Читать онлайн «История нравов России». Страница 48

В облагораживании купеческих нравов сыграла свою роль и религиозность, желание обрести благодать в жизни вечной через соблюдения евангельских заповедей в земной жизни, о чем говорит крупный московский купец Н. П.Вишняков (46, 19). В эпоху царствования Николая II происходит размывание граней между сословиями, особенно между аристократией, интеллигенцией и богатыми купцами. Устанавливались родственные связи между некоторыми дворянскими семьями и семьями просвещенных купцов, банкиров, ученых и священнослужителей (100, 72). Однако этот процесс «окультуривания» нравов российского купечества был прерван революцией, а потом и купечество приказало долго жить.

Весьма своеобразны нравы казачества, внесшего значительный вклад в защиту нашего отечества от внешних врагов; в конце XVI — начале XVII века казаки принимали активное участие в изгнании поляков из Московского государства, они высказались за избрание Михаила Романова на престол. Согласно дошедшему до нас преданию, подлинный участник выборов донской атаман Филат Межанов при подаче своей записки за боярина Михаила Федоровича Романова прикрыл ее сверху отстегнутой саблей. Историк Н. Костомаров пишет: «Дворяне и дети боярские начали подавать письменно извещения, что они хотят царем Михаила Романова; за ними выборные люди от городов и волостей, а также и казаки стали за Романова» (129, 430).

В допетровскую эпоху казаки не только участвовали в войнах Московской державы, но и самостоятельно боролись с могущественной Турецкой империей, с Крымским ханством и Польским королевством. Запорожцы и донцы на своих лодках переплывали Черное море и осаждали турецкие и крымские города; донские казаки совместно с запорожцами в 1637 году осадили и взяли сильнейшую турецкую крепость Азов, стоящую в устье Дона и преграждавшую казакам выход в Азовское море. Именно в ратном труде казаков, защищавших русский народ и православную веру от многочисленных ворогов, сложились весьма необычные для многих нравы.

Для понимания нравов казачества необходимо знать его происхождение, однако здесь еще достаточно много «белых пятен». В монографии дореволюционного донского историка Е. П.Савельева «История казачества» истоки донского казачества усматриваются в глубокой древности, во временах этрусков и даже критомикенской культуре, а предками называются скифы, сарматы, гунны, хазары, варяги, аланы роксоланы, касоги–черкесы и др. (236).

По мнению В. Ключевского, казаками на Руси называли вольных гулящих людей, которые вели борьбу в русском степном пограничье с бродившими там татарами, что придало казачеству особый характер, причем подчеркивается, что «донских казаков едва ли не следует считать первообразом степного казачества» (121 т. III, 99). Ведь, продолжает он далее, по крайней мере во второй половине XVI в., когда запорожское казачество еще начинало формироваться как военное общество, донское уже таковым являлось.

Противоположной точки зрения придерживается французский историк и писатель П. Мериме, который пишет, что казаки отнюдь не были отдельным народом, а представляли собою сообщество поляков и русских, поселившихся на землях, опустошенных татарскими вторжениями. Эти земли приходилось защищать с оружием в руках практически ежедневно, что превратило это сообщество в передовой отряд восточных христиан, боровшийся с тогдашними завоевателями–мусульманами в целях защиты Малороссии: «На мой взгляд, подчеркивает П. Мериме, — первыми казаками, образцовыми казаками, были запорожцы, которые поселились на днепровских островах, за порогами этой реки» (29, 116).

Украинский историк В. Антонович считает, что казачество возникло в XV столетии на степных землях Великого княжества Литовского и Русского (юг Киивщины, Переяславщина, Черкасщина и другие районы южнорусской степи). Чтобы защитить страну от вторжения врага, старосты окраинных земель стали раздавать общинам привилегии в виде невмешательства в их дела, взамен они должны были отдавать на войсковую службу вооруженных людей. «Таким образом, возник общинно–вечевой строй. Это, кажется, и есть то зерно, которое явилось началом казачества» (9, 22). С этого времени начинаются походы казаков против татар и их распространение на территории Дикого поля.

Как бы то не было с происхождением казачества донского и запорожского, несомненно, что именно суровые и жестокие условия их жизни диктовали и определенные нравы (хотя нравы у запорожцев и донцов и отличались друг от друга по некоторым характеристикам). Вначале рассмотрим нравы запорожских казаков (имея в виду также и тех казаков, которые проживали вне Запорожской Сечи). Академик Д. И.Яворницкий в своей «Истории запорожских Козаков» пишет об особенностях казацкой жизни: «Война для козака была столь же необходима, как птице крылья, как рыбе вода. Без войны козак — не козак, без войны лыцарь — не лыцарь. Козак не столько не боялся, а любил войну. Он заботился не только о том, чтобы спасти себе жизнь, сколько о том, чтобы умереть в бою, как умирают истые рыцари на войне» (320, 236). Вот почему для запорожских казаков, как и для всех тех, кто считает войну главным занятием и ремеслом своей жизни, характерна смесь добродетелей и пороков.

К добродетелям запорожского товарищества относятся благодушие, нестяжательство, щедрость, бескорыстие, постоянство в дружбе (грехом считалось обмануть даже черта, если тот попадал в товарищи к сичовикам), любовь к свободе — позорному рабству предпочиталась лютая смерть, уважение к старым и заслуженным воинам, простота в домашнем быту, гостеприимство, честность даже в отношении к врагам православной веры. «Хотя в Сичи, — говорит католический патер Китович, — жили люди всякого рода — беглые и отступники от всех вер — однако там царствовали такая честность и такая безопасность, что приезжавшие с товарами или за товарами, или по другим каким делам люди не боялись и волоска потерять с головы своей. Можно было на улице оставить свои деньги, не опасаясь, чтобы они были похищены. Всякое преступление против чьей–либо честности, гостя или сичевого жителя, немедленно наказывалось смертью» (214).

В запорожской Сечи жили неженатые казаки, по чистоте нравов они сравнивали себя с мальтийскими рыцарями; ведь сама жизнь, наполненная опасностями войн и стычек с коварными, умными и жестокими врагами, требовала соблюдения целомудрия. Поэтому в Сечь и не допускались женщины, независимо от того, будет ли это мать, сестра, посторонняя для казака женщина. «Самый древний и самый строго сохраняемый обычай у запорожских казаков, — подчеркивает француз Лезюр, — был тот, который исключал, под страхом быть казненным, появление в Сечи женщины; отступление от этого обычая никогда не проходило безнаказанно, и в этом случае удивительнее всего то, что эта оригинальная республика устроилась в тех местах, где было, по преданию, царство амазонок» (332, 290). Исповедуемый принцип безженства на территории Запорожской Сечи следовал из всеобщей веры казаков, что достаточно появиться женщине, как придет конец Запорожью.

Правда, некоторые запорожские казаки имели жен, живущих недалеко от Сечи; эти казаки ездили к ним на время тайком от старшины. Здесь мы встречаемся еще с одними нравами, которые местами встречались с Малороссии. Побывавший там в XVII веке французский инженер и картограф Г. де Боплан пишет: «Здесь, в отличие от обычаев и традиций других народов, девушка первой сватается к парню, который ей понравился. Их традиционное и несокрушимое суеверие почти всегда в этом помогает девушке, да и она больше уверена в успехе, нежели отважился первым посвататься парень» (29, 73). Ведь родители юноши боятся вызвать гнев божий или какое–нибудь несчастье отказом девушке и соглашаются на свадьбу, иногда сами уговаривают сына жениться на ней. Во всяком случае бессемейную жизнь запорожских казаков обусловливали сами условия жизни, когда благо товарищества ставилось выше интересов индивида.

Жизнь запорожского казака представляла собою своеобразный аскетизм: «лицарю и лицарська честь: йому треба воювати, а не бiля жiнки пропадати». Однако необходимо было избежать одиночества, гнетущего душу, поэтому был распространен обычай побратимства. Кроме того, в военном походе сичевой казак, нападавший на врага или сам подвергавшийся атаке, нуждался в верном друге и сотоварище, который мог бы уберечь его от опасности и оказать помощь. Побратимство предполагало принесение в жертву жизни ради друга, если это понадобится. Законную силу побратимство приобретало, когда друзья давали «завещательное слово» в церкви при священнике: «Мы, нижеподписавшиеся, даем от себя сие завещание перед богом о том, что мы — братья, и с тем, кто нарушит братства нашего союз, тот перед богом ответ да воздаст перед нелицемерным судею нашим Спасителем. Вышеписанное наше обещание вышеписанных Федоров (два брата Федор да Федор) есть: дабы друг друга любить, не взирая на напасти со стороны наших либо прыятелей, либо непрыятелей, но взирая на миродателя бога; к сему заключили хмельного не пить, брат брата любить. В сем братия расписуемось» (116, 383–384). После такого обряда побратимы оставляли свои знаки на завещательном слове, прослушивали евангельскую заповедь, обменивались крестами и иконами, троекратно целовались и становились как бы родными братьями на всю жизнь.