Читать онлайн «Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи». Страница 75

Я остановился на торговле хлебом в Аттике, потому что для нее у нас есть много документов, но в этом отношении условия античной цивилизации были одинаковы, и мои соображения одинаково применимы к Риму и Италии. Если в V и IV вв. до P. X. понтийский или египетский хлеб не мог быть перевезен в богатый приморский центр, подобный Афинам, без субсидии со стороны государства или без поддержки богатых купцов, которые добровольно или вынужденно оплачивали часть издержек, то как мог египетский хлеб два столетия спустя продаваться внутри Италии, в циспаданской Галлии или в городах, расположенных в Апеннинских горах? Перевезенный так далеко хлеб стоил бы столько, что никак не мог конкурировать с местным хлебом: издержки транспорта и прибыль торговца лучше покровительствовали бы тогда местному земледелию, чем современные покровительственные пошлины; и они, действительно, покровительствовали ему так хорошо и делали ввоз хл, еба столь трудным, что в Риме, по крайней мере, нужно было прибегать к искусственным мерам, аналогичным употреблявшимся в Афинах для увеличения ввоза. Покупка хлеба за счет государства и даровые раздачи его частными лицами были мерами того же порядка и вызванными теми же потребностями, как и вышеуказанные меры, употреблявшиеся в Афинах. Когда Рим возрос и население столпилось вокруг семи холмов, цена хлеба быстро возрастала, по мере того как приходилось запасаться хлебом в более обширной полосе, ибо издержки перевоза увеличивались и трудно было доставить в Рим большое количество хлеба, необходимое для пропитания столь многочисленного населения. Современные европейцы и американцы так привыкли видеть огромные города, насчитывающие миллионы людей, правильно снабженные припасами благодаря частной торговле, что они думают, что это естественное положение вещей. Напротив, эта правильность снабжения съестными припасами является одним из наиболее чудесных и недавних результатов цивилизации, сделавшихся возможными благодаря изобретению железных дорог, пароходов, благодаря могущественной организации современной промышленности и торговли, благодаря распространившейся привычке к работе и огромному возрастанию богатства. В древности было трудно продовольствовать город в 100 000 жителей. Этим объясняется, почему почти все древние города были невелики; и это заставляет нас также не слишком легко верить очень высоким цифрам, до которых иногда поднимают население некоторых из этих городов; это, наконец, объясняет нам, как в стране, обогащенной, подобно Аттике, торговлей и промышленностью или, подобно Италии, ростовщичеством, ввозом капиталов и завоеваниями и где население охотно покидало деревню, чтобы собираться в городах, трудность продовольствования делалась очень важным политическим вопросом. Жизненным вопросом для государства была возможность получать хлеб из страны, где ежегодно был его избыток, а для этого нужно было сохранять с этими странами хорошие дипломатические отношения или же завоевывать их. Это же объясняет и то, как военное расширение древних государств отчасти зависело от владения очень хлебородными областями. Рим мог послать армию во все страны Средиземного моря, когда завоевал Сицилию, Сардинию, Испанию и установил хорошие дипломатические отношения с Египтом, т. е. когда он имел огромные житницы, готовые открыться по первому его требованию. Митридат мог предпринять свою долгую войну против Рима, когда завоевал плодородный Крым. Многочисленная армия есть подвижный город, искусственное собрание населения, которое нужно кормить. Страна, производившая количество хлеба, едва хватавшее для ее потребностей, была бы осуждена на вечный голод, если бы вынуждена была посылать часть своего хлеба вдаль для пропитания своих армий. Поэтому мне кажется вероятным, что Цезарь и Красс потребовали в 65 г. завоевания Египта, потому что Египет был самой богатой житницей Средиземного моря. Они надеялись, что эта мысль будет принята народом, постоянно боявшимся голода, с тем же энтузиазмом, как и весть о победе Помпея над пиратами.

Так как невозможно допустить, что италийское земледелие было разрушено, начиная с 150 г. до P. X., конкуренцией иностранного хлеба, то я предполагаю, что причиной кризиса было увеличение стоимости жизни. Это единственное предположение, кажущееся мне вероятным. Историки древности на тысячу манер рассказывают об увеличении роскоши в Италии после второй пунической войны, и Плиний нам сохранил важные примеры, указанные мной в моем рассказе. Это увеличение роскоши — не что иное, как поднятие интенсивности жизни путем подражания более утонченной цивилизации, достаточно объясняющее кризис в очень бедной стране. Аналогичные факторы весьма часты в истории; например, экономический кризис, испытанный Италией в последние двадцать лет, происходил от увеличения издержек, причиненных введением с 1848 г. англо-французской индустриальной цивилизации в старое земледельческое общество. Подобное же явление произошло в России после 1861 г. То же, но в менее обширных размерах, произошло в древней Италии. Греческая и восточная цивилизация, более сладострастная и более дорогая, проникнув в древнюю земледельческую и бедную Италию, произвела там не только нравственное, но и экономическое разложение социальных классов, разрушая древние основы благосостояния. Но этот важный и обширный вопрос я намерен подробно рассмотреть в специальном очерке.

До Рейнака всегда допускали, что война за завоевание Вифинии началась весной 75 г. Таково мнение Моммзена (R. G. III, 55 сл.). Рейнак, напротив, допуская, что Никомед умер в конце 74 г., помещает начало войны на 73 г. (М. Е., 321, примеч. 1), и его мнению следует Jürgens (De Sallusti historiarum reliquiis. Göttingen, 1892). Maurenbrecher (Sallusti Crispi historiarum reliquiae. Leipzig, 1893) и Bernhardt (Chronoloqie der mithridatischen Kriege. Marbourg, 1896) недавно вернулись к прежней хронологии. Я долго изучал вопрос и нахожу невозможным принять поправку Рейнака. Цицерон (Pro Миг., XV, 33), Ливии (Р., 93), Евтропий (VI, 6) и Аппиан (Mithr., 72), рассказывая о Лукулле и Котте или об одном Лукулле, говорят, что консулы были посланы для начальствования на войне. Мне кажется очень смелым предположение, что все они написали «консулы» вместо «проконсулы». Правда, Цицерон (Acad, prior., II, I, 1) говорит: Consulatum ita (Lucullus) gessit ut… admirarentur omnes; post ad Mithridaticum bellum missus a senato… Но Лукулл провел в Риме в качестве консула по крайней мере четыре или пять месяцев, и Цицерон, очевидно, имеет в виду эти месяцы. Точно так же фразу Веллея (II, 23): L. Lucullus… ex consulate sortitus Asiam — нельзя приводить для подтверждения этого мнения. Веллей резюмирует в случайной фразе, присоединенной через qui к имени Лукулла, историю войны и допускает различные ошибки в этом беглом и спутанном резюме. Он приписывает Лукуллу провинцию Азию вместо Киликии; он упоминает победу при Кизике — первую, одержанную Лукуллом, — после поражений, нанесенных Митридату в последующих кампаниях. Это доказывает, что Веллей плохо знал историю этих запутанных войн, которую резюмирует в общих чертах. Он ошибается и при указании провинции, ошибается и в перечислении важных событий, он мог ошибаться и при указании должности, которую занимал Лукулл при отправлении в Азию. Его авторитет не может иметь большего значения, чем авторитет Евтропия, Аппиана, Тита Ливия, а особенно Цицерона.

Не перечисляя других аргументов, извлеченных из текстов и указанных в очерке Бернгардта, я думаю, что можно прийти к окончательному заключению по этому поводу другим путем, т. е. изучая историю этой войны и ее многочисленные темные места. Мы знаем эту историю по двум главным источникам: Плутарху, в биографии Лукулла резюмирующему, без сомнения, Саллюстия, и Аппиану, следующему в изложении войны Митридата рассказу менее хорошему, чем Саллюстий (Николаю Дамасскому?). Оба они, тем не менее, полны неясности и неопределенности. Это происходит от того, что, желая слишком сконцентрировать рассказ о таком сложном эпизоде, оба писателя сократили или совершенно опустили существенный факт, именно, что Митридат вторгнулся в Вифинию и в Азию — безразлично, было ли это в 74 или в 73 г., но — и это существенно — неожиданно, и когда Котта и Лукулл были еще в Италии, в то время, как смерть Октавия оставила свободным управление Киликией, а в Азии было только два легиона Фимбрия под начальством простого пропретора. Я думаю, что спутанность обоих древних рассказов и изложения большого числа современных историков, в том числе и Рейнака, происходит оттого, что ни те ни другие не обратили внимания на факт, что история первого года войны представляет много неразрешимых трудностей. Если бы Котта занимал с армией Вифинию ранее, чем Митридат вторгнулся в нее, то как объяснить, что ни один город Вифинии, кроме Халкедона, не оказал сопротивления? Котта, конечно, поставил бы гарнизон по крайней мере в Никомидии, столице, где были царские сокровища, и по крайней мере в Никомидии сделали бы попытку оказать сопротивление Митридату. Если бы Лукулл был в Азии с пятью легионами в момент вторжения Митридата, то набор солдат, произведенный Цезарем, бывшим на Родосе (Suet. Caes., 4), был бы смешным и преступным хвастовством, за которое Лукулл мог бы потребовать у него отчета. Напротив, этот набор является разумной, хотя и бесполезной мерой, если допустить, что вторжение произошло неожиданно, тогда, когда в Азии было только два легиона Фимбрия под начальством пропретора, что богатые классы боялись новой революции и все города, вероятно, думали защищаться как могли. Мы знаем, кроме того, что Лукулл, как только в Риме поднялся вопрос о войне, желал получить управление Киликией, чтобы через Каппадокию попытаться вторгнуться в Понт (Plut. Luc, 6), но, когда он получил Киликию, он, вместо того чтобы отправиться в провинцию, высадился в Азии, где не имел еще никакой власти, вопреки утверждению Рейнака (М. Е., 231, примеч. 1; см. Lange. R. А., III, 201).