Читать онлайн «Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана». Страница 40

Но в тот год, 1627-й, даже Кашмир не помог императору. Астма его усилилась; он потерял аппетит; он выдержал лето, но возвращение на юг в Лахор далось ему очень мучительно. Он все еще старался развлекать себя спортивными упражнениями, и как-то раз ему устроили дневную засидку, и Джахангир сидел, положив мушкет на опору и дожидаясь, пока загонщики пригонят оленя под выстрел. К несчастью, один из слуг сорвался с обрыва и погиб, а Джахангир, для которого в другие времена зрелище насильственной смерти было вполне обычным, на этот раз был глубоко встревожен происшедшим, приняв его как знак того, что ангел смерти вот-вот явится за ним самим. Он утратил покой и даже не смог выпить стакан вина, за которым посылал слугу, — это произвело тяжелое впечатление на окружающих императора людей, как свидетельство серьезности его состояния. Три дня спустя после случая на охоте, 28 октября 1627 года, Джахангир скончался.

Несомненным проявлением слабости Джахангира было то, что он легко поддавался влиянию других людей. Те странные месяцы, когда он продолжал править империей, будучи заложником Махабат-хана, по сути дела, следует оценивать как логическое продолжение, reduction ad absurdum{49}, многолетнего пребывания на троне в качестве марионетки, ниточки которой дергала за сценой Нур Джахан. Однако необходимо добавить, что беспорядки в империи в конце правления Джахангира не были прямым результатом его отказа от власти, но являлись неизбежным следствием порядка престолонаследия при Великих Моголах. Одним из величайших даров богини удачи для династии Моголов оказалось то, что два следующих один за другим императора, Акбар и Джахангир, взошли на трон, не имея сколько-нибудь сильных соперников в среде собственной родни, и что два этих правления продолжались в общей сложности семьдесят лет, в течение которых империя обрела стабильность. Смерть каждого следующего Великого Могола сопровождалась смутами куда более разрушительными, нежели восстание любимого сына Джахангира.

Беспорядки омрачили последние пять лет правления Джахангира, но предыдущие двенадцать, когда Нур Джахан и ее окружение неизменно сохраняли свое влияние, страна хорошо управлялась и находилась в состоянии необычайного спокойствия. Продолжались все линии политики Акбара, и если говорить об ошибке, обязанной своим происхождением переделу сфер влияния в верхах, то она заключалась в недостаточно энергичном проведении этих линий. Дневник Джахангира полон мыслей об укреплении общественной справедливости и административного управления; в большинстве случаев он стремится следовать либеральным идеям отца, однако гораздо менее, чем Акбар, преуспел во внедрении этих идей в действительность. Акбар, по крайней мере, сделал глубокую зарубку на могучем древе чиновничьей коррупции и его чиновниках, неизменно росли запасы наличных денег, что увеличивало силу и престиж империи; при Джахангире взяточничество снова возросло, а денежный запас уменьшился.

Память об отце была доминирующей в сознании Джахангира-императора, точно так же как доминировала она в сознании Салима, когда он был наследником трона. Он ни разу не попробовал какой-нибудь новый плод, не пожелав, чтобы отец был жив и разделил с ним удовольствие; его величайшая радость при овладении Удайпуром или взятии крепости Кангры была рождена тем, что он совершил дела, которые хотел и не смог осуществить отец; он сознательно и с уважением принял постулаты религии Акбара и с одобрением писал в дневнике о принципах дини Ллахи и о необходимости «следовать правилам всеобщего мира независимо от верований»; он продолжил вечерние четверговые дискуссии Акбара. Он, как и Акбар, жаловал иезуитов, а его любимым святым человеком был аскет-индус по имени Джадруп, которого он при малейшей возможности навещал ради продолжительных рассуждений в «узкой и длинной норе», прорытой на склоне холма. Отшельник жил в этой норе без подстилки и без одежды, если не считать набедренной повязки. Религиозные воззрения Джахангира были по преимуществу импульсивными, в то время как у его отца они имели политическую подоплеку. Терпимость по отношению к другим религиям была у Джахангира связана с рецептивным качеством его ума, однако потрясение при виде какого-либо эстетически неприемлемого, с его точки зрения, предмета культа могло вызвать с его стороны несообразный поступок. Так, например, у озера Пушкар, священного места для индусов, Джахангир был оскорблен видом некоего идола, «фигурой, высеченной из черного камня, которая от шеи и выше являла собой свиную морду, а все остальное было как у человека». Джахангир приказал своим спутникам разбить «отвратительное изображение» и бросить обломки в воду; попутно было развенчано местное поверие, будто озеро это бездонное; измерив глубину, обнаружили, что она «нигде не превышает двенадцати локтей».

Современники Джахангира оценивали его религиозные устремления как прямое продолжение верований его отца, и с этой точки зрения интересно, что Роу описывает его взгляды в таких словах, какие могут быть напрямую отнесены к Акбару: «Его религия — это его собственное изобретение, потому как он завидует Ма-хометту и вполне резонно не видит причины, почему бы и ему не стать таким же великим пророком и точно так же пророчествовать… У него нашлось немало учеников, которые льстят ему или следуют за ним». И Роу добавляет: «Все виды религий приемлемы и свободны, потому что король не придерживается ни одной».

Стойким пороком Джахангира было пристрастие к алкоголю и опиуму — семейная слабость, в которой его случай был не самым тяжелым. Его братья Мурад и Данияль умерли от пьянства еще до вступления Джахангира на престол, а в 1626 году его сын Парвиз ушел из мира той же дорогой. В живых остались только два царевича, достойные престола, — Шах Джахан и Шахрияр. Но Джахангир, безусловно, был наиболее склонным к алкоголизму из всех правивших императоров. В своем дневнике он с характерной для него откровенностью рассказывает историю своего алкоголизма: начиная с первой чаши светлого и сладкого вина, выпитой в возрасте семнадцати лет, он пил все больше, пока вино не перестало на него действовать в желаемой степени; тогда он перешел на арак, но и тот утратил силу. Джахангир стал пить спирт двойной очистки, и когда его возраст уже приближался к тридцати годам, выпивал в день по двадцать чашек этого напитка. Однако он проявил силу воли и прислушался к мнению врача, который сказал ему, что подобный путь приведет его к смерти через полгода; Джахангир постепенно сократил рацион и довел его до шести чашек смеси из двух частей вина и одной части арака — этого уровня он и придерживался до конца жизни. Это сопровождалось ежедневным приемом опиума весом в четырнадцать зернышек.

Джахангир мог быть чудовищно непредсказуемым и жестоким, особенно под влиянием алкоголя; так, например, однажды вечером он приказал своим приближенным пить вместе с ним, а наутро забыл об этом и самым бесчеловечным образом велел наказать наименее влиятельных из них за то, что они себе это позволили. Но как правило, он был необыкновенно мягок, и в европейских источниках его называют «деликатным, мягким и расположенным» или «ласковым и учтивым». На Роу неизменно производила сильное впечатление любезность императора по отношению к нему; на страницах записок посла снова и снова упоминается обаяние Джахангира, как, например, в том случае, когда он заканчивает дипломатические переговоры по поводу того, презентовать ли ему свой портрет самому Роу или при посредстве Роу королю Якову I, замечанием: «Ваш король не хочет получить портрет, а вы хотите, так возьмите его себе». Джахангир, безусловно, был самым сердечным и самым эмоциональным из Великих Моголов. Его отклики на смерть одного из внуков или на чудесное спасение другого от падения с большой высоты прозвучали бы весьма трогательно в любом дневнике; если порой его чувства оборачивались крайней сентиментальностью, как это было при устройстве в Шейхупуре огромного водоема для водопоя животных в память о любимом олене императора, то мы зато можем теперь восхищаться прекрасным архитектурным комплексом. Пожалуй, Эдвард Терри оставил наиболее верное и лаконичное определение характера Джахангира: «Что касается нрава этого короля, то мне он всегда казался воплощением крайностей: порою он был варварски жесток, а порою исключительно справедлив и милостив».

После смерти императора события развивались быстро. Асаф-хан действовал с неожиданной решимостью и дипломатическим мастерством, а сестра его Нур Джахан была обманута в своих ожиданиях. Поскольку ни Шах Джахана, ни Шахрияра в лагере не было, Асаф-хан убедил большинство влиятельной знати присоединиться к нему и провозгласить императором Давара Бахша, юного сына Хосрова; он был извлечен из узилища, чтобы удостоиться этой чести. Такое чисто тактическое действие означало, что Шахрияр, находившийся в Ла-хоре, на тысячи миль ближе, чем Шах Джахан в Декане, вынужден был выступать как узурпатор против имперских сил вместо того, чтобы объединить их вокруг себя против Шах Джахана. Злополучный Шахрияр до недавнего времени находился со своим лагерем в Кашмире, и восшествие на престол Шах Джахана становилось проблематичным, если бы его соперник оказался при Нур Джахан, когда император скончался. Однако Шахрияр заболел формой проказы, от которой у него выпали все волосы, включая бороду, брови и ресницы. Смущенный таким своим видом и получив совет искать облегчения в Пенджабе с его теплым климатом, подобно тому, как отец его искал прохлады в Кашмире, он и перебрался обратно в Лахор. Здесь он и получил спешное письмо от Нур Джахан с приказанием привести войско в готовность — по существу, то была ее последняя политическая акция, так как Асаф-хан немедленно заключил сестру под домашний арест и отобрал у нее находившихся на ее попечении двух сыновей Шах Джахана, Дару Шукоха и Аурангзеба. Шахрияр захватил имперскую казну в Лахоре и употребил деньги для найма большой, но необученной армии, с которой выступил против имперских сил, продвигавшихся к югу под началом Асаф-хана и Давара Бахша. Неопытные наемники Шахрияра не могли выстоять против профессиональных солдат Асаф-хана, когда армии встретились в трех милях от Лахора, и через несколько дней бедный облысевший Шахрияр сам вышел из тайного укрытия в крепости. Асаф-хан заключил его в тюрьму и вскоре отдал приказ ослепить узника.