Читать онлайн «Эпоха Куликовской битвы». Страница 26

С точки зрения татар, убийство послов — это непрощаемое преступление. Связать князей круговой кровавой порукой — возможно, это была идея митрополита Алексия. Ведь тогда все участвовавшие в съезде князья будут бояться мести Мамая и уже поэтому совместно выступят против него.

Однако в 1375 году мести из Орды за убийство послов не последовало. Дело в том, что в Сарае было не до того. В этот год новгородцы на семидесяти ушкуях двинулись вниз по Волге. Они нанесли «визит» в города Булгар и Сарай. Причем правители Булгара, наученные горьким опытом предыдущих набегов, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена.

Этот поход не был следствием какой-то целенаправленной политики русских князей. Просто поволжские города с самого начала «великой замятни» стали легкой добычей для новгородских речных пиратов. Деятельность ушкуйников приносила убытки не только ордынским ханам, но и московскому и нижегородскому князьям, однако никто из них так и не смог эту деятельность пресечь. Богатая добыча с каждым годом привлекала все больше и больше ушкуйников на Волгу. Поход 1375 года был, видимо, самым крупным по численности ушкуйников.

Отсутствие серьезного сопротивления и сказочная добыча вскружили ушкуйникам головы, и, разграбив Сарай, они двинулись еще дальше к Каспию. Когда ушкуйники подошли к устью Волги, их встретил хан Салгей, правивший Хазтороканью (Астраханью), и немедленно заплатил затребованную дань. Мало того, в честь ушкуйников хан устроил грандиозный пир. Захмелевшие воины совсем потеряли бдительность, и в разгар пира на них бросились вооруженные татары. Все ушкуйники были перебиты. Только эта расправа сумела несколько умерить пыл речной вольницы. Но ушкуйные походы на Волгу продолжались и потом, правда, уже без такого размаха.

Тем временем 13 июля 1375 года из Мамаевой Орды в Тверь вернулся Некомат Сурожанин (Вельяминов остался в Орде) с послом Мамая, «ко князю к великому, к Михаилу, с ярлыком на великое княжение и на великую погибель христианскую граду Твери», — как пишет тверской летописец. Князь Михаил чуть раньше Некомата возвратился в Тверь из Литвы. Далее события развивались очень быстро. Михаил Тверской, «имея веру лести бесерменской… нимало не пождав, того дня (13 июля. — Прим. авт.) послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичу, целование крестное сложил, и наместников своих послал в Торжок и на Углич Поле ратию».

А уже 29 июля князь Дмитрий Иванович Московский, «собрав всю силу русских городов и со всеми князьями русскими соединившись», миновал Волок Ламский, направляясь к Твери. Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские, серпуховской, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарусский князья «и все князья Русские, каждый со своими ратями». С севера к Твери поспешила новгородская рать — с Михаилом Тверским у Новгорода были свои счеты.

Обратим внимание на сроки. От объявления войны Михаилом Александровичем до наступления на Тверь объединенной армии прошло всего две недели. Возможно ли собрать такую «представительную» армию со всех концов Руси в столь короткие сроки? Уж не была ли эта армия собрана заранее? На съезд князья пришли со своими дружинами (время-то опасное). А после съезда никто не разъехался. Прямо с этими дружинами все князья тут же выступили в поход, возможно, подтягивая по пути дополнительные силы.

И еще непонятно — в чем причина такой спешки Михаила Тверского? Михаил не первый год княжит. Он уже получал от Мамая обещания помощи и ярлык на Владимирский престол. Однако помощи тогда не дождался, а значит, не имел никаких оснований надеяться на это теперь. Даже с помощью Ольгерда ему не удалось одержать над Дмитрием Ивановичем решительной победы. Почему же он теперь так спешит?

Возможно, ответ следует искать в том, что сказали князю Михаилу Иван Вельяминов и Некомат. Обещали они нечто такое, что позволило Тверскому князю уверовать в свою победу. Это могло быть только одно: якобы готовящийся бунт против Дмитрия Ивановича в Москве. Сигналом к началу этого бунта должны были послужить слова тверского князя о сложении крестного целования. Тогда с ханским ярлыком и поддержкой Ольгерда Михаил занял бы великокняжеский престол. Однако никакого бунта не произошло. Заявление Михаила Александровича поставило его против всей антиордынской коалиции и послужило сигналом для выступления уже подготовленной к войне армии. Все это дает основания думать, что бунт был выдуман не самим Вельяминовым. За спиной Вельяминова и Некомата стоял скорее всего тот же митрополит Алексий. Таким образом, все произошедшее с Тверским княжеством было хорошо продуманной и блестяще проведенной провокацией.

За это Ивану Вельяминову, очевидно, князь пообещал должность московского тысяцкого. А Некомат, как купец-сурожанин, имел некий коммерческий интерес. Как и всегда, провокаторы получили совсем не то, что им обещали. В летописи сообщается под 1379 годом: «Того же лета пришел из Орды Иван Васильевич тысяцкий, и обольстивше его и перехитрив, поймали его в Серпухове и привели его на Москву», где 30 августа он был казнен. Казнь Вельяминова была, насколько известно, первой публичной смертной казнью в истории Москвы. Некомат Сурожанин будет казнен через четыре года «за некую крамолу бывшую и измену».

Вышло так, что даже Ольгерд не смог помочь своему родственнику — тверскому князю, ведь это означало бы для него выступить против всех русских князей. Не получив поддержки, после месячной осады Твери Михаил Александрович капитулировал. Он признал верховенство московского князя, отказался от претензий на Владимирское княжение и подписал союзный договор с Москвой. Послом о мире выступал тверской епископ Евфимий. 3 сентября 1375 года войска русских князей оставили Тверь.

Докончальная грамота 1375 года третейским судьей по спорным делам между Дмитрием Ивановичем Московским и Михаилом Александровичем Тверским называет великого князя рязанского Олега Ивановича. Выбор на первый взгляд странный, но для тех времен закономерный. Олег был единственным великим князем, не стоящим ни на стороне Твери, ни на стороне Москвы. Более подходящую кандидатуру для исполнения этих обязанностей найти было затруднительно.

Стремление митрополита Алексия к примирению оказалось лицемерным. Константинопольского патриарха и его посла Киприана, их идеи и их стремление к объединению всех православных князей Алексий использовал как орудие для решения своих политических задач.

Более того, митрополит Алексий попытался очернить Ольгерда в глазах православных людей. Всплыла темная история 1347 года, когда трое придворных Ольгерда — Кумец, Нежило и Круглец — были осуждены князем на смерть якобы за нежелание исполнять языческие обряды. Казненные были канонизированы под православными именами — Антония, Иоанна и Евстафия и стали известны как Виленские святые. Поздние источники прямо говорят о причастности к этой канонизации митрополита Алексия и константинопольского патриарха Филофея.

Но гонений православных людей в Литве при великом князе Ольгерде не было. Более того, сам Ольгерд был крещен по православному обряду и женат на русской православной княжне. Следовательно, митрополит Алексий сознательно исказил историю.

Киприан знал очень многое о митрополите Алексии и о его «стиле работы». Но именно неэтичность митрополита, столь ярко проявившаяся во время Тверской войны, стала последней каплей, после которой Киприан счел возможным требовать от патриарха Филофея раздела митрополии. От имени литовских князей он написал и доставил в Константинополь грамоту «с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви».

Киприан стал митрополитом Литвы 2 декабря 1375 года. Но патриарх Филофей не отказался от своей мечты объединить Русь: «Чтобы древнее устройство Руси сохранилось и на будущее время, то есть чтобы она опять состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законополагает, дабы после смерти кир Алексия кир Киприан получил всю Русь и был одним митрополитом всея Руси».

В начале 1376 года из Константинополя к митрополиту Алексию прибыли два посла — протодьяконы Георгий Пердика и Иоанн Докиан. Они сообщили о решении патриарха Филофея. Судя по дошедшим до нас сведениям, Алексий отнесся к подобному повороту событий спокойно. Конечно, он прекрасно понимал, что Константинополь не будет терпеть вечно его самоуправства в делах митрополии. Кроме того, Алексий был уже стар. Пришла пора думать о преемнике.

Алексий знал, что князь Дмитрий Иванович прочит в митрополиты своего духовника и по совместительству печатника Митяя.