Читать онлайн «Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи». Страница 32

Часть ее под начальством Таксила и Гермократа он послал вторгнуться в Вифинию, гоня перед собой италийских финансистов и купцов, спасавшихся в Халкедон. Во главе другой армии он захватил Азию, не как ранее, в качестве завоевателя, но как союзник Сертория и в сопровождении Марка Мария, вступавшего в города с знаками проконсульского звания, чтобы от имени Сертория дать им свободу и кассировать часть их долгов.[346] Наконец, чтобы возмутить население, Митридат послал маленькие летучие отряды кавалерии под начальством Евмаха,[347] Фанния и Митрофана[348] в различных направлениях, через великую Фригию, в Киликию и к исаврам Тавра, недавно покоренным. Он возвратился к своей старой политике возбуждать против Рима демократическую и пролетарскую революцию. Если успех не был так велик, как в первый раз, то все же вначале он был значителен. В Азии многие города по Мраморному морю, Парий, Лампсак, Приап, сдались Марку Марию. В Вифинии все города, испуганные нашествием римских капиталистов, перешли на сторону Митридата, исключая Халкедон, удержанный в покорности жившими там римлянами. Страх перед новой революцией пролетариата распространился по всей Азии, где оставались всего два легиона под начальством простого пропретора, в то время как два киликийских легиона, вследствие смерти проконсула, были без начальника. Верные города готовились защищаться собственными силами. Цезарь, у которого потребность заставить говорить о себе сделалась еще более сильной, как только разразилась эта крупная война, прервал свои занятия в Родосе. Он переправился на материк и образовал небольшую милицию, чтобы удержать от возмущения карийские города.[349] Этот поступок был важен не сам по себе, а как знамение. Действуя таким образом, Цезарь окончательно порывал с Серторием и остатками партии своего дяди. Он объявлял себя сторонником законности, противником революционной и антиримской политики, партизаном новой политики, желавшей прежде всего возвысить престиж Рима.

Это неожиданное нападение тем более испугало римлян, что они помнили прошлое. Оно тотчас же уничтожило в Риме всякое колебание и всякое отвращение к чрезвычайным мерам. Все считали опасность на этот раз такой же большой, как и в прошлый раз. Все думали, что при таком опасном положении нельзя оставлять Азию на одного пропретора с двумя легионами, а Киликию и вовсе без правителя до следующего года. Лукулл, уже отличившийся в предшествовавшей войне, считался всеми человеком нужным. Ловкая Преция сумела все устроить и всех удовлетворить. Помпей получил средства для продолжения войны с Серторием; Антоний — командование флотом и всем побережьем с поручением разбить пиратов и завоевать Крит, их главную крепость. Котте было поручено защищать Вифинию и Мраморное море. Лукулл получил проконсульство Киликии и поручение изгнать Митридата из Азии с помощью двух киликийских легионов, двух азиатских и легиона рекрутов, набранных в Италии.[350] Это было торжество альковной дипломатии и огромная военная ошибка, так как военные операции были разделены между тремя военачальниками без поручения кому-либо верховного командования.

Как бы то ни было, оба консула должны были ускорить свой отъезд. Они выехали, по всей вероятности, в конце весны или начале лета. Котта, соединившись с флотом союзников, отправился в Халкедон, чтобы видеть, нельзя ли из этого города, еще находившегося во власти римлян, сделать попытку завоевать Вифинию; Лукулл между тем с вновь набранным легионом высадился в Азии. По своем прибытии он нашел положение не таким плохим, как полагали в Италии и как, быть может, думал он сам. Восстание, несмотря на свои быстрые успехи, распространялось не так быстро, как в предшествующий раз. Богатые классы не дали захватить себя врасплох. В народе еще слишком живы были воспоминания о прошлой революции, окончившейся так печально. Ни один крупный город не примкнул к восстанию. Большие приморские города, особенно Кизик, решили ожесточенно сражаться против главы социальной революции и союзника пиратов. Слабые успехи революции, таким образом, удерживали Митридата на севере, и он не осмеливался двигаться вперед в римскую провинцию. Таким образом, Лукуллу легко было призвать к себе два киликийских легиона, восстановить дисциплину в старых легионах Фимбрии, облегчить экономическое затруднение азиатских городов и приготовиться к походу против неприятеля. Но в то время как он с удивительной поспешностью двигал вперед военные приготовления, в Халкедоне разразилось несчастье.

Митридат, узнав о прибытии Котты с флотом в Халкедон, оставил азиатскую армию и отправился к вифинской армии, чтобы вести ее на штурм Халкедона. Этот город лежал на Босфоре, напротив Византии, и римский флот из Халкедона мог беспокоить понтийские суда, на которых везли из Черного моря в Мраморное хлеб для армии. Легко вообразить, что произошло в городе, когда Митридат со своей армией прибыл к нему. Богатые финансисты, бежавшие туда и с нетерпением старавшиеся возвратиться к своим делам, теснились вокруг Котты, бывшего, по-видимому, малоспособным человеком. Они побуждали его действовать быстро и попытаться смелым ударом уничтожить Митридата и освободить Вифинию. Котта согласился на это, но после битвы, окончившейся тяжелым поражением на суше и потерей почти всего флота, он принужден был запереться в Халкедоне.[351] Эта неудача при начале войны была несчастьем, но она, по крайне мере, восстановила единство командования.

Лукулл, продвинувшийся до Сангария с 30 000 пехоты и 2500 всадниками,[352] сделался властителем и верховным распорядителем войны на континенте. Известие о поражении не заставило его потерять мужество. Не слушая тех, которые советовали немедленное нападение на Понт, Лукулл продолжал двигаться вперед на понтийскую армию, оперировавшую в Азии, куда Митридат возвратился после победы при Халкедоне. Зная, какое решительное значение будет иметь его встреча с понтийским царем после такого разгрома, Лукулл выказал благоразумие великого полководца. Приблизившись к Митридату, он сперва постарался точно разведать о неприятельских силах и, узнав, насколько они превосходят его силы, решился не рисковать всем в одном сражении. Он отовсюду набирал какое только мог количество хлеба, нагружал его на мулов и лошадей, следовавших за легионами для перевозки багажа и палаток, и упорно шел за неприятелем шаг за шагом, не принимая сражения, каждый вечер замыкаясь в свой лагерь и стараясь внезапными кавалерийскими атаками мешать продовольствованию неприятеля.[353]

Митридату только отчасти удалось организовать свою армию по римскому образцу. Несмотря на многочисленных италиков, принятых им на службу, и на введенные реформы, он был принужден и на этот раз начать кампанию с многочисленной и медлительною армией, продовольствование которой становилось все более случайным, более трудным, более несовершенным, по мере того как, углубляясь в Азию, он удалялся от понтийских портов Черного моря, куда его корабли подвозили хлеб из Крыма. Лампсакийский порт был, конечно, недостаточной помощью, а караваны хлеба, подвозимые по суше, шли так медленно и прибывали так неправильно, что армия часто оставалась без хлеба три или четыре дня.[354] Таким образом Лукулл в короткое время, пользуясь замешательством, которое он вносил в и так уже несовершенное продовольствование врага, мог причинить столько затруднений неприятелю, что Митридат увидал себя принужденным возвратиться к своим провиантским базам, понтийским портам на Черном море. Однако покинуть провинцию Азию и надежду на обширное азиатское восстание, ограничиться защитой своей собственной страны означало уже признать себя наполовину побежденным. Не будучи в состоянии принудить себя к этому отступлению, гордый монарх пожелал еще раз испытать судьбу. Он задумал смелое предприятие — овладеть Кизиком, самым важным портом Мраморного моря, воодушевить таким образом в Азии свою партию и умирающую революцию и с силой возобновить в самой провинции военные операции против Лукулла, опираясь на большой соседний порт, где можно было выгружать зерно, привозимое из Понта. Однажды вечером он тихо снялся с лагеря, в то время, когда армия Лукулла спала, и форсированным маршем на заре прибыл к Кизику, который он хотел захватить врасплох.[355]

К несчастью, нечаянное нападение не удалось, и Митридат был принужден начать осаду, обложив город с суши и с моря. Лукулл последовал за ним. Царь мог бы атаковать в этот момент римского генерала, но он не осмелился двинуть против него часть армии, с которой осаждал Кизик. И он позволил, в свою очередь, окружить себя обширной линией рвов и траншей, все не решаясь на битву, надеясь, наконец, захватить Кизик и иметь возможность, будучи осажденным и осаждающим в одно и то же время, подвозить провиант по морю, если римляне отрежут ему дороги на суше. Началась двойная осада; судьба войны зависела от упорства жителей Кизика. Если бы город пал, то Митридат, располагавший великолепной операционной базой, легко мог бы отбросить Лукулла из Азии. Если же город устоит, то Митридат в один прекрасный день должен был оказаться в ужасном тупике между осажденными и Лукуллом. Но Лукулл старался внушить мужество жителям Кизика, давая им знать о своем присутствии. Осада продолжалась. Митридат упорствовал и дал зиме себя захватить. Бури сделали трудной доставку провианта. Стал ощущаться недостаток в хлебе и фураже. Трупы людей и животных, оставаясь непогребенными, заражали воздух. Начались эпидемии.[356] Один только гордый монарх Понта, которому генералы не смели открыть положение армии, ничего не видал, ничего не знал и упорно хотел захватить Кизик, в то время как армия вынуждена была питаться трупами.[357]