Читать онлайн «Три «почему» Русской революции». Страница 6

Другим фактором было широко распространенное убеждение, согласно которому государственные изменники сумели проникнуть на самый верх. В 1915 г. русская армия потерпела унизительное поражение от немецкой, в результате чего Россия потеряла Польшу, только что завоеванную Галицию и большую часть территорий на побережье Балтийского моря — это были богатые и густозаселенные области. Русским было трудно смириться с мыслью, что их разбили в честном бою превосходящие силы противника; истоки поражения следовало искать в предательстве. А по несчастному стечению обстоятельств, царица была немкой. Патриотка, всей душой преданная России, она, тем не менее, была обвинена молвой в том, что она немецкая шпионка, выдающая своим соплеменникам военные тайны благоприобретенного отечества, подбивающая царя на заключение сепаратного мира. Подозрения в государственной измене на самом верху только усилились, когда в конце 1916 г. премьер-министром был назначен Борис Штюрмер, происходивший из обрусевших немцев. В нашем распоряжении имеются полицейские рапорты той поры, в которых суммируются сведения и настроения, почерпнутые из писем, отправляемых на родину с передовой, равно как и писем, получаемых солдатами из дома; и там и тут отводится много места передаче подобных слухов. Ни одно из обвинений, выдвигаемых общественным мнением против царицы или премьер-министра, не имело под собой никакой почвы; строго говоря, речь шла об измышлениях со стороны политиков, не брезговавших никакими средствами в попытке свалить правительство. Ненависть к престолу позволила образовать беспрецедентный союз радикалов и либералов, ненавидевших царизм по принципиальным соображениям, с консервативными националистами, которых подстрекала к отчаянным действиям вера в мнимое предательство русских интересов во имя немецких. Существование подобной коалиции лишало правительство союзников с обоих флангов и делало его практически беззащитным.

Ошибочно связывать Февральскую революцию с усталостью от войны. Верно нечто прямо противоположное. Русским хотелось вести войну более эффективно, но они чувствовали, что существующее правительство неспособно на это, что политические структуры нуждаются в коренной ломке: необходимо было удалить ставшую изменницей царицу и передать Думе право назначать министров, после и в результате чего Россия окажется в состоянии сражаться по-настоящему и, соответственно, одержать победу. Усталость от войны началась только после неудачного наступления в июне 1917 г., осуществленного Временным правительством для повышения собственного престижа и ради подъема национального духа. До тех пор даже большевики не осмеливались открыто призывать к миру, поскольку такие призывы были бы крайне непопулярны.

Царь, разумеется, мог бы спасти корону, если бы именно это представлялось ему самой главной задачей. Единственным, что для этого требовалось, было заключение сепаратного мира — точь-в-точь по тому рецепту, к которому прибег Ленин в марте 1918 г. Заключи он такой мир с немцами и австрийцами — а они откликнулись бы на подобное предложение с великой охотой, потому что обеим империям не терпелось положить конец боевым действиям на Восточном фронте, с тем чтобы перенести всю их тяжесть на Западный, — тогда Первая мировая война, возможно, принесла бы прямо противоположные результаты. Пойди он на сепаратный мир, допустим, в конце 1916 г., вернув домой в боевых порядках миллионы солдат, способных положить конец гражданской смуте, немцы, возможно, разбили бы силы Антанты во Франции и Бельгии, а русской революции не случилось бы. Но, будучи страстным патриотом и верным союзником, царь даже не взвешивал подобную возможность. А когда генералы внушили ему, что враждебность по отношению к нему и к царице достигла такой остроты, что для дальнейшего ведения войны Россией необходимо его отречение, он отрекся от престола. И поступил так исключительно из патриотических побуждений. Тщательно проанализировав огромный объем информации, связанной с событиями, приведшими к отречению Николая Второго, я не имею ни малейших сомнений в том, что царь уступал вовсе не всенародному натиску; единственный нажим осуществлялся политиками и генералами, которым устранение монарха представлялось существенным фактором достижения победы. И то обстоятельство, что отречение царя повлекло за собой в военном плане результаты, прямо противоположные ожидаемым, ничего не изменяет в мотивах, которыми Николай Второй, отрекаясь от престола, руководствовался.

У меня нет иллюзий, будто мне удалось перечислить все факторы, сыгравшие роль в крушении царизма. Были и другие, и кое-какие из них я сейчас вкратце перечислю. Одним из достойных упоминания факторов такого рода является потеря престижа царской власти в результате целой серии военных и дипломатических унижений, которые Россия претерпевала начиная с Крымской войны. В восемнадцатом и первой половине девятнадцатого столетия Россия шла от победы к победе; начиная с Крымской войны она неожиданно стала терпеть одно поражение за другим. И это крайне отрицательно сказалось на популярности правящего режима в глазах общества. Воздвигнутый на силе и на силу постоянно опирающийся, царизм должен был сокрушать внешних врагов, а если этого не происходило, значит, в самой его природе коренился какой-то изъян. Разгром в Польше в 1915 г., о котором я уже упоминал, оказался для многих в России последней каплей, переполнившей чашу. Он наглядно продемонстрировал, что царизм или, по крайней мере, ныне правящий царь неспособен выполнить возложенную на него свыше миссию, которая заключается в приращении российских земель и в защите их от вражеского вторжения. Кто знает, возможно, когда-нибудь, когда откроются все архивы, мы обнаружим, что исход Советской армии из Афганистана сыграл аналогичную роль в падении коммунизма. Разлад транспорта в годы Первой мировой войны умножил лишения, испытываемые населением крупных городов, особенно на севере, где начались перебои с доставкой продовольствия и горючего, что привело к так называемым хлебным бунтам. В городах также сыграла роль инфляция.

Надеюсь, мне удалось набросать в общих чертах образ власти, которая — сколь бы головокружителен ни был ее внешний блеск, внутренне была и слаба, и неспособна эффективно преодолеть напряженность — политическую, экономическую, психологическую, — принесенную войной. На мой взгляд, принципиальными причинами падения режима в 1917 г. (равно как и в 1991-м) были обстоятельства политические, а не экономические или социальные. Разница между давнишними и недавними событиями заключается в том, что тогда, в 1917-м, интеллигенция сформировала политические партии с четко сформулированными программами, нацеленными на кардинальную ломку, тогда как в наши дни политики оказались заинтересованы всего лишь в захвате власти, не имея отчетливых соображений относительно того, куда повести страну, кроме как назад.

Второй загадкой русской революции является вопрос о причине победы большевиков. Октябрьские события 1917 г. в момент их совершения и сразу же после воспринимались большинством скорее как классический дворцовый переворот, нежели как всенародная революция, а победу большевиков объясняли не поддержкой народных масс, а лучшей, чем у их соперников, организованностью и большей беспощадностью. Такая интерпретация событий, сформулированная их непосредственными участниками и свидетелями, доминировала в историографии Запада на протяжении полувека.

Довольно интересно, что подобное истолкование событий получило молчаливую поддержку как со стороны Ленина, так и со стороны Троцкого, ни один из которых никогда не утверждал (насколько я в силах вывести это из их пространных и многочисленных писаний), что большевики одержали окончательную победу, поскольку опирались на широкие массы. Троцкий писал в своей «Истории русской революции», что в петроградских событиях в октябре 1917 г. приняли участие от двадцати пяти до, максимум, тридцати тысяч человек; и это в городе с двухмиллионным населением и в стране со стапятьюдесятыомиллионным! Ленин, в свою очередь, не переставал жаловаться на пассивность масс и на их неспособность предпринять хоть что-нибудь, выходящее за пределы простого выживания. Я не знаю, читал ли Ленин Вилфредо Парето или Гаэтано Моску, но он определенно разделял их веру в политическую элиту.

Вот цитата из ленинской работы, датированной 1917 годом: «…в революционное время недостаточно выявить «волю большинства», — нет, — надо оказаться сильнее в решающий момент в решающем месте, надо победить. Начиная со средневековой «крестьянской войны» в Германии (…) вплоть до 1905 года мы видим бесчисленные примеры того, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его». Примечательные слова для революционера-марксиста. Звучат они вполне здраво, с учетом того, что большевистские организации были на тот момент малочисленны даже в рабочей среде. Известно, что в конце 1917 г. лишь чуть более 5 % промышленных рабочих России принадлежали к коммунистической партии, — и это в стране, где промышленные рабочие составляли лишь 1–1,5 % от общего количества населения.