Читать онлайн «Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации». Страница 44

В тот же период на западе развивалось другое реформистское движение, обостренное экономическими трудностями и имевшее гораздо более глубокие последствия. Возможно, благодаря тому, что гуситы были по большей части славянами, а новые реформисты в основном говорили по-немецки, результат последнего движения оказался гораздо более разрушительным для всех, но парадоксальным образом принес большую, хотя и временную, выгоду для идишской цивилизации.

Как могли говорившие на идише евреи узнать о стремительных переменах в Германии в XVI веке? Даже студентов, самоотверженно изучавших Талмуд, в ешивах строго предостерегали против вмешательства в мирские дела христиан, а простые ремесленники, торговцы и лавочники более интересовались заработками на жизнь, чем политикой или религией. Тем не менее они слышали в тавернах разговоры о долгом диспуте между великим христианским гуманистом Иоганном Рейхлином (1455–1522) и перешедшим в католицизм евреем Иоганном Пфеферкорном – осужденным за воровство мясником, протеже Доминиканского ордена. Рейхлин был знатоком древнееврейского языка, опубликовавшим первую написанную неевреем ивритскую грамматику, он был упорным защитником Талмуда, настаивавшим, что евреи были concives (полноправными гражданами) Священной Римской империи («представители обеих конфессий являются гражданами Священной Римской империи: мы, христиане, – по выбору курфюрстов императора; евреи – в силу собственного согласия и публичного признания»). Пфеферкорн же неутомимо издавал памфлеты и трактаты, содержащие нападки на евреев и еврейскую веру, причем за последний и наиболее возмутительный из них издатель (хотя и не автор) был арестован и посажен в тюрьму.

Среди говоривших на идише евреев распространялись удивительные сообщения о том, что в 1523 году католический монах-августинец, рукоположенный в священники и провозгласивший себя последователем Рейхлина, написал книгу под заглавием «Dass Jesus Christus ein geborener Jude sei» («О том, что Иисус Христос родился евреем»). Его позиция выражалась в словах:

Наши дураки – папы, епископы, софисты и монахи, эти грубые ослиные головы обращаются с евреями так, что любой христианин предпочел бы быть евреем. Действительно, будь я евреем и увидев таких идиотов и тупиц, исповедующих христианство, я бы скорее стал свиньей, чем христианином.

Или:

Будь я хорошим евреем, папа никогда не заставил бы меня согласиться со своим идолопоклонством. Я предпочел бы, чтобы меня десять раз пытали и содрали с меня кожу.

И наконец, самое важное:

Я бы советовал и просил всех относиться к евреям с добром и обучать их Писанию; в таком случае мы могли бы ожидать, что они присоединятся к нам. Если же, однако, мы используем грубую силу и клевещем на них, говоря, что им нужна христианская кровь, чтобы избавиться от своего зловония, и другой подобный вздор, и обращаемся с ними, как с собаками – чего хорошего можем мы от них ожидать? В конце концов, как мы можем ожидать, что они исправятся, если мы запрещаем им работать среди нас и вынуждаем их к ростовщичеству? Если мы хотим сделать их лучше, мы должны обращаться с ними не по закону папы, но в соответствии с законом христианского милосердия. Мы должны принимать их с добром и позволять им состязаться с нами, зарабатывая себе на жизнь и общаясь с нами, чтобы они могли видеть христианский образ жизни и учение Христа.

А если это не подвигнет евреев обратиться в христианство, тогда, что ж —

Если кто-то проявляет упрямство, что из этого? И из нас не каждый является хорошим христианином.

Евреи скоро запомнили имя их неожиданного сторонника Мартина Лютера, хотя они могли и не слышать о том, как в 1517 году он прибил свои тезисы к дверям Замковой церкви в Виттенберге, потому что эта красивая легенда[141] начала циркулировать только после смерти реформатора. Вероятно, некоторые евреи занялись тем, что стали распространять книгу Лютера как можно шире, поскольку он горько сетовал, что они ложным образом использовали его сочинение в своих целях.

Протест раннего Лютера против поведения католиков по отношению к евреям был, разумеется, лишь малой частью его великой борьбы против Церкви. И он не был единственным священнослужителем, ставившим под вопрос принципы, на которых католическое сообщество строило свои претензии на монополию в западнохристианском мире. Евреи, несведущие в деталях христианского богослужения и не интересовавшиеся нюансами христианской религиозной политики, должны были удивиться и обеспокоиться бунтом, бурлившим по всей Северной Европе. Восстание гуситов воспринималось как реакция славян на немецкую социальную и религиозную гегемонию над Богемией, и, хотя оно было длительным и кровавым, спор был улажен большинством и к общей выгоде – компромиссом внутри границ славянского королевства. Новая же революция нарушала статус-кво на всем континенте – в Англии, Франции, Нидерландах, Скандинавии, Германии, Польше и Литве. Даже рыцари Тевтонского ордена, некогда призванные воевать за папу и быть миссионерами Рима, а ныне беспощадно удерживавшие свое последнее пристанище на берегах Рижского залива, проснувшись однажды утром, обнаружили, что их великий магистр Альбрехт фон Гогенцоллерн обратился в лютеранство, превратил свое государство в светское под покровительством Польши и назначил себя его герцогом.

К этому времени сообщения о происходящем в Европе достигли Святой земли, где ряд авторитетных испанских раввинов, оживившихся после изгнания 1492 года, таких, как мистик Авраам бен Элиэзер Галеви, необычайно преувеличивали события; образ Лютера у них трансформировался в «тайного еврея», целью которого были внедрение в христианский мир и подготовка последователей Иисуса к возвращению к Торе. Галеви напомнил пророчество некоего рабби Иосифа, что «поднимется человек, который будет великим, доблестным и могучим. Он будет добиваться справедливости и ненавидеть убийц. Он будет предводителем армии, создателем религии и разрушителем домов молитвы и духовенства. В его время Иерусалим будет восстановлен»[142]. Кто это мог быть, как не Мартин Лютер?

Но какие бы полеты ни совершала фантазия евреев, живших далеко от Германии и от реальности, местный идишский народ быстро спустился с небес на землю. Они сами, возможно, считали себя сторонними наблюдателями стремительных изменений в Северной Европе, но, как писал Фрэнсис Бэкон почти в то же время, «в театре жизни только Богу и ангелам позволено оставаться наблюдателями». Евреям довольно скоро предстояло обнаружить, что многие участники обеих сторон конфликта будут считать их, представителей неопределенной европейской нации, полностью вовлеченными в конфликт.

Лютеранская революция XVI века не была повторением гуситского восстания. Гус был сожжен, а Лютер одержал великую моральную победу, когда в 1521 году, вызванный в суд на сейм в Вормсе перед лицом императора, он произнес свою декларацию, провозгласив, что отречется только в случае, если его убедят в его ошибке либо на основе Писания, либо при помощи очевидных аргументов; в противном случае он не пойдет против своей совести, связанной словом Божьим. Говорят, что он сказал: «На том стою и не могу иначе». Собрание превратилось в крикливый спор. Переодетый Лютер был выкраден своим покровителем Фридрихом Мудрым, курфюрстом Саксонии, и под именем юнкера Георга жил в замке на горе Вартбург. Здесь во флигеле замка, вдали от посторонних взглядов, недосягаемый для папы, он посвятил себя созданию новой некатолической церковной службы и нового, конструктивного, потрясающего основы перевода Библии, а также продолжил разработку своей революции.

Экономика вновь переживала трудные времена. Инфляция устойчиво росла в течение столетия, обусловив тяжелые условия жизни крестьян. В обстановке еще большего обнищания, причины которого народ видел в грехах Церкви, спровоцированные горячим новым учением религиозных реформаторов социальные волнения вышли из-под контроля. Результаты был почти неизбежными. В 1531 году хронист Себастьян Франк писал в своей «Хронике, летописи и исторической Библии»:

В год 1525 после Нового года произошло великое и неслыханное восстание простого народа по всем Аллгау, Швабии, Баварии, Австрии, Зальцбургу, Штирии, Вюртембургу, Франконии, Саксонии, Тюрингии, Эльзасу и по многим другим местам. Опираясь на Евангелие, простолюдины поднялись против своих господ, протестуя против несправедливостей, налогов, бремени и общего гнета, под которым их принуждали жить.

И тут на сцену выходит дипломат-штадлан Йосель из Росхейма, доверенное лицо императора и самопровозглашенный предводитель германских евреев. Снуя по Европе из города в город, неустанно пытаясь защитить своих единоверцев от изгнания, тюрьмы и костра, он, прослышав о намерениях крестьян опустошить Эльзас, первым делом известил городской совет Страсбурга об их намерениях, а затем оказался недалеко от своего дома в Росхейме, пытаясь договориться с главарями восставших. В своем дневнике он писал: