Читать онлайн «Отпадение Малороссии от Польши. Том 1». Страница 68

Июля 5 произошла кровопролитная битва, но она не переменила затруднительных обстоятельств той и другой стороны. Оба войска были одинаково сильны своими преимуществами и одинаково слабы недостатками. Старые окопы, усовершенствованные казаками, защищали их от поражения, подобного Кумейскому. Казаков было так много, что они могли оборонять свою земляную крепость на всех доступных пунктах. Но их многолюдство быстро приближало время голода; а подвоз хлеба и сена сделался теперь очень затруднителен для мелких партий. Ни мужество казаков в обороне своей позиции, ни искусство, с которым они добывали себе продовольствие, не могли спасти их.

У них было в виду другое спасение. Просьбами о пощаде они только манили «ляхов»; вылазками они только развлекали их внимание, а кровопролитными битвами ослабляли малочисленного неприятеля, в ожидании подкрепления от корсунского полковника Филоненка, который давно уже вербовал новое ополчение вверху Днепра, с целью пробиться в казацкие окопы с огромным запасом заготовленного продовольствия. Но Филоненко не давал еще о себе вести.

О расправе с «ляхами» в открытой битве напрасно было думать. В борьбе панов с казаками более, нежели где-либо, оправдывалась истина, что ни телесная сила воинов, ни патриотический энтузиазм (которого казаки не имели) не могут устоять в битве против хорошо обученного войска; а панское войско в сравнении с казацким было почти то же, что римские легионы в сравнении с толпами варваров. Немецкая пехота, составлявшая опору этого войска, никогда не показала спины казакам, никогда не сдалась им в плен, и ложилась трупом до последнего человека на месте, как это случилось под Голтвою. Артиллериею заведовали у панов лучшие заграничные практики. Квартяное войско вербовалось из людей, которые не знали другого ремесла, кроме войны, и перепробовали все способы драки, от «татарского танца» и «казацкого веремия» до приемов, изобретенных Густавом Адольфом. Даже панские ополчения, состоявшие на половину из низшей шляхты, старались вести себя на поле битвы, как подобает истинным рыцарям, а некоторые, набранные из наемных татар, волохов, сербов и выписанных из реестра казаков, готовы были идти за своими «рейментарями» в какой-угодно огонь, как это доказывали «лащовщики».

Но в настоящем случае голодный, ограбленный и почти опустошенный край вдоль берегов Днепра, Сулы и пограничного от запорожских Диких Полей Тясмина представлял слишком скудные средства для содержания многочисленной, сравнительно с пехотою, конницы, да и люди не роскошничали в стане Потоцкого. Казаки сидели за высокими валами и делали беспрестанные вылазки. Отражение вылазок не обходилось для панов без несчастий, потому что все пространство вдоль окопов было изрыто круглыми ямками, на которых кони спотыкались, ломали ноги и опрокидывали всадников, а казаки, лежа в так называемых долках, или просто на земле, метко стреляли по всадникам.

Паны, приводя лично, или присылая под начальством ротмистров и поручиков (наместников) свои ополчения, воображали войну с казаками чем-то вроде прошлогодней «Кумейщины», где были нужны только — сильный напор для расторжения казацкого табора и достаточное количество рук для наказания хлопов.

Разочарование в мечтах о рыцарской славе, добываемой в несколько дней, охладило их энтузиазм, и они, под тем предлогом, что казаки просят уже помилования, начали поворачивать восвояси. Между тем битвы под окопами происходили почти ежедневно, и редко проходила ночь, в которую бы казаки не сделали дерзкой вылазки. Потоцкий находился в обстоятельствах затруднительных.

Но положение казацкого вождя было гораздо хуже. Голод в его окопах начал делаться чувствительным. Казаки питались уже одною кониной, употребляя муку только для приправы. Появились новые депутации в панском стане. Но все они твердили одно и то же, — что казакам не возможно иначе быть, как при старинных своих правах.

Напрасно полевой коронный гетман твердил им, что король назначил им коммиссара и полковников из шляхты в видах охранения их имущества и личной безопасности от выписчиков и от самих жолнеров. Казаки жаловались на реестровиков, преданных интересам короны, что они, водя с ними хлеб-соль, изменили им и уронили их достоинство. Казаки советовали и коронным гетманам беречься их измены; выражали желание послать от себя к королю послов, и просили Потоцкого об одном, — чтоб он не приводил в исполнение постановления последнего сейма, пока не вернутся их послы от короля, и оставил бы их до следующего сейма при тех правах, какие признаны за ними Куруковскою коммиссиею.

Среди переговоров и убеждений получено было известие, что Филоненко плывет с верху Днепра на выручку осажденным. Потоцкий обратил на него всю свою энергию.

Казацкая флотилия должна была причалить к берегу через несколько дней. Непреклонному Гуне представлялось два выхода из его положения: или, в соединении с Филоненком, одолеть «ляхов» превосходством сил, или, без дальнейших потерь, удалиться на Запорожье. Если же не удастся ни то, ни другое, тогда будет он держаться на устье Старца до тех пор, пока голод не заставит Потоцкого снять осаду.

С своей стороны Потоцкий, в случае неудачного отражения идущих с верху Днепра казаков, решился зимовать на месте и заложить здесь новую колонию. События принимали подобие Троянской войны, и этим самым свидетельствовали, что усмирение казаков — задача слишком трудная для обладателей Королевской земли.

Предупреждая поход Филоненка шляхетский Агамемнон сделал еще один приступ к окопам, продолжавшийся целые сутки. Много было явлено с обеих сторон гекторовского мужества, ахилловской завзятости и одиссеевских ухищрений; но обоюдные подвиги не привели ни ту, ни другую сторону ровно ни к чему. Каждая из них, рассчитывая на прибытие Филоненка по-своему, старалась ослабить неприятеля, чтобы легче было поставить на своем с наступлением этого важного события. В обоих войсках истощались огнестрельные снаряды; оба войска теряли лучших воинов; оба, уничтожая и надрывая друг друга, оставались по-прежнему в равновесии сил и бессилия. В жару социальной усобицы, воспламененные тяжкими ударами врага, воины забывали цель кровавого спора. Бились уже не за привилегии, добытые заслугами и происками многих поколений, не за равенство с теми, которые, на поверхностный взгляд, блаженствовали, точно в раю, на счет мучимых, точно в пекле. Бились уже не паны с хлопами и не мнимые жертвы с мнимыми тиранами, а рыцари своего грубого, но кипучего физическою и нравственною энергиею века с одинаково доблестными и свирепыми рыцарями. Битва была страшная. Но она предвещала еще более кровавый спор, в котором обе великие силы долженствовали взаимно истощиться, чтобы подпасть под господство более полезной для человечества силы.

Сведения, добытые от языков среди боя, опечалили Потоцкого. Преданные ему реестровики подтверждали их справедливость, и были такого мнения, что, если бы и удалось панам взять казацкие окопы, то делу был бы еще далеко не конец. Внутри окопов были такие блокгаузы, обеспеченные водою, что только голодом было возможно одолеть завзятых.

Наконец в панском стане сведали, что Филоненка ожидают к устью Старца 27 русского июля, в день «Палея» (Пантелеймона), — день, по приметам хлеборобов, особенно громоносный и зажигательный. Казаки расставили на валах пушки, наготовили при них огнестрельных снарядов, перечистили свой «огнестрельный бой» от копоти, подкормили коней, и решились прикрывать высадку, во что бы то ни обошлось им. Но лащовщики и хоругви великого коронного гетмана сделали на противоположной стороне Днепра засаду против Филоненка, который часть войска вел берегом, а другую часть посадил на байдаки.

Наступил таинственно грозный день Палея. Филоненко был в самом деле близко. Но встреча с лащовщиками и с контингентом Конецпольского обошлась ему не дешево. Много пало у него людей, много потерял он и запасов. Долго провожали его жолнеры, «вешаясь» на его хвостовых отрядах, забегая вперед «головы» и стреляя по его судам из пушек и гаковниц. Гром пальбы доносился к устью Старца, и волновал то страхом, то надеждою, как осажденных, так и осаждающих. Наконец пальба умолкла, потому что Филоненко освободился от своих преследователей, добравшись до островов, до неприступных для неприятеля днепровских луговин и непроходимых затонов. К полуночи он был у пристани, от которой казацкие окопы отделялись только небольшим пространством. На этом пространстве должна была решиться судьба долгой и мучительной для обеих сторон осады.

Ночь была темная. Стрельба помогала делу немного. Пошло в ход оружие холодное — среди мрака, соответствовавшего тому, который напустили в умы и сердца сражающихся римляне и византийцы.

Главными панскими силами предводительствовали Николай Потоцкий и князь Вишневецкий, Агамемнон и Ахилл знаменитой борьбы на устье Старца. Паны вывели в ночную битву из обоза все свои хоругви, так что в обозе некому было даже сторожить пленных, которых было 70 человек. Ротмистр венгерской королевской пехоты, пан Загурский, выделил несколько важнейших серомах из толпы, а остальных велел венгерцам изрубить.