Читать онлайн «Латино-Иерусалимское королевство». Страница 37

В отношении королевской власти ордена оставались послушными гораздо дольше. Правда, кажется, что тамплиеры неоднократно проявляли непокорство — ведь ряды ордена пополнялись за счет рыцарей Запада, что делало их выразителями «крестоносного духа», по выражению Р. Груссе, и противниками «разума пуленов», которым, как более привыкшим к местной обстановке, была свойственна осторожность; тамплиеры не соблюдали строгие каноны рассудительной тактики иерусалимлян, потому история их ордена часто представляет собой серию поражений, произошедших по вине самоуверенности и безумной отваги рыцарей, только что высадившихся в Сирии. Тамплиеры были также скупы, и их обвиняли в том, что они пытались помешать прочим франкам проникнуть в осажденный Аскалон через брешь, выставив в ней охрану, тогда как сорок орденских рыцарей вошли в город, чтобы захватить всю добычу (1153 г.). Будучи более уравновешенными, госпитальеры поддержали египетскую политику Амори I, но оказали на короля давление, вынудив его начать кампанию 1168 г., не дожидаясь подхода византийцев. Великий Магистр ордена Жильбер д'Ассальи (1163–1170 гг.), исторг у короля обещание уступить госпитальерам Бильбейс и всю соседнюю провинцию с годовым доходом свыше 100 000 безантов и 50 000 безантов ренты с десяти других городов, взамен участия 50 рыцарей и по меньшей мере 50 туркополов в походе. Стремясь овладеть этими благами, Жильбер набрал отовсюду наемников, растратил всю казну ордена и задолжал более 100 000 безантов. Провал завоевания Египта обернулся катастрофой для госпитальеров: Жильбер, пав духом, удалился жить в пещеру и назначение преемника на его место прошло с большими осложнениями; казна ордена была обременена долгами, и разоренные госпитальеры даже не смогли занять замки Аркас и Гибелакар (возле Триполи), которые Амори уступил им в 1169{176}.

Что касается тамплиеров, то Амори I не смог стерпеть их неповиновения: в 1166 г. двенадцать тамплиеров, сдавших крепость в Трансиордании мусульманам, были по его приказу найдены и незамедлительно повешены. Гораздо сложным оказалось дело 1173 г.: ассасины (исмаилиты) из Джебель Нозайри, за владениями которых наблюдали тамплиеры из Шастель Бланк и с которых взимали ежегодную дань, предложили королю заключить союз с франками против мусульман (поговаривали даже, что они собирались принять крещение) и попросили у Амори избавить их от выплаты 2000 безанов, которые были на них наложены орденом. Король заключил с ассасинами договор и предоставил их посольству пропуск на обратный путь; но, когда послы пересекали территорию тамплиеров, на них напал отряд под командованием тамплиера Готье дю Мениля и всех перебил. В ярости Амори и его бароны решили наказать повинного в оскорблении королевского величества. Но великий магистр Эд де Сент-Аман имел наглость воспротивиться их приказу; он сам наложил покаяние на Готье, которое счел достаточным до тех пор, пока папа римский, на суд которого было вынесено дело, не выскажет свое мнение. Эд запретил королю и баронам касаться братьев и их имущества. Амори же, узнав, что Готье вместе с Великим Магистром находится в доме ордена в Сидоне, приказал схватить виновного в присутствии Эда и заключить его в королевскую тюрьму в Тире{177}.

Этого урока было недостаточно, чтобы умерить гордыню рыцарей-тамплиеров — Амори даже приписывают намерение потребовать роспуска ордена. После смерти этого короля его сын Балдуин IV попросил у Саладина перемирие. Тамплиеры заявили королю, что собираются построить замок на мусульманской границе, у Брода Иакова. Балдуин возразил, что во время перемирия это запрещено. Рыцари ответили, что отстроят и укрепят замок своими силами, без короля. Это решение граничило с дерзостью, так как король обладал правами на все замки королевства и мог даже снести любое укрепление, которое «обременяло» его землю. Однако Балдуин, видя, что тамплиеров особо не беспокоит его мнение, согласился содействовать постройке и защитить строителей от сарацинов, заставляя самих рыцарей придерживаться перемирия{178}. Гильом Тирский обвинял Великого Магистра Эда де Сент-Амана, попавшего в плен к мусульманам в 1179 г., в том, что тот «был скверным человеком, гордым и дерзким, дышащим злобой, не боявшимся ни Бога, ни человека»{179}. Его преемник на посту Великого Магистра, Жирар де Ридфор, мелкий фламандский рыцарь, который за несколько лет вознесся до самых вершин ордена (1186 г.), повел себя еще более надменно, и его роль в государственном перевороте Ги де Лузиньяна (в отличие от лояльного поведения Великого Магистра госпитальеров) и в финальном распаде заставили орден сыграть роковую роль для королевства.

Тамплиеры и госпитальеры оставались единственными рыцарскими орденами в первый период Иерусалимского королевства: Тевтонский орден к тому времени еще был простым госпиталем, зависевшем от Госпиталя Св. Иоанна, предназначенным для немецких пилигримов, с одним приором и немецкими «сержантами». В орден Св. Лазаря поступало сравнительно ограниченное число людей, и ему было суждено существовать в небольших размерах{180}. Тем не менее, как и в Антиохии в 1180 г., Иерусалимские короли попытались перенести на Святую Землю испанский орден Монжуа{181}: в 1176–1177 гг. Вильгельм Монферратский и его жена Сибилла уступили графу Родриго и его ордену четыре башни Аскалона, среди которых главной была Башня Девственниц. Но этот орден не получил широкого распространения.

Тем не менее на всем протяжении XII в. военные ордена сыграли немаловажную роль в защите королевства. Их колоссальные ресурсы, постоянный приток новобранцев позволяли им занять место в первых рядах королевства, опередив даже церковь, к которой они принадлежали только номинально, и баронов, которых мог разорить один-единственный набег мусульман. Но благодаря своей мудрой политике Иерусалимские короли смогли удержать ордена в повиновении и помешать им стать независимой силой. Идеал этих «воинств» вызвал энтузиазм у Св. Бернарда, который написал «Хвалу воинству Христову». Но, к сожалению, ордена впитали в себя самые архаичные элементы феодализма, и зрелище своего могущества опьяняло рыцарей скромного происхождения, которые становились во главе орденов. Умножение их богатств и роль банкиров, которую они играли, породило среди них алчность. Но если тамплиеры и госпитальеры обладали всеми недостатками, свойственными рыцарству, то они обдалали и всеми его достоинствами и старались улучшить их. Вспомним суждение Ибн-аль-Асира, повествовавшего о том, как мусульмане просили у тамплиеров гарантий для выполнения соглашений: «рыцари были благочестивыми людьми, которые засвидетельствовали свою верность данному слову». Верные своему уставу, тамплиеры и госпитальеры предпочитали погибнуть в бойне, чем отступить, и сохранение латинского королевства в значительной мере является трудом их рук{182}.

Существование в XII в. класса горожан в Иерусалимском королевстве заставило ученых истратить большое количество чернил: одни, как Беньо, уверяли, что римское право, сохранившееся в Сирии, повлияло на создание сословия свободных людей, отличных от рыцарей — однако справедливо замечали, что «буржуазия» была в чем-то более средневековым явлением, чем римским{183}. Сам Додю пытался доказать, что «буржуазия» была делом рук королевской власти, видевшей в ней поддержку против знати, — теория столь же сомнительная, что и первая. Мы считаем, что лучшее объяснение этого феномена дал К. Казн, показавший, что оказавшись посреди местного сирийского населения жившего на своей родной земле, франки, не принадлежавшие ни к знати, ни к духовенству, были вынуждены сами объединиться в сплоченную группу{184}. Право, по которому они существовали, в конце концов было оформлено в редакции «Ассиз палаты горожан», которая датируется временем позднее 1215 г. Но будет ошибочным представлять себе то, чем была латинская «буржуазия» XII в., основываясь на сведениях из этого текста (созданного около 1230 г.), который по большей части являлся сборником торговых статусов.

Ведь латинские горожане XII в. являются не чем иным, как классом, сформировавшимся, прежде всего, из торговцев. Несомненно, что большинство из них занимались коммерцией: Эрнуль и Цезарий Гейстербахский уверяли, что иерусалимские горожане, включая самых богатых, делали предметом своей торговли даже своих жен и дочерей{185}. Вне зависимости от того, чем были эти заявления, вероятно, слишком преувеличенные моралистами, существование латинских ремесленников и купцов документально подтверждено: в описаниях Иерусалима перечисляются латинские ювелиры, чьи лавки соседствовали с мастерскими их конкурентов-сирийцев — один акт 1135 г. подписан, помимо прочих, судьей Сейбертусом и многочисленными ювелирами Святого Града — Пьером Ле Февром, Турстаном Англичанином, Сивардом, Пьером из Перигора, Бернаром и Фульком{186}.