Читать онлайн «Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века». Страница 39

В 1748 г. по собственной просьбе Щепину предоставили отпуск для поездки в Польшу. Первоначальный маршрут образовательного путешествия по Европе, начинавшегося из Киева, как видно, в это время еще совпадал с традициями XVII в. и шел вначале в Польшу, а оттуда в католические страны юга Европы. Щепин, действительно, в Польше не задержался, а выехал дальше в Италию, где более двух лет посещал лекции во Флорентийской академии, Болонском и Падуанском университетах. Именно во Флоренции он увлекся медициной, что и определило его будущую профессию. В дальнейшем судьба привела в Грецию, и с 1751 г. он жил в Константинополе, выучил греческий язык, кроме того знал английский, на котором общался с приезжавшими туда европейцами, продолжая учиться по тем книгам, которые ему удавалось у них достать. Постоянного достатка у Щепина никогда не было, что, видимо, и объясняет его блуждания по югу Европы, пользуясь случайными оказиями: по сведениям биографа, из Киева он ушел, имея всего несколько рублей, накопленных с огромных трудом за время учебы, в Константинополе же и вовсе сидел без денег. Наконец, ему удалось обратить на себя внимание русской миссии в Константинополе, которая рекомендовала его Академии наук в качестве переводчика. Прибыв в Петербург, Щепин представил в Академию сочинение о пользе изучения греческого языка и u февраля 1752 г. был зачислен в штат переводчиков.

Впрочем, и в Петербурге он не оставлял продолжения занятий. Под руководством академика С. П. Крашенинникова Щепин изучал естественную историю, и в особенности ботанику, ставшую его второй после медицины специальностью, принимал участие в экспедициях по описанию флоры Петербургской губернии. Превосходные отзывы Крашенинникова позволили организовать его новую поездку за границу, на этот раз уже за казенный счет. Щепин был отправлен в Лейденский университет для изучения натуральной истории, куда поступил 18 июля 1753 г. (н. ст.), а ежегодное содержание ему было назначено в 360 рублей.

Однако финансовые трудности преследовали его здесь так же как и его товарищей. Из переписки Щепина с Академией наук следует, что его жалование, и без того небольшое, высылалось ему неаккуратно[253]. К тому же в 1756 г. случилось событие, повлиявшее на ход заграничных командировок русских студентов: началась Семилетняя война, во время которой нормальное сообщение России с Европой было прервано. Президент Академии наук граф К. Г. Разумовский 31 мая 1756 г. издал предписание приостановить дальнейшие командировки из Академии, а всех «находящихся за морем здешней академии адъюнктов и студентов» вернуть домой[254]. В этом распоряжении фигурировали Щепин и Протасов. И если последнему удалось выпросить продление срока своей командировки, то Щепин поступил по-другому: он подал прошение о переходе в ведомство Медицинской канцелярии, заранее списавшись с ее начальником П. 3. Кондоиди (также бывшим лейденским студентом), который выхлопотал для него новые средства для содержания за границей, а также оплатил все расходы, ранее понесенные Академией наук.

31 августа 1756 г. Щепин был переведен в медицинское ведомство. Кондоиди прислал ему подробную инструкцию для продолжения обучения, а ради получения права на ведение практики в России советовал ему защитить диссертацию на степень доктора медицины. Щепину потребовалось два года для подготовки диссертации в Лейдене, причем ее тема касалась области пересечения его разнообразных научных интересов — медицинской ботаники. 19 мая 1758 г. (н. ст.) диссертация под называнием «De acido vegetabili» («О растительной кислоте») была им успешно защищена, кроме того в Лейдене были напечатаны еще два его научных сочинения по химии и ботанике. Перед возвращением в Россию Щепин, согласно инструкции, посетил еще несколько стран: Англию, Францию, Данию и Швецию; в Париже слушал курс практических лекций в хирургическом госпитале, а в Упсале познакомился с Линнеем, гостеприимно его принявшим и подарившим на прощание несколько собственных книг.

Однако дальнейшая судьба Щепина в России сложилась не вполне удачно. После возвращения в 1759 г. в Петербург Щепин два года прослужил в Санкт-Петербургском генеральном госпитале как «клинический профессор», побывал в действующей армии, а затем просил о переводе его к преподаванию медицины. В 1761 г. его перевели в Московское врачебное училище, где он стал первым русским профессором медицины, но его пребывание здесь длилось лишь три года. По словам историка Я. А. Чистовича, «Щепин страшно был поражен тем рутинным способом преподавания, который практиковался тогда в Москве», пытался изменить его по опыту европейских университетов, а потому читал на своих лекциях «чуть ли не полный курс медицины», составил программы других занятий, требуя полного преобразования всего училища, но в результате только восстановил против себя медицинское начальство[255]. Против ученого начались интриги, писались доносы. В ситуации постоянного недоброжелательства «увлекающаяся натура Щепина не выдержала всего этого, и он запил»[256]. Оставив на некоторое время службу, он странствовал по Молдавии, Валахии и Галиции, занимаясь ботаникой, в 1767 г. вновь вернулся к медицинской практике и через три года скончался в Киеве во время эпидемии чумы. Собранный во время путешествий Щепиным обширный гербарий был затем передан в Московский университет[257].

Для всех академических студентов, командированных в немецкие университеты в 1750-е гг. вслед за Ломоносовым, можно выделить несколько общих черт. Молодых людей объединяло бескорыстное служение науке, желание в полной мере овладеть тем европейским образованием, которое давали им отдельные светила ученого мира или университеты в целом, но именно для того, чтобы иметь возможность применять его в России: на практике, в научных исследованиях, а главное, в преподавании, выращивая очередное поколение русских ученых. В этом смысле академические командировки сохраняли непосредственную преемственность между различными поколениями русской науки со времен Ломоносова и поддерживали ее европейский уровень благодаря связям с немецкими (или голландскими, как в случае Лейдена) университетами. О необходимости продолжения таких поездок и их важности для развития русской науки в последние годы своей жизни говорил и сам Ломоносов: в июне 1764 г., добиваясь посылки «за море в разные университеты» очередной группы студентов из Академии наук, он предлагал «в сочиняющемся новом штате и регламенте положить, чтобы на академической сумме всегда содержать природных российских студентов за морем не меньше десяти человек»[258] (к сожалению, добиться реализации этого предложения он не успел).

И еще одна общая черта установилась со времен Ломоносова у первых русских ученых — все они были выходцами из общественных низов. Котельников и Протасов были сыновьями рядовых солдат, а Щепин — сыном грамотного крестьянина, ставшего пономарем местной церкви. Поэтому каждый из них проявил немало настойчивости, чтобы встать на желаемую стезю учености: Котельников и Протасов добились своего перевода из семинарии в Академию, Щепин в первые свои странствия просто отправился пешком «за науками». Можно сказать, что все они, а также и несколько последующих поколений студентов — будущих русских ученых — в той или иной степени повторили подвиг Ломоносова. Влекомые жаждой знаний, они шли по указанному еще в петровские времена пути и, наконец, достигли источника этих знаний в европейских университетах.

Академические командировки в царствование Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны покрывали значительную часть тех студенческих поездок в Германию в 1730—1750-е гг., где принимали участие в узком смысле «русские» студенты, т. е. выходцы из центральных российских губерний с русскими фамилиями. Среди них до 1758 г. к уже названным академическим студентам можно добавить только князей Семена и Петра Нарышкиных, учившихся в Тюбингене в 1732 г., Петра Бестужева-Рюмина (вероятно, старшего сына канцлера А. П. Бестужева-Рюмина), поступившего в Лейпцигский университет в 1737 г., трех баронов Демидовых, учившихся в Гёттингене в 1751–1755 гг- (o чем еще пойдет речь ниже), и трех студентов в Галле: братьев Слотвинских из Владимира на богословском факультете в 1739 г. и Алексея Богданова на медицинском факультете в 1754 г. Столь небольшое число студентов говорило о том, что общее стремление в Европу, которое в ходе петровских реформ привлекло внимание русского общества, в особенности дворянства, к университетскому образованию, как уже обсуждалось в предыдущей главе, не принесло твердых плодов на будущее, и обучение в западных университетах до середины XVIII в. еще не входило в обязательный набор качеств образованного дворянина.