Читать онлайн «Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации». Страница 46

Йосель еще шесть раз пытался увидеться с Лютером, но безуспешно. Худшее для евреев, однако, было впереди. Желчность Лютера умножалась, а здоровье к концу жизни ухудшалось. На этом фоне он выпустил два ядовитых памфлета – «О евреях и об их лжи» («Von den Juden und ihre Lügen») и «О неизреченном имени» («Vom Schem Hamphoras un vom Geschlecht Christi»), содержавшие следующие обвинения:

Нет народа под солнцем, более мстительного и кровожадного, мнящего себя Божьим народом лишь для того, чтобы убивать и угнетать иноверцев.

Они суть воры и разбойники, которые не едят ни одной крупинки пищи и не носят на телах своих ни одной нитки, которой они бы не украли у нас с помощью самых жадных ростовщиков.

Его последняя проповедь «Предостережение против евреев» («Eine Vermahnung wieder die Juden»), произнесенная за три дня до смерти, была отвратительным предвестником нацистской политики, предвосхищая пассажи бесстыдного геббельсовского пропагандистского фильма «Вечный жид»[144]. Всех говорящих на идише Лютер предложил отправить на Ближний Восток:

Кто препятствует евреям вернуться в Иудею? Никто. Мы снабдим их всем необходимым для путешествия, только чтобы избавиться от этих отвратительных паразитов. Они для нас тяжкая ноша, бедствие нашей жизни, чума среди нас.

Такая грубость оскорбляла его соратников по Реформации, один из которых протестовал против «непристойного и собачьего красноречия» Лютера и сожалел о его грубом и вульгарном тоне, «не подобающем ни для кого, а менее всего для пожилого теолога». Йосель из Росхейма сетовал, что это «свинская и бесчеловечная книга, содержащая такие проклятия и поношения на головы нас, несчастных евреев, каких, по воле Божией, не найти в нашей вере». Он обратился к магистрату Страсбурга с просьбой разрешить опубликовать опровержение. Ему было отказано, но в свете убедительных доводов штадлана магистрат запретил распространение памфлетов Лютера на землях своей юрисдикции. Даже простые читатели, вероятно, чувствовали себя неуютно от оскорбительности языка Лютера. По данным Сало Барона, экземпляров двух антисемитских трактатов Лютера было продано гораздо меньше, чем других его сочинений.

К сожалению, влияние этих злобных публикаций оказалось весьма длительным. Лютер был гениален не только в вере, но и в литературе, и его труды, в частности гимны и переводы Библии, оказали такое же влияние на развитие немецкого языка, как поэзия Шекспира и Библия короля Иакова – на развитие английского языка. И подобно тому как его проза и стихи вдохновляли Гёте, Шиллера и Гейне, его выпады против евреев послужили мощным оружием антисемитов вплоть до ХХ века[145].

Справедливости ради следует заметить, что, призывая к сожжению еврейских синагог и разрушению их домов, к изъятию их книг и запрету раввинского преподавания, Лютер не был ни расистом, ни антисемитом. «Если евреи желают обратиться <…> и принять Христа, – писал он, – <…> мы будем обращаться с ними как со своими братьями». Грубый и яростный тон не был его личной авторской спецификой. Этот способ дискутирования, известный как grobian (грубиянский), был тогда популярен в немецкой полемической литературе[146]. Лютер не ограничивал применение оскорбительной лексики к одним лишь евреям. В других своих трудах он называл папу «римским князем Антихристом, слугой заблуждений, апостолом сатаны, человеком греха и сыном разврата». Бранденбургский курфюрст для него был «лжец, безумный пес, дьявольский папист, убийца, предатель, отчаянный еретик, губитель душ, архимошенник, грязная свинья, дитя дьявола, если не сам дьявол», инквизитор Хогстратен – «безумный кровожадный убийца, слепой и жестокосердный осел, выгребающий навозных жуков из кучи, сделанной папистами». Неудивительно, что другие деятели брезгливо воспринимали его языковые эксцессы. «Ничто не причиняет мне такой боли, как необходимость вливать эти слова в уши порядочных людей», – писал Томас Мор о содержащем нападки на Генриха VIII памфлете Лютера, который называл «нечистой книгой».

Лютер был самым известным борцом за реформу католицизма, но далеко не единственным. Было много других набожных проповедников, противостоявших римским доктринам: шотландец Джон Нокс, англичанин Томас Мор, французский изгнанник в Женеве Жан Кальвин, Ульрих Цвингли в Цюрихе, испанец Мигель Сервет, Себастьян Кастильо во Франции и еще много менее известных, но важных деятелей в Германии. Будучи в принципе противниками иудаизма, они не выражали враждебности против самого еврейского народа. Андреас Осиандр из Кёнигсберга, теолог-протестант и профессор древнееврейского языка, в письме плодовитому идишскому писателю Элияху Левите, составителю «Бове-бух», с таким запалом осуждал последние сочинения Лютера, что тот был в ужасе от возможных последствий публикации этого письма. Он также написал детальное опровержение кровавого навета, состоящее из 20 аргументов. А один из авторов Аугсбургского исповедания, друг и сторонник Лютера Филипп Меланхтон (фамилия, под которой он известен, является греческим переводом его настоящей фамилии Шварцерд) привел примечательный пример жестокости католиков по отношению к евреям для иллюстрации коррумпированности папских институтов и их терпимости к несправедливостям.

Предстоявшее совещание должно было смягчить разногласия между католическими и протестантскими князьями. После того как Лютер отклонил просьбу Йоселя о ходатайстве перед саксонским курфюрстом Иоганном-Фридрихом Великодушным, у предводителя германских евреев не оставалось другого выбора, как обратиться к нему лично. В 1539 году Йосель встретился с ним на совете курфюрстов во Франкфурте. Здесь у него появилась возможность убедить правителей Саксонии и Бранденбурга отменить запрет на проживание и даже на въезд евреев на их земли. В своем дневнике Йосель вспоминает:

Стоя перед многочисленными нееврейскими учеными и используя в диспуте с ними аргументы из нашей святой Торы против слов Лютера, Буцера[147] и их группы, я был выслушан с благосклонностью.

На встрече присутствовал Филипп Меланхтон, представлявший своего друга и наставника Лютера. Он прочел проповедь, в которой обличал греховность католической церкви, и в качестве примера папской несправедливости привел знаменитый суд, состоявшийся в Берлине 29 лет назад. Медник по имени Пауль Фромм был арестован за кражу золотой дароносицы из деревенской церкви, в которой находились две гостии – тонкие хлебные облатки, которые, по католическому учению, во время мессы пресуществляются в тело Христово. Под пыткой Фромм показал, что продал одну из них еврею Шломо из Шпандау; последний был схвачен и подвергнут пыткам, пока не признался, что осквернил гостию и продал ее кусочки другим евреям. Вся округа воспылала гневом на евреев. Короткий суд в Берлине приговорил Фромма к смерти через мучение раскаленным железным прутом, а 36 евреев – к сожжению на костре; двое из них, согласившихся креститься, были милосердно обезглавлены. Бургомистр Берлина Ганс Браков, председательствовавший на суде, зачитал приговор перед толпой с высокого помоста, сооруженного напротив красной кирпичной стены и высоких готических окон церкви Св. Марии на Новом рынке (между прочим, именно эта сцена является предметом самого первого известного нам художественного изображения Берлина). Приговоренные были сожжены на огромном костре рядом с городской стеной. Все евреи Бранденбурга были изгнаны.

Пересказывая речь Меланхтона, Йосель пишет:

И тут случилось чудо. В этот момент мы узнали, что 38 евреев, казненных в Берлине в 1510 году, были невиновны. Укравший дароносицу совершил преступление, но епископ, будучи злобным человеком, запретил признавшемуся открыть правду их господину, герцогу Иоахиму.

(На самом деле вор признался, что под давлением епископа придумал историю об осквернении евреями гостии.)

Услышав это, герцоги отказались от своего желания изгнать нас. Все они, включая герцога Иоахима, сдержали свое слово. Только курфюрст Саксонии предал нас и нанес нам большой вред. Но кара настигла его.

Карой для курфюрста стал его последующий арест, заключение в тюрьму и вынесение смертного приговора, после того как он был разбит императорскими войсками в результате его безрассудного вторжения в Богемию. Он не был казнен и впоследствии освобожден, но потерял титул курфюрста.

Обвинения Меланхтона в адрес католической морали с использованием дела евреев в качестве примера были неожиданностью, заслуживающей внимания. Они показывают, насколько далека была позиция соратников Лютера от позиции их вождя и наставника, никогда не приводившего несчастья упрямых и богохульных евреев в качестве примера несправедливого суда.