невыясненным ряд важных проблем, связанных с его работой в 1617–1627 гг., из которых в первую очередь следует назвать круг вопросов, относящихся к начальному периоду чеканки Михаила в 1617 г.

Достаточно сложным представляется установление времени выпуска первых новгородских копеек с именем Михаила Федоровича. Как теперь хорошо известно благодаря блистательным исследованиям И. Г. Спасского, шведы в период оккупации чеканили в Новгороде копейки с именем Василия Ивановича, используя для этого подлинные штемпели этого царя в сочетании с подлинными же лицевыми штемпелями 1610 (1611–1614 гг.) и 1605 гг. (1615 – начало 1617 г.), но по пониженным весовым нормам: в 1611–1614 гг. копейки выпускались по стопе 3,6 руб. из гривенки, с 1615 г. – по стопе 3,9 руб.[617] Между тем среди монет с именем Михаила Федоровича имеется несколько типов (по А. С. Мельниковой – 5)[618], в которых именные штемпели Михаила Федоровича сочетаются с лицевыми штемпелями Василия Ивановича и более ранними. Это дало основание Спасскому предположить, что такие монеты «чеканили шведы между 1615 и 1617 гг., а не русское правительство после 1617 г.». «Эвакуируясь из Новгорода в 1617 г., – писал Спасский, – шведы увезли с собою все документы денежного двора за годы своего хозяйничанья на нем, которые и попали в Стокгольмский государственный архив. Едва ли они оставили бы при этом на месте такие негромоздкие и в то же время существенные доказательства своей не совсем законной финансовой деятельности в Новгороде, как монетные штемпели, при помощи которых они подделывали русскую монету. Сомнительно и то, чтобы после возобновления чеканки в Новгороде в 1617 г. здесь позволили пользоваться «шведскими» штемпелями, да к тому же и явно анахроническими»[619]. Окончательное решение этой проблемы исследователь откладывал до анализа чеканки Михаила Федоровича в целом.