Читать онлайн «Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.». Страница 24

Тем не менее контраст в этом плане между западными и иными армиями в Средиземноморье был менее разительным, а военное превосходство западных рыцарей менее явным, нежели в других регионах Европы. Противостоявшие войску франков коренные народы и государства имели древние традиции строительства каменных укреплений и изощренных осадных орудий. И в исламской, и в греческой армии была своя тяжелая конница, у мусульман к тому же был в ходу весьма эффективный в бою сборный лук («склеенный клеем», по выражению Фульхерия Шартрского{187}). Менее выраженный разрыв в соотношении сил в Средиземноморье нашел выражение и в результатах военных кампаний. Со временем мусульмане сумели выбить христиан из Палестины и Сирии, а в 1200 году уже двинулись в поход на Испанию. В XIII веке греки вернули себе значительную часть территории, которую потеряли в результате Четвертого крестового похода. И только на море превосходство западных армий носило решающий и продолжительный характер.

Однако в остальной части Европы в обеих названных выше зонах — с преобладанием пешего войска или легкой кавалерии — наблюдался резкий контраст с «центральным районом» — Францией, Германией и Англией. Здешние военачальники, несомненно, были знакомы с кольчугой, но латы все же оставались редкостью. Тут не было «армий, целиком в железе». При том, что оборонительные укрепления существовали, замков в том смысле, о котором шла речь выше, не возводилось; и, хотя воины южного Уэльса были вооружены длинными луками, а скандинавы стреляли из коротких, арбалета в этих краях не знали. Таким образом, картина несредиземноморской Европы к началу XII века как мира рыцарей и замков, арбалетов и осадных машин, постепенно тускнела по мере приближения к северным и восточным окраинам континента. И одним из важнейших достижений XII–XIII веков надо считать как раз раздвижение границ этого мира рыцарей и замков. Распространение новых методов ведения военных действий имело глубокие политические последствия. Оно по сути дела перевернуло весь кельтский, скандинавский и восточноевропейский мир.

Новое направление в развитии военного искусства находило себе дорогу тремя взаимосвязанными способами. На первое место надо поставить прямое завоевание. Рыцари и строители замков центральной части Западной Европы, со своими арбалетчиками, применяли всю имеющуюся военную мощь для расширения границ своих владений на запад и восток. Нормандское вторжение в Британию и немецкие завоевания в Восточной Европе сопровождались переносом новой тактики ведения войны и нового вооружения на завоеванные районы. Второй канал распространения достижений ратного искусства был напрямую связан с первым. Перед угрозой вторжения более сильного противника местные правители и знать, опасаясь за свою власть, прибегали к самому верному способу отпора агрессии — подражанию. К середине XIII века правители, например, Уэльса или Померании уже практически не уступали своим врагам в вооружении и тактике военных действий (как и во многом другом). Третий канал распространения нового военного искусства был, по сути, разновидностью только что описанного. Многие правители кельтского мира, Северной и Восточной Европы переняли получившие к тому времени распространение в Англии, Франции и Германии военные и организационные нововведения не в порядке вынужденной меры самообороны, а в рамках осознанной, целенаправленной политики укрепления своего могущества. Вспомогательной мерой в этой политике было наращивание подвластных им людских ресурсов. Таким именно образом — в результате завоевания, путем подражания либо в ходе планомерного развития — на протяжении XII, XIII и первой половины XIV веков новые методы ведения военных действий постепенно распространились за пределы Англии, Франции и Германии и укоренились на всем латинском Западе, а кроме того — среди некоторых языческих народов.

Наилучшим примером первых двух способов такого проникновения, завоевания и подражания, может служить история Восточной Прибалтики. Установление в начале XIII века власти германцев над этими землями описано хронистом Генрихом Ливонским, который известен своим детальным отражением военных вопросов и самым глубоким интересом к вооружению и военному искусству в целом{188}.[11] Его свидетельства не оставляют сомнений, что существование германских колоний в Восточной Прибалтике (носившей в те времена название Ливония) зиждилось на их военном превосходстве как в техническом, так и в тактическом отношении.

Первый германский миссионер в Ливонии, Майнгард, пришедший сюда в 80-е годы XII века по следам немецких купцов, оказался евангелистом проницательным и даже расчетливым. После того, как ливонцы пережили ожесточенный набег со стороны литовцев,

«Майнгард назвал ливонцев глупцами за то, что у них не было фортификационных сооружений. Он пообещал, что построит им замки, если они примут решение стать сынами Господа. Те согласились и поклялись принять крещение. И вот на следующее лето из Готланда были доставлены каменщики».

Вскоре в Ливонии впервые появились каменные замки, воздвигнутые иностранными строителями. Для местных народов, которые до этого знали лишь укрепленные сухой кладкой земляные строения, каменная кладка на известковом растворе явилась откровением. Таким образом, Майнгард подметил военное превосходство своего народа, немцев, и попытался использовать его в своих целях, то есть для обращения ливонских язычников в христианскую веру. В итоге, однако, его одурачили: едва заполучив себе новые замки, ливонцы поспешили вернуться к язычеству.

Эта история, изложенная на первых страницах «Хроники» Генриха Ливонского, служит прологом к той теме, которая проходит красной нитью через все его сочинение, — военному превосходству немцев и постепенному распространению их ратного мастерства среди их врагов. Каменные замки представляли лишь один элемент этого превосходства — у немцев на вооружении были еще и мощные доспехи. Это давало им не только физическое, но и психологическое преимущество. Так, перед лицом превосходящих сил литовцев, немецкий князь Конрад «… и сам, и его конь закован в латы, как рыцарь, двинулся в бой против бесчисленных литовцев во главе тех немногих немецких воинов, которые у него оставались. Тогда неприятель дрогнул, ослепленный блеском доспехов, Господь наслал на него ужас, и литовцы расступились перед немецким войском». Отметим, что именно «блеск доспехов» (nitor аrmorum) поверг врага в панику. Когда группа немецких рыцарей «двинулась в самую гущу вражеских воинов, те испугались вида их закованных в броню лошадей». Конечно, преимущества, которые открывало в бою применение доспехов, не ограничивалось только внушаемым неприятелю ужасом. Генрих Ливонский отмечает полное отсутствие у местных воинов надежного защитного снаряжения, что делало их исключительно уязвимыми в бою. В одном из сражений «не защищенные доспехами неприятельские воины падали под градом стрел, которые разили их во все части тела». Генрих точно фиксирует подмечаемые им различия: эстонцы «не носили лат, поскольку не имели такой привычки к доспехам, какая была у других народов».

Уязвимость не защищенных доспехами или легко вооруженных прибалтийских воинов сочеталась с превосходством немцев в метательном вооружении. Решающее различие двух войск заключалось в наличии у немцев арбалетчитков. Они могли оборонять крепость или корабль; они могли сражаться на поле боя; они были незаменимой силой при штурме вражеских укреплений. Описан случай, когда неприятель обошел крепость стороной только потому, что навстречу ему выступили арбалетчики. Это произошло в 1206 году, когда русские переправились через реку Двину и подошли к крепости Укскюлль, построенной немцами незадолго до этого. «Некоторые получили серьезные ранения от стрел арбалетчиков… Им стало ясно, что в крепости засели немцы, и они предпочли двинуться дальше по реке… Русским было неведомо искусство стрельбы из арбалета».

Немцы имели превосходство и в осадном деле. При штурме крепости Межотне в 1220 году

«одни воины строили башню, другие возводили патерель, третьи вели огонь из арбалетов, четвертые построили “ежей” (передвижные укрытия) и начали подкоп под крепостной вал. Были еще такие, которые носили из леса бревна и кидали их в ров, после чего перетащили через него башню, тогда другие тоже принялись копать, укрываясь под нею… наконец была воздвигнута большая машина, и в форт полетели огромные камни. Их размер поверг защитников крепости в великий ужас».

Сочетание осадных башен, подкопов и метательных орудий было на редкость эффективно. Самый большой страх наводили на обороняющихся массивные метательные орудия. Среди местных приемов ведения боя достойного ответа этим новшествам не существовало. При осаде Феллина «немцы соорудили машину и, метая камни денно и нощно, сокрушили укрепления и положили бесчисленное множество людей и животных, которые скрывались внутри крепости, ибо эстонцы никогда не видели ничего подобного и не укрепляли домов так, чтобы они могли выдержать подобный штурм», «…ибо эстонцы никогда не видели ничего подобного» — в этой фразе, как в капле воды, отражен тот разрыв, какой существовал в развитии военного дела в сердце Европы (в лице Франции, Германии и Англии) и на ее географических окраинах. Именно наличие этого разрыва позволило небольшой кучке немцев навязать свое владычество куда более многочисленным коренным народам Восточной Прибалтики. Однако Генрих Ливонский в своей «Хронике» не только описывает военные победы немцев; в его труде находит отражение и сопротивление местных племен немецкой экспансии. В процессе этого сопротивления прибалтийские народы и сами овладевали новыми тактическими приемами.