Читать онлайн «Эпоха религиозных войн. 1559—1689». Страница 34

Глава 4. Абсолютизм против конституционализма

Европа XVII в. продемонстрировала развитие двух эффективных форм власти — абсолютной монархии, на блестящем примере Франции Бурбонов, и конституционной монархии, как в Англии Стюартов. Контрастирующее развитие этих стран и будет предметом обсуждения в этой главе. Контраст между ними действительно радикален. Различные по политике и религии, две страны двигались в противоположных направлениях. Во Франции, где в XVI в. короли династии Валуа потеряли контроль над страной во время Религиозных войн, величественная и мощная чета королей и министров XVII в. — Генрих IV, Ришелье, Мазарини, Кольбер и Людовик XIV— построили королевскую власть невыразимых высот. В Англии, где в XVI в. Тюдоры достигли огромного успеха и власти, их наследники Стюарты дважды свергались с трона во время революций 1640 и 1688 гг. Представительские институты атрофировались во Франции, в то время как английский парламент добился полной власти. Что касается религии, то Франция отказалась от политики толерантности, введенной Генрихом IV по Нантскому эдикту, в пользу единой национальной католической церкви, в то время как Англия отказалась от идеи Елизаветы I о главенстве единой церкви в пользу терпимости к различной вере. В 1648 г. Людовик XIV вновь обратился к Нантскому эдикту; в 1689 г. английский парламент принимает Акт о веротерпимости. Что вызвало такое развитие?

Франция и Англия были удивительно схожи в политическом и религиозном плане и столь же различны в экономическом. Исключая чисто местные специализации — вино во Франции и уголь в Англии, — обе страны производили практически одинаковый набор продуктов. Обе ввели меркантилизм, стремись к самообеспеченности за счет поддержки внутреннего агрокомплекса и промышленности, параллельно развивая необходимый баланс в торговле с другими странами. Англичане и французы соревновались за одни и те же продукты в одних и тех же частях света. В Индии они конкурировали за хлопок, в Западной Африке — за рабов, в Северной Атлантике — за рыбу, в Северной Америке — за рыбу и шкуры оленей. В Западной Индии они соревновались за сахарные плантации на островах и даже поделили маленький остров Святого Христофора на французскую и английскую зоны. Это противостояние было острым. Мы должны помнить, что два общества разделяли равные базовые характеристики, которые отличали их от соседей, особенно к востоку от Рейна. В отличие от немцев, итальянцев, поляков, турок и русских англичане и французы уже достигли национальной суверенности. Относительно однородный лингвистический, культурный и религиозный опыт привел к политическому единству и духу объединения в обеих странах. Национальное самосознание не есть лекарство от всех проблем в политике, как нам продемонстрировала недавняя история, но оно помогло французам и англичанам выработать более прочную корпоративную энергию, как никакой другой стране XVII в. Также, в основном в Англии, общество старалось протянуть мостик между привилегированными и низшими классами. Аграрные магнаты, подобные тем, что контролировали Восточную Европу, были менее сильны в Англии и Франции, где городские капиталисты имели большие богатства и централизованные институты, чтобы предотвратить локальную автономию и партикуляризм. Два атлантических соперника могут похвастаться наличием огромного количества собственности, высоким уровнем образования и культуры по сравнению с другими странами, исключая Голландию. И они обогнали Голландию в политической власти.

Для большинства исследователей Франция выглядит более впечатляющей империей, чем Англия. Именно Франция сменила Италию с концом эпохи Возрождения на пути формирования цивилизованности. На языке этой страны говорили, их книги читали, их вкусы копировали в любом хорошо образованном обществе. XVII век был также французской ареной в плане межнациональной политики. Имея наибольшее население, огромную армию, Франция не просто сменила Испанию как наиболее опасную властную структуру. Из-за блестящего успеха Франции превалирующим трендом Европы был абсолютизм, а не конституционализм. Стиль монархии Бурбонов был применим в обществе не столько германскими и итальянскими князьями, но и ведущими правителями тех лет: испанскими и австрийскими Габсбургами, императорскими выборщиками, Гогенцоллернами из Бранденбурга и — что самое интересное — Стюартами из Англии.

На протяжении лет между окончанием французских Религиозных войн в 1598 г. и установлением полного контроля Людовиком XIV в 1661 г. Франция триумфально возвращала себе политическую силу. Дома она восстановила свою правительственную систему. За границей она подавила Габсбургов в Германии и Испании и заняла лидирующие позиции в Европе. Это не кажется столь волшебным, если учесть имеющиеся в распоряжении Франции ресурсы: огромное население (около 16 миллионов человек в 1600 г.), гибкая экономика и наследие в виде сильного правительства и мощной армии. Но ее проблемы на протяжении Религиозных войн XVI в. казались почти непреодолимыми. Противостояние гугенотов и католиков, аристократии и короны, Парижа и провинций практически разделило страну на автономные части, как это было в Священной Римской империи. То, что французы не только оправились от своих гражданских войн, но и развили более цивилизованное общество, чем они имели до этого, было огромной заслугой трех крупных фигур в истории этой страны — короля Генриха IV, кардинала Ришелье и кардинала Мазарини.

Очень разные по тактике и по характеру, первый король династии Бурбонов и два кардинала преследовали одинаковые цели: преодолеть локальное разделение, усилить королевскую власть и увеличить территорию Франции любыми способами агрессивной внешней политики. Их цели были не новы. Французские монархи начала XVI в. пытались достигнуть того же, пока религиозный кризис и революция цен не нарушили их планы. Считается (точнее, обсуждается), что, будучи преемниками Франциска I и Генриха II, Генрих IV, Ришелье и Мазарини искусно маскировали свою политику под компромиссную, хотя они никогда не могли искоренить скрытых брожений во французском обществе. Оппозиция в лице гугенотов, радикальных католиков, феодальной знати, свободных деятелей провинций, притесняемого крестьянства оставалась постоянной и опасной. Периодически — особенно в 1610–1624 и 1648–1653 гг. — несколько из этих диссидентских факторов объединялись. Но все восстания кем-то координировались, и возникали центростремительные процессы. Поэтому, хотя ни Генрих, ни Ришелье, ни Мазарини не были реформаторами или новаторами, 60 лет их правления имели огромный эффект.

Генрих IV (правил в 1589–1610 гг.) может по праву считаться одной из самых запоминающихся фигур в длинной галерее французских королей. Элегантный и остроумный, слегка грубоватый, он играл много ролей: солдата из Наварры с великолепным белым пером на шлеме, драматически развевающимся в битве; услужливого ухажера с роскошными усами, всегда окруженного дамами; добросовестного управленца, поглощенного изучением технологий фермерства, — он читал после обеда «Театр сельского хозяйства» Оливера де Серре; и простолюдина, пахнущего чесноком. Он говорил, что хочет прожить так долго, чтобы увидеть, как все крестьяне Франции жуют цыпленка на свой воскресный обед. Генрих сам создавал свой образ так, чтобы он как можно меньше был похож на последних королей династии Валуа, на невротичных сыновей Екатерины Медичи. Стойкий, мужественный характер Генриха вызывал всеобщее восхищение и стал своего рода символом монархии. Он никогда не допускал и части тех войн, которые выпали на его молодость. Выросший и поднявшийся как гугенот, он дважды становился католиком. Разница между рациональностью Генриха и Екатерины Медичи была не слишком значительной, если не считать того, что его планы реализовывались, а ее — нет. Политика, как и бейсбол, — это игра, где все решают дюймы.

Генрих IV провел первую половину своего правления — с 1589 по 1598 г. — в Религиозных войнах, а вторую — с 1598 по 1610 г. — защищая мир в своей стране. О препятствиях, которые он преодолел в период Религиозных войн, мы поговорили выше. Генрих устранил оппозицию, подкупив своих католических подданных, приняв их вероисповедание, своих подданных гугенотов — гарантировав им гражданскую и религиозную автономию по Нантскому эдикту, а глав радикально-католической лиги — заплатив им 32 миллиона лир (сумма намного большая, чем годовой доход страны) за то, чтобы они распустили свои войска. «Франция и я, — заметил он в 1598 г., — мы оба должны перевести дух». Много раз отступая, чтобы в итоге выиграть, Генрих позже приложил немало усилий, чтобы восстановить королевскую власть. По его мнению, Генеральные штаты, которые между 1560 и 1593 гг. собирались всего четыре раза, были средой для развития феодальной раздробленности. Поэтому он не собирал их. С того момента, как он установил неограниченную власть по сбору прямых налогов с территории своей страны, он мог терпимо относиться к провинциальным выборным ассамблеям в Бретани, Нормандии, Бургундии, Дофине, Провансе и Лангедоке с их привилегией по сбору налогов (очень малых). Генрих предпочитал брать к себе на основные должности выходцев из буржуазии, а не из знати и окружил себя такими советниками, как герцог Сюлли (1560–1641), который был гугенотом. Что касается религии, он охранял гугенотов, соблюдая их защиту и толерантное отношение, прописанное в Нантском эдикте. Между тем он долго настраивал папу против галльской знати, чтобы получить полный контроль над французской католической церковью, чего добились последние короли Валуа. Иезуиты после того, как они были реабилитированы во Франции в 1604 г., стали активными сподвижниками монархии Бурбонов.