Читать онлайн «Три «почему» Русской революции». Страница 8

В большевизме присутствует особый антидемократический, реакционный элемент, заставлявший кое-кого отрицать социалистическую природу большевизма, даже если вопрос о самой этой природе остается непроясненным. Концепция тоталитаризма тогда еще не была разработана, и никто не мог предположить, что партия Ленина станет провозвестницей политических организаций нового типа, которые появятся уже вскоре и будут представлять собой вождистские диктатуры с опорой на массы, причем как интернационалистического («левого»), так и националистического («правого») толка. Партия, которую Ленин выковал и возглавил, не была на самом деле партией в общепринятом значении слова. Это был, скорее, орден, в том смысле, в каком называл «орденом» свою национал-социалистическую рабочую партию Гитлер, орден, основанный на неколебимой верности его членов своему вождю и друг другу, но не руководствующийся никакими другими принципами и не придерживающийся никаких обязательств перед любыми другими институциями. Подлинные политические партии стремятся увеличить число своих членов, тогда как такие псевдопартии — большевики оказались из них самыми первыми, итальянские фашисты и немецкие нацисты пришли позже — исповедовали эксклюзивную веру в то, что членство в «ордене» является своего рода привилегией и может предоставляться лишь тому, кто отвечает определенным идеологическим, классовым или расовым критериям. Тех, кого признавали недостойными, безжалостно изгоняли.

Назначение тоталитарной партии, прообразом которой стала партия большевиков, заключается не в том, чтобы составить правительство, но в том, чтобы манипулировать им из-за кулис. Братство партийцев должно было оставаться вне государственных институций, даже когда партия и дирижировала в политике всем. Придя к власти, новые правители создали «дуалистическое государство», в рамках которого традиционные органы управления — такие как министерства или органы юстиции — служат всего лишь фасадом, за которым скрывается подлинная власть, принадлежащая партии. Муссолини остроумно назвал созданную им фашистскую партию «капиллярной системой». Прототипом и в этом отношении была большевистская организация, созданная Лениным. Характерно, что партии тоталитарного типа не соперничают с традиционными политическими партиями, а уничтожают их.

В июле 1992 г. мне довелось быть в Москве и работать в архивах, только что ставших доступными для иностранцев. В то время проходил суд над КПСС. Конституционный суд РФ попросил меня высказаться на тему, была ли КПСС политической партией в общепринятом смысле слова; вопрос был задан в связи с обвинениями против КПСС, которые заставили президента Ельцина почти за год до суда объявить ее вне закона. Отвечая на вопрос, я отметил, что КПСС и впрямь не была ни на момент ее запрещения, ни когда-либо ранее политической партией в общепринятом смысле слова, но скорее, как и утверждало обвинение, специальным «механизмом» контроля за государством. Суд подтвердил президентский указ, хотя и уклонился от того, чтобы сделать из собственного подтверждения соответствующие выводы.

В начале 1917 года партия большевиков была малочисленной, отчасти из-за того, что многие отошли от нее в период сравнительного порядка и процветания столыпинского правления, отчасти из-за сильных гонений политической полиции, разразившихся с началом Первой мировой войны, против которой партия выступала. Полиция внедрила в ряды партии изрядное число своих агентов. Достаточно в этом плане упомянуть о том, что главный думский оратор фракции большевиков работал на охранку. Так же поступал и издатель газеты «Правда», главного печатного органа ленинской партии; все статьи Ленина, опубликованные в «Правде» до ее закрытия в июле 1914 г., предварительно просматривались полицией.

Невзирая на малочисленность партии и внедрение в ее ряды полицейских осведомителей, большевики обладали по сравнению со своими соперниками и некоторыми серьезными преимуществами.

Ленин приравнивал политику к ведению войны. Разумеется, все марксисты в определенном смысле вели себя точно так же: ведь с точки зрения марксизма, политика представляет собой войну между классами. Но другие марксисты не руководствовались этим так буквально, как Ленин. Там, где его соратники были склонны усматривать заурядный политический конфликт, Ленин (и только он) видел цель любого конфликта в захвате власти и ликвидации соперников. Под ликвидацией он подразумевал не просто устранение их с поля политической борьбы, но физическое уничтожение. Такой подход к политике, разумеется, предоставлял Ленину серьезные преимущества в борьбе за власть. Однако, когда власть была захвачена, а противник «побежден», такой взгляд не давал понимания, как руководить обществом.

Большевики без колебаний прибегали к «беспощадному» террору (это определение часто употреблял Ленин, считая русских людей «чересчур мягкими», чтобы действовать с необходимой жестокостью). Официальная коммунистическая историография и те из западных ученых, кто разделяет с нею взгляд на вещи, утверждают, будто ранний большевистский террор был хотя и достойным сожаления, но неизбежным ответом на «контрреволюционную» деятельность противников режима. Этот аргумент никогда не выглядел убедительным, если учесть, что ЧК, или тайная полиция, главный инструмент и проводник «красного террора», была учреждена в декабре 1917 г., прежде чем возникло хоть сколько-нибудь организованное сопротивление новому режиму. Таким образом, «красный террор» не был вынужденной реакцией на враждебные действия, но скорее представлял собой профилактическую меру, призванную пресечь в зародыше даже мысль о сопротивлении диктатуре. И Ленин, и Дзержинский позднее утверждали, что ЧК и развязанный ею террор «спасли революцию». Это справедливо, но только если подразумевать под «революцией» ленинскую партию.

Ленин видел себя главнокомандующим армии, ведущей перманентную политическую войну. И в разрешении этой частной задачи он, вне всякого сомнения, преуспел. В заключительной главе книги «Россия под властью большевиков» я утверждаю, что он не был выдающимся государственным деятелем — у него было мало конструктивных идей, — но был одним из величайших завоевателей во всемирной истории, человеком, покорившим родную страну таким способом, каким никто до него даже не пытался это сделать. Партии-соперницы — социалисты и отчасти либералы — были популистскими, базируясь на вере в мудрость, органически присущую русскому народу. Они не готовились заранее к битве и проиграли политику, для которого борьба была обычным занятием, а мир значил всего лишь передышку между двумя войнами.

Ленин стремился к власти. Подобное утверждение, казалось бы, не требует доказательств: в конце концов, властолюбие — неотъемлемая черта любого политика. Но в самой глубине души соперники Ленина власти не хотели. В 1917 г. эсерам и меньшевикам в какой-то мере нравилось то обстоятельство, что власть осуществляло «буржуазное» Временное правительство, тогда как им самим оставалась роль разоблачителей и критиков режима. Но Ленину хотелось куда большего. В апреле 1917 г. произошел знаменитый инцидент, сыгравший большую роль в советской агиографии. Ленин только что вернулся в Россию из Швейцарии. Его последователи сошлись с меньшевиками на том, что и те и другие удовлетворены постановкой дела, при которой социалисты через Советы контролируют «буржуазию» и не дают ей сойти с пути демократизации, а сами при этом не берут на себя ответственность за руководство страной. На Всероссийском съезде Советов в апреле меньшевик Ираклий Церетели заявил: «В настоящее время в России нет партии, желающей взять на себя ответственность за управление страной». На что Ленин со своего места в зале выкрикнул: «Есть!» И правда, никакая другая партия не была готова выставить подобные претензии. Эта жажда власти более чем компенсировала сравнительную малочисленность большевиков.

Еще одно преимущество, которым обладал Ленин, заключалось в том, что ему была безразлична судьба России. Ему не были безразличны Германия и Англия в том смысле, что для него как для революционера это были ключевые страны. Россию же он рассматривал лишь как точку опоры для всемирного переворота: отсталая страна, населенная, главным образом, ненавистной деревенской «мелкой буржуазией» в двух ипостасях — самообеспечивающихся крестьян-середняков и так называемых кулаков. Такая страна не может совершить всемирную революцию; максимальное, на что она способна, — стать искрой, которая подожжет пороховой погреб за границей. На его взгляд, Россия была слабым звеном в цепи мирового империализма, порвав которое, можно было положить начало серии переворотов в самом сердце Европы. Для него стало глубокой личной трагедией то обстоятельство, что его ожидания в этом плане не сбылись, а революция так и осталась уделом России и ее колоний.