Читать онлайн «Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века». Страница 38

Заметим также, что именно «шумахерщина» показала еще одну черту, препятствовавшую нормальному ходу обучения русских студентов за государственный счет: деньги, выделявшиеся на командировку, часто, как и в случае с Ломоносовым, посылались за границу не целиком, а тратились в России на посторонние нужды. В этом смысле Академия наук, дела которой управлялись Шумахером, показала свою недобросовестность, уже с самых первых месяцев командировки начав растрачивать отпускаемую из Сената на содержание студентов сумму, а во Фрейберг не присылая и половины (что потом явилось одним из пунктов обвинения Шумахера, когда тот оказался под судом). Возможно, эти и другие обстоятельства на некоторое время задержали продолжение командировок учеников Петербургской академии наук. Они, однако, продолжились в 1750-е гг., и также, как и первая поездка Ломоносова, принесли большую пользу русской науке.

На рубеже 1740—1750-х гг. Петербургская академия наук вновь остро испытала недостаток отечественных кадров. Согласно Уставу, подписанному императрицей Елизаветой Петровной в 1747 г., при Академии полагался университет, но наладить в нем регулярное чтение лекций, как и в петровское время, никак не удавалось: для этого не хватало ни достаточного числа профессоров (многие академики по предлогом занятости уклонялись от преподавания), ни слушателей. В академической гимназии, которая по-прежнему была призвана готовить подрастающую смену для Академии, учили в основном учителя-немцы, не знавшие русского языка, что также не могло привлечь туда много учеников.

Поэтому решение о новой командировке на учебу за границу двух русских студентов, принятое в 1751 г., диктовалось прежде всего желанием преодолеть эту ситуацию и ввести в состав Петербургской академии наук молодых отечественных ученых. В то же время, отличием этой поездки от прежней служило то, что посылавшиеся — Семен Котельников и Алексей Протасов — были уже далеко не юношами (первому исполнилось двадцать восемь, а второму — двадцать семь лет) и имели в Академии должности адъюнктов. Таким образом, речь уже не шла об отправке незрелых учеников за первыми познаниями в науке, но скорее о совершенствовании, повышении образования командируемых до европейского уровня.

Неудивительно, что первый из них, С. К. Котельников, собственно на университетских скамьях провел не так много времени. Ученик Феофана Прокоповича и Ломоносова, прошедший курс обучения сначала в Александро-Невской семинарии, а затем в академической гимназии, он выбрал основной своей специальностью математику. Перед отправкой за границу студенческие научные работы Котельникова были одобрены Ломоносовым, а сам он выдержал экзамен в присутствии академиков, после чего был произведен в адъюнкты и направлен за границу. 6/17 сентября 1751 г. Котельников прибыл в Лейпциг, а 23 сентября 1751 г. был занесен в матрикулы Лейпцигского университета.

Принимал его здесь профессор высшей математики Готфрид Гейнзиус, уже давно тесно связанный с Академией наук и способствовавший установлению новых контактов между Лейпцигским университетом и Россией в 1750-е гг. Гейнзиус родился в 1709 году в г. Наумбург в Саксонии и учился в Лейпцигском университете сперва богословию, затем математике. В 1734 г., получив ученую степень магистра, он обратил на себя внимание известного математика из соседнего Виттенбергского университета И. Вейдлера, по рекомендации которого в 1736 г. был приглашен в Петербургскую академию наук. Выполняя здесь роль помощника астронома Н. Делиля, Гейнзиус в отсутствие последнего, выехавшего в экспедицию в Сибирь, с 1741 г. занял должность ординарного профессора астрономии, успешно проводил наблюдения, занимался теорией кометных хвостов, совместно с Эйлером работал над составлением «Генеральной карты России». Однако после возвращения Делиля в 1743 г. их отношения испортились, в результате чего Гейнзиус вынужден был подать в отставку, уволился из Академии в мае 1744 г. и вернулся в Лейпцигский университет. Однако его переписка с Академией не прерывалась: с 1747 г. он был избран ее почетным членом и получал ежегодную пенсию, в последующие годы активно участвуя в приглашении новых академиков, а затем в поиске профессоров для новооткрытого Московского университета[248].

У Гейнзиуса Котельников слушал лекции по алгебре, а у профессора А. Г. Кестнера, будущего светила Гёттингенского университета, — по механике. Получив перед отъездом строгую инструкцию из академической канцелярии о необходимости регулярно присылать «ведомости о успехах в науке и реестры жалованным деньгам, на что именно сколько оных издержано», Котельников сразу же столкнулся с трудностями: он не знал немецкого языка и должен был платить деньги за его изучение учителям, а у профессоров слушать не только публичные лекции, читавшиеся по-немецки, но и частные коллегии по латыни, которые стоили весьма дорого. К тому же с концом зимнего семестра 1751–1752 гг. Гейнзиус прекратил занятия и уехал на лечение в Карлсбад, оплачивать же занятия Кестнера Котельников больше был не в состоянии. В письмах в Академию он просил о прибавке денег, но получил вместо этого предписание «для доучения алгебраических лекций» следовать в Берлин к почетному члену Академии Л. Эйлеру. Это положило конец университетской учебе Котельникова, длившейся, таким образом, всего один семестр. У Эйлера же он провел четыре года и, получив блестящие рекомендации, по возвращении в Россию был назначен экстраординарным (с 1760 г. — ординарным) профессором высшей математики[249].

Менее быстро двигалась карьера А. П. Протасова, хотя ее начало полностью повторяло биографию Котельникова. Он также еще подростком учился в доме у архиепископа Феофана Прокоповича, затем поступил в Александро-Невскую семинарию, откуда одновременно с Котельниковым по собственной просьбе перешел в гимназию при Академии наук. В начале 1740-х гг. Протасов и Котельников были единственными русскими студентами при Академии. В этом звании учеба Протасова продолжалась почти десять лет, пока в 1751 г. он не был избран адъюнктом по кафедре анатомии и для усовершенствования в медицине послан в Лейденский университет. Согласно матрикулам, он поступил сюда 13 октября 1751 г. и провел четыре года, во время которых «выслушал, и не по одному разу университетские курсы: анатомии, хирургии, физиологии, патологии, практической медицины, материи медической[250], химии теоретической и экспериментальной, ботаники, физики, математики, логики и метафизики». Однако подготовкой по главной своей специальности — анатомии — Протасов не был доволен и в 1755 г. обратился в Академию с просьбой разрешить ему перейти в Страсбургский университет, где по его сведениям преподавание анатомии было поставлено гораздо лучше.

О значении Страсбурга для обучения русских студентов, и в особенности русских медиков, будет подробно сказано в следующей главе. Протасов посещал здесь лекции профессоров И. Д. Шёпфлина, Я. Р. Шпильмана, Г. Г. Эйзенмана и готовился к защите диссертации на степень доктора медицины, затем побывал в Париже, а в декабре 1757 г. вернулся в Лейден. Но в 1759 г. от академического начальства Протасову пришло распоряжение вернуться в Петербург, вызванное надеждами, что защиту диссертации и получение степени доктора ему можно будет произвести здесь при Академии. Расчеты эти не оправдались, поскольку Академии такое право так и не было высочайше даровано, поэтому в 1762 г. Протасов должен был вновь выехать за границу и 10 июня 1763 г. защитил в Страсбургском университете диссертацию «De actione ventriculi humani in ingesta» и получил, наконец, давно заслуженную докторскую степень. После окончательного возвращения в Россию Протасов занял пост экстраординарного профессора анатомии (с 1771 г. ординарного академика), а кроме того выполнял множество обязанностей, в том числе как секретарь академической канцелярии, начальник типографии, редактор, переводчик, врач и даже историк, принимавший участие в издании Академией наук русских летописей[251].

Одновременно с Протасовым в Лейдене учился и еще один студент, командированный Академией наук, Константин Иванович Щепин. География его учебы необычна даже для богатого странствиями XVIII века. Щепин родился в небольшом селе близ г. Котельнича Вятской губернии в 1728 г. Окончив Вятскую семинарию и желая дальше продолжать учиться, он по благословению местного епископа (вероятно, выходца из Киева) в 1742 г. оправился пешком в Киевскую академию, где вскоре стал одним из первых учеников. Как писал биограф Щепина, «идя впереди других студентов, он мог смело рассчитывать занять впоследствии почетное место профессора в этой академии», однако стремление к дальнейшему постижению наук, которых не преподавали в Киеве, оказалось сильнее[252].