Читать онлайн «Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи». Страница 76

Не перечисляя других аргументов, извлеченных из текстов и указанных в очерке Бернгардта, я думаю, что можно прийти к окончательному заключению по этому поводу другим путем, т. е. изучая историю этой войны и ее многочисленные темные места. Мы знаем эту историю по двум главным источникам: Плутарху, в биографии Лукулла резюмирующему, без сомнения, Саллюстия, и Аппиану, следующему в изложении войны Митридата рассказу менее хорошему, чем Саллюстий (Николаю Дамасскому?). Оба они, тем не менее, полны неясности и неопределенности. Это происходит от того, что, желая слишком сконцентрировать рассказ о таком сложном эпизоде, оба писателя сократили или совершенно опустили существенный факт, именно, что Митридат вторгнулся в Вифинию и в Азию — безразлично, было ли это в 74 или в 73 г., но — и это существенно — неожиданно, и когда Котта и Лукулл были еще в Италии, в то время, как смерть Октавия оставила свободным управление Киликией, а в Азии было только два легиона Фимбрия под начальством простого пропретора. Я думаю, что спутанность обоих древних рассказов и изложения большого числа современных историков, в том числе и Рейнака, происходит оттого, что ни те ни другие не обратили внимания на факт, что история первого года войны представляет много неразрешимых трудностей. Если бы Котта занимал с армией Вифинию ранее, чем Митридат вторгнулся в нее, то как объяснить, что ни один город Вифинии, кроме Халкедона, не оказал сопротивления? Котта, конечно, поставил бы гарнизон по крайней мере в Никомидии, столице, где были царские сокровища, и по крайней мере в Никомидии сделали бы попытку оказать сопротивление Митридату. Если бы Лукулл был в Азии с пятью легионами в момент вторжения Митридата, то набор солдат, произведенный Цезарем, бывшим на Родосе (Suet. Caes., 4), был бы смешным и преступным хвастовством, за которое Лукулл мог бы потребовать у него отчета. Напротив, этот набор является разумной, хотя и бесполезной мерой, если допустить, что вторжение произошло неожиданно, тогда, когда в Азии было только два легиона Фимбрия под начальством пропретора, что богатые классы боялись новой революции и все города, вероятно, думали защищаться как могли. Мы знаем, кроме того, что Лукулл, как только в Риме поднялся вопрос о войне, желал получить управление Киликией, чтобы через Каппадокию попытаться вторгнуться в Понт (Plut. Luc, 6), но, когда он получил Киликию, он, вместо того чтобы отправиться в провинцию, высадился в Азии, где не имел еще никакой власти, вопреки утверждению Рейнака (М. Е., 231, примеч. 1; см. Lange. R. А., III, 201).

Лукулл, следовательно, изменил свой план войны. Основанием для этой перемены могло быть только одно: Митридат вторгнулся в Азию, и вместо завоевания неприятельской территории, как Лукулл ранее думал сделать, приходилось защищать свою. Но решительным доказательством всего этого служит для меня факт разделения командования между Коттой и Лукуллом и декрет об этом разделе, к счастью, сохраненный Цицероном (Pro Миг., XV, 33): ut aiter Mithridatum persequeretur, alter Bithyniam tueretur. Нельзя предположить, чтобы сенат издал подобный декрет, когда Митридат был еще в Понте, когда было еще неизвестно, на что он решится, и все в Риме еще думали, что можно будет вести незначительную войну. К чему было посылать Котту на защиту Вифинии и Пропонтиды, которым никто не угрожал? К чему поручать Лукуллупреследовать Митридата— выражение, ясно указывающее на врага, уже начавшего военные действия? Напротив, это решение становится разумным, если допустить, что оно было принято, когда сенат узнал, что Вифиния и Азия были захвачены двумя армиями. Сенат послал Котту для обратного завоевания Вифинии, а Лукулла — для борьбы с армией, находившейся в Азии. Это объясняет нам причину высадки Лукулла в Азии. Наконец, как можно объяснить, что Лукулл, немедленно по своем приезде в Азию и не имея законной власти, даровал ее жителям финансовые облегчения, если бы Митридат не был уже в Азии и если бы полководцу не казалось необходимым успокоить недовольство населения, раньше чем отправиться на север, где находилась понтийская армия? Наконец, наше предположение позволяет нам очень ясно объяснить всю историю интриг, предшествовавших назначению Лукулла, которая у Плутарха остается загадкой. Лукулл должен был сперва интриговать и заискивать у Преции и Луция, чтобы получить киликийское проконсульство, но когда узнали, что Митридат вторгнулся в Вифинию и Азию и испугались повторения событий 88 г., тогда признали, что нельзя оставить ответственность за такую войну на пропреторе, имевшем только два легиона, а Киликию — без правителя. Захотели, хотя бы путем чрезвычайной меры, подобной принятой в бытность Помпея в Испании, послать человека, способного оказать сопротивление врагу. А единственным таким человеком был Лукулл. Он был не только консул, но и пользовался громкой военной репутацией: он знал Восток, где уже с честью сражался с Митридатом. В опасный момент все другие конкуренты были устранены, и им были даны второстепенные командования.

Итак, Митридат вторгнулся в Азию и Вифинию весной, последовавшей за смертью Никомеда, когда в Риме не делали никаких приготовлений к войне. Была ли это весна 74 или же весна 73 г.? По моему мнению, очевидно, это была весна 74 г. Луций Октавий был проконсулом Киликии в 74 г. Если бы война разразилась в 73 г., то управление Киликией было бы в руках его преемника, а не было бы вакантным, что вызвало столь сильный страх в Риме. Кроме того, Лукулл был бы тогда уже в своей галльской провинции, а не в Риме. Из тщательного разбора рассказа Плутарха видно, что интриги относительно восточного командования имели место, когда Лукулл и Котта были консулами в Риме, и такое предположение вероятно само по себе. Если бы Лукулл, который должен был быть уже проконсулом в Галлии, остался в Риме, надеясь получить проконсульство в Вифинии, и не для того, чтобы заместить умершего проконсула, а чтобы заменить уже назначенного правителя, мы знали бы об этом: до такой степени этот факт был бы необычным и незаконным. Проще сослаться на Цицерона, который нам ясно говорит, чтоконсулыЛукулл и Котта были посланы на войну. Это бывало не часто, но и не так редко, как думает Рейнак. Что касается даты смерти Никомеда, то аргумент, основывавшийся на вифинских тетрадрахмах, вычеканенных в 124 г. вифинской эры, начавшийся в октябре 74 г., которым пользуется Рейнак (М. Е., 318, примеч. 2) для доказательства, что Никомед умер в конце 74 г., уже опровергнут Мауренбрехером. Вполне возможно допустить, что даже после смерти Никомеда при политическом хаосе, последовавшем за аннексией, продолжали чеканить старые монеты, особенно если, как говорит Мауренбрехер, эти монеты были с изображением не только что умершего царя, а его отца Никомеда II (S. Н. R., 228).

Я допускаю, основываясь, главным образом, на Плутархе (Sert., 24), что Митридат в его первое вторжение был в армии, вторгшейся в Азию, а не в той, которая вторглась в Вифинию. Этот текст, конечно, относится к первому вторжению и дает слишком много деталей, чтобы можно было сомневаться в его правдивости. Неудивительно, впрочем, что Митридат, сильно желавший восстания в Азии, захотел своим присутствием при Марке Марии доказать, что восстание не означает разрыва с Римом, и этим путем побудить к революции классы, менее отважные и более расположенные к Риму. Это предположение влечет за собой другое, правда менее обоснованное, именно, что два генерала, Таксил и Гермократ, о которых говорит Аппиан (Mithr., 71), были посланы в Вифинию. Но Евтропий (VI, б) и Аппиан (Mithr., 70) говорят, что Котта был побежден Митридатом при Халкедоне. Это заставляет меня предполагать, что Митридат, узнав о прибытии Котты с флотом в Халкедон, оставил азийскую армию и отправился лично принять командование над вифинской армией, чтобы вести ее для осады Халкедона. Присутствие в Халкедоне римского флота могло сильно повредить всей понтийской армии. Митридат тем более спешил победить Котту, что революционное движение в Азии делало мало успехов, поэтому он лично руководил операциями против Котты. Он совершил, таким образом, ту же ошибку, что и римляне, разделив свои силы для преследования двух целей, но, по безрассудству Котты, эта ошибка сделалась для него выгодной. Он имел время нанести Котте поражение и возвратиться, ведя, вероятно, с собой часть войск, осаждавших Халкедон, чтобы идти против Лукулла, наступавшего со своей реорганизованной армией.

Можно возразить, что, если Митридат вторгся в Азию, когда Котта и Лукулл были еще в Италии, ему по меньшей мере три месяца приходилось сражаться в Азии с незначительными силами. Почему же он не воспользовался этим, чтобы овладеть большей частью провинции Азии? Почему все время он оставался на севере? Причина этого, без сомнения, была в положении азиатских городов. Только немногие и наименее важные стали на сторону завоевателя; другие, испуганные воспоминаниями о прошлой революции, потерпевшей такой жалкий конец и которую пришлось так сурово искупать, под влиянием римских эмигрантов и богатых классов, на этот раз не давших захватить себя врасплох, остались сдержанными. Было бы неблагоразумно, ввиду недостатка провианта, двинуться в середину неприятельской страны и тратить на осады городов силы, которые Митридат хотел сохранить нетронутыми для того, чтобы помериться ими с римской армией, долженствовавшей прийти ему навстречу.