Читать онлайн «Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана». Страница 42

Тадж был логическим завершением и синтезом нескольких направлений, которые уже существовали в могольской архитектуре. Правильно распланированные сады, площадки и разделенные каменными перегородками бассейны-каналы Бабур позаимствовал в Кабуле. Прообразом стройных обрамляющих минаретов послужили минареты перед входом в гробницу Акбара, а беломраморные инкрустации-орнаменты ведут начало от усыпальницы итимад-уд-дауле. Общая концепция внешнего облика с округлым куполом над арочным альковом заимствована у персов, однако в Индии она получила индивидуальное развитие и достигла совершенства в Тадж Махале. Расцвет и угасание этой формы продолжался примерно сто лет. В комплексе гробницы Хумаюна, завершенном в 1564 году, впечатляющем, но громоздком, она еще, так сказать, в бутонах; в изысканных линиях Таджа (1632–1648) она в полном расцвете, а в усыпальнице, построенной Аурангзебом в Аурангабаде для своей жены в 1678 году, она принимает удлиненный, почти готический облик, несколько более живописный, чем это обычно принято для таких сооружений, и явно клонится к увяданию. В наиболее точном смысле слова единственными архитекторами Тадж Махала были Шах Джахан и традиция Моголов.

Работы начались в 1632 году, в первые его месяцы, а уже в том же году английский путешественник Питер Манди отмечает: «Сооружение начато и быстро растет ценой напряженнейшего труда и огромных затрат, производимых с чрезвычайным усердием и исполнительностью. Золото и серебро почитаются самыми обычными металлами, а мрамор — обыкновенным камнем»; к 1643 году сооружение было в достаточной степени закончено, чтобы провести в нем первую из ежегодных поминальных служб по Мумтаз Махал; в 1648 году Тадж был полностью завершен, но работы над вспомогательными зданиями продолжались до 1653 года.

Между тем император уже был занят другими, более крупными проектами. Центральной осью его империи была дорога, ведущая из Лахора через Дели в Агру — непрерывная и прекрасная магистраль, обсаженная деревьями на всем ее протяжении в четыреста миль. Том Корьят безмерно восхвалял эту дорогу после того, как прошел ее пешком в 1615 году в течение двадцати дней; ее продолжали восхвалять и другие заезжие европейцы. За время своего правления Шах Джахан построил для себя по великолепному мраморному дворцу в каждом из этих трех крупных городов. Ради этого ему пришлось снести много зданий в фортах Акбара в Лахоре и Агре. В Дели, куда он перенес в 1648 году официальную столицу из Агры, он основал совершенно новый город, названный Шахджаханабадом (теперь этот район именуется Старым Дели, в отличие от созданного сэром Эдвином Лаченсом{50} Нового Дели), а между этим городом и рекой велел возвести для себя крепость, обнесенную стеной из красного песчаника, точно такой же, какая была построена по приказу его деда в Агре.

Здания Шах Джахана в Лахоре изменили внешний облик или были снесены, но наиболее важные сооружения отлично сохранились в Дели; в Агре можно увидеть весь комплекс, и он дает прекрасную возможность восстановить обычный порядок повседневной жизни Великого Могола. По мере роста пышности империи и примечательного перехода от жизни преимущественно в военном лагере к почти постоянному существованию в резиденции одного из трех главных городов, менялся распорядок дня Шах Джахана: по сравнению с Акбаром и Джахангиром у него было гораздо больше четко определенных публичных обязанностей.

Шах Джахан просыпался примерно за час до рассвета в своих мраморных апартаментах в восточной стороне форта Агры и смотрел туда, где на противоположном берегу извилистой Джамны, на расстоянии мили, за песчаными отмелями, был виден Тадж Махал. После омовения он проходил по белым террасам мимо павильонов с позолоченными крышами — в них обитали женщины его гарема, а далее мимо восьмиугольной башни Саман Бурдж, в которой располагались личные покои императрицы; повернув налево, император поднимался по узкой лесенке к Мина Масджид, вероятно, самой маленькой мечети в мире, площадью всего в несколько квадратных ярдов, но выстроенной из чистейшего белого мрамора. Здесь Шах Джахан в одиночестве творил утреннюю молитву и перебирал четки до восхода солнца, после чего ему надо было сделать всего несколько шагов до наружной стены дворца, чтобы явить себя народу в проеме джхарока-и-дарсхан. Собравшиеся глазели на него, а сам император тем временем любовался либо вновь пойманными слонами, которых проводили по свободному пространству между фортом и рекой, либо слоновьими боями на той же площадке, ограда вокруг которой была возведена уже при Аурангзебе, но сейчас от нее сохранились лишь фрагменты. Отсюда Шах Джахан возвращался обратно, вновь проходя мимо мечети, и приступал к первому значительному делу нового дня в дивани ам, или зале публичных приемов.

Все государственные чиновники и все те, у которых было какое-то дело, стояли в соответствии со своим рангом, в строгом порядке между опорными колоннами дивани ам и ждали, без сомнения, уже более или менее долгое время, когда незадолго до восьми часов император под аккомпанемент невидимых барабанов и труб появится на троне в алькове в заднем конце зала. Переводя в 1648 году столицу в Дели, Шах Джахан приказал отправить туда и установить в точно таком же алькове свой любимый, так называемый павлиний трон. Резные каменные решетки в стене на другой стороне зала означали, что за ними, никому не видимые, скрываются женщины и наблюдают за событиями. К трону из зала вела лестница, но лишь одному или двум самым важным чиновникам дозволялось по ней подниматься во время приема; когда в 1654 году в Дели убийца попытался взбежать по ней, он был сражен охраной, едва вступив на первую ступеньку.

На этой публичной аудиенции заключались соглашения, вручались отчеты различных департаментов, передавались депеши от управителей провинций, и на них тотчас отвечали, сюда приводили лошадей и слонов для осмотра. Бюллетени, уцелевшие со времени последующего правления, показывают, что во время таких приемов считались достойными сообщения и записи самых мелких и интимных подробностей жизни императора или его наиболее влиятельных приближенных: сведения о сделанных кровопусканиях, принятых слабительных, увиденных снах. По средам вершили дела правосудия (при Джахангире таким днем был вторник, при Акбаре — четверг). По отношению к тем, кто совершил серьезное преступление, приговоры приводились в исполнение быстро, однако истцов, взывающих о справедливости или ждущих возмещения потерь, казалось, всегда было меньше, чем рассчитывал Шах Джахан. Его чиновники объясняли такое положение тем, что по всей империи действует прекрасная судебно-правовая система, при которой каждый подданный может потребовать справедливости в любом из четырех типов существующих судов. На местах сохранялось древнее индийское кастовое право и деревенские выборные советы из пяти человек — панчаяты, а на следующем уровне существовали три самостоятельных суда: один по делам, связанным с финансами и доходами, в провинциях руководимый диваном или министром финансов этой провинции, а в центре — главным диваном, второй суд занимался вопросами религиозными, возглавляемый, соответственно, казн этой провинции и главным казн, третий суд, общий, находился под началом правителя провинции, а в центре — в ведении самого императора. Практически было чрезвычайно трудно определить, к компетенции какого именно суда относится каждое дело, поскольку все мусульманское законодательство, как по мирским, так и по религиозным вопросам, основывалось на извлечениях из Корана или из давным-давно разработанных комментариев к Корану, в чем кази и улемы были общепризнанными экспертами. Объяснение, данное чиновниками императору по поводу малого количества истцов, являющихся к нему, основывалось на том, что любой человек, не удовлетворенный решением местного малого суда, мог передать дело в диван, или в присутствие казн, или правителю области, а если и это его не удовлетворяло, то обратиться в главный диван или к кази столицы. Однако «при подобной тщательности и упорядоченности разбора дел, какие из них, за исключением тех, что касались крови или веры, могли бы стать предметом разбирательства Его Величеством?». Более убедительно выглядит иная причина: большинство истцов, которые могли бы получить удовлетворение в результате непосредственной беседы с императором, подавали жалобы на чиновников, а потому чиновничество и не допускало их к трону. К тому же императорский двор был местом опасным, и немногие осмеливались рисковать. Хоукинс дал описание сборища официальных лиц у трона Джахангира: «Прямо перед королем стоял один из его шерифов в сообществе главного палача и сорока его помощников в особых, отличных от всех прочих войлочных шапках и с топорами на плечах; были тут и другие, с кнутами всех видов, готовые пустить их в ход по приказу короля». Если император велел кого-то наказать, приговор обычно приводили в действие прямо на месте.