Читать онлайн «Тайные страницы истории». Страница 39

В вопросах своей внутренней жизни и текущей работы фракция автономна. В случае существенного разногласия между партийным комитетом и фракцией в каком-либо вопросе, входящем в ее компетенцию, комитет обязан вторично рассмотреть этот вопрос с представителями фракции и принять окончательно решение, подлежащее немедленному исполнению со стороны фракции.

На все важнейшие должности в том учреждении или организации, в которых работает фракция, кандидаты намечаются фракцией совместно с соответствующей партийной организацией.

Таким же порядком производится и перемещение с одной должности на другую"31.

Принцип примата партийной организации над всеми другими организациями и органами советского государства уже в этих решениях, принятых в 1919 г., нашел вполне отчетливое выражение. А его последовательное применение в жизни необходимо приводило к установлению диктатуры партийных коммунистических организаций над всем аппаратом советского государства. Именно в нем была основная причина антагонизма между коммунистами, которые вели ответственную работу во всевозможных советских, хозяйственных и иных органах советского правительства, с одной стороны, и коммунистами, которые занимали руководящие посты в аппарате партийном, с другой. Этот антагонизм стал основным антагонизмом, определившим основные линии процессов внутреннего развития коммунистической партии в СССР, процессов формирования правящего слоя в советском государстве вообще

Иметь правильное представление об этом основном антагонизме тем более важно, что именно его, этот антагонизм, Сталин взял за основу при выработке большой стратегии своей борьбы за власть, на базе именно его он вел эту свою борьбу в течение последующих десятилетий. Этот антагонизм впервые наметился уже в самые первые годы установления советской диктатуры, но особенно значительную роль начал играть в эпоху НЭПа. Де

ло было не только в том, что на посты ответственных руководителей советского хозяйства и вообще на посты, связанные с так называемой органической работой по линии правительственного аппарата, советская диктатура, как правило, с самого начала стремилась ставить людей, которые имели хотя бы минимальный опыт работы этого рода в дореволюционные годы и которые поэтому естественно имели склонность больше считаться с интересами дела как такового Еще более важным было то обстоятельство, что, заняв соответствующий пост, каждый коммунист, если он был мало-мальски ответственным человеком, в самом процессе работы необходимо должен был воспитывать в себе эту склонность заботиться об интересах дела, думать о практических результатах своей работы. На этой базе вырастала основная особенность коммунистов, занимавших ответственные посты в советском аппарате управления страною. Безразлично, было ли это управление промышленностью, сельским хозяйством, военным делом, административным аппаратом и т. д.: они все более критически, чем остальные коммунисты, относились ко всякого рода рискованным экспериментам, они все требовали более осторожного отношения ко всему, что обязывало к большим переменам в налаженном порядке ведения их дела.

Люди с подобной психологией, естественно, во внутрипартийных группировках не могли не занимать умеренных позиций. Именно в их среде складывались концепции постепенного ослабления диктатуры и соглашения с крестьянством как с основной социальной силой страны, даже концепции "спуска власти на тормозах к крестьянству". Именно из их среды шли требования в области внешней политики с пути коммунистических авантюр перейти на путь последовательной политики соглашения с демократиями Запада.

Совершенно иная психология складывалась у тех коммунистов, которые полностью сидели на работе в партийном аппарате. В самом процессе этой работы в них воспитывалось, и не могло не воспитываться, стремление во главу угла ставить интересы расширения и укрепления этого партийного аппарата, стремление все остальные проблемы подчинять задаче повышения роли этого аппарата в общей жизни страны. К органическому строительству жизни этот партийный аппарат никакого отношения не имел, никакой общественно-полезной функции в ней он вообще не выполнял, но претензии у него были огромными: он стремился диктовать свою волю всей стране, стремился занять в ней положение ничем и никем неограниченного, полновластного "хозяина".

Во главе его, в результате своего рода естественного отбора, подбирались коммунисты, совершенно иного типа, чем тип коммунистов, которые были характерны для первой указанной выше

группы: как правило, это были люди, которые в дореволюционные годы не имели никакого отношения к органической жизни страны, а целиком были заняты работой по организации революционной борьбы против старого строя, "профессиональные революционеры" из партийных организаций, рабочие, порвавшие со своей профессией, иногда журналисты -- "газетчики", чаще "люди без определенных профессий", как их регистрировала старая статистика, и почти всегда люди без обширных знаний, но обычно с большими претензиями. Сами они были склонны счи-чать себя "идеологами", призванными стоять на страже "чистоты партийных принципов"; и диктатуры партийных организаций над аппаратом советского государства добивались именно для того, чтобы "последовательно" и "принципиально выдержанно" проводить эти "партийные принципы" в жизнь, совершенно не считаясь с обстановкой времени и места и не заботясь о последствиях, которые их действия принесут для страны. Именно поэтому они были сторонниками всевозможных экспериментов, часто самых рискованных, тех самых, которых так боялись коммунисты, занимавшие ответственные посты в аппарате государственном.

В партии все они группировались, конечно, на крайнем фланге, были противниками всякого ослабления диктатуры внутри страны, особенно против уступок крестьянству, и сторонниками продолжения политики всевозможных авантюр вовне. Конечно, не следует упрощать, вульгаризировать положение. Если в тенденции указанные группы резко противостояли друг другу как группы, самые основы подхода которых ко всем проблемам развития страны определялись их принципиально антагонистическим положением в самой структуре советского общества, то из этого ни в коем случае не следует делать вывода, будто этот антагонизм уже тогда был осознан людьми, эти группы составлявшими, а тем более осознан ими всеми.

В первые годы НЭПа, о которых теперь идет речь, в те годы, когда Сталин начал свою карьеру генерального секретаря ЦК, значение этого антагонизма понимали только немногие. По-видимому, первым вопрос этот поставил Красин -в печати, накануне Двенадцатого партийного съезда, а затем на самом этом съезде, в апреле 1923 г., открыто напавший на "газетчиков", которые захватили в свои руки власть в партии, но продолжают к государственным проблемам подходить как "газетчики". На съезде он развернул целую программу, требуя, "чтобы в самом государственном и руководящем партийном аппарате и производственникам и хозяйственникам, конечно, партийным, была отведена по меньшей мере такая же доля влияния, как газетчикам, литераторам и чистым политикам"32. Успеха он не имел, и его партийная карьера именно с этого момента была фактически закончена. Внутрипартийная борьба обладает большими особенностями, и

для успеха в ней необходимо не только умение правильно видеть большие линии развития, но и способность угадывать, какая именно доля правды об этих линиях развития может быть усвоена теми кадрами партийных руководителей, которые имеют право участвовать в выработке партийной политики. В те годы эти кадры были совершенно не подготовлены к усвоению суровой правды. В спорах тех лет вся группа вопросов, связанных с проблемою перерождения партии в стране с однопартийной системой диктатуры,. затрагивалась крайне редко и всегда лишь мимоходом. В нее явно боялись вдумываться как защитники официального партийного большинства, так и коммунисты-оппозиционеры всех оттенков. Причина в том, что перенесение спора в эту плоскость делало невозможным компромиссное решение спора, а субъективно все участники спора, почти без каких-либо исключений, именно к компромиссу и стремились: связанные воспоминаниями о недавнем прошлом, о борьбе, которую они так недавно вместе вели против общего врага, они жили надеждою на возможность найти общий язык и в новой обстановке.

Но весь спор вообще велся в условиях, предрешавших его исход: он велся перед аудиторией одних только членов партийных организаций. Страна в нем участия не принимала и принимать не могла. "Производственники и хозяйственники", как их называл Красин, не были объединены общим центром, не имели возможности сообща продумывать свои выводы: партия не допускала фракционных объединений и совещаний, не разрешала издания фракционных органов. А самое главное было в том, что они, обращаясь к аудитории членов партийных организаций, должны были призывать ее к ограничению ее же собственных прав. Их противники в создании фракционных центров не нуждались, так как и без того были объединены общей работой по обслуживанию партийного аппарата, и обращаясь к аудитории партийных организаций, они звали ее не к самоограничению, наоборот, ко все большему и большему расширению ее прав. Исход борьбы был предрешен -- поскольку она оставалась в рамках партийных организаций. Партийный аппарат не мог не быть за свое господство над аппаратом государственным. Срыв мог бы произойти только в том случае, если бы противники диктатуры партийного аппарата апеллировали к стране -- к непартийным массам. Но тогда пришел бы срыв не только диктатуры партийного аппарата, но и всей системы советской диктатуры вообще, чего боялись все коммунисты без различия оттенков.