Читать онлайн «Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи». Страница 30

Помпей сделался весьма популярным во всей Италии, потому что одержал над ним несколько побед, хотя и маловажных. В то же время ослабел реакционный дух в богатых классах и даже среди знати.

Социальная война, кассация долгов, проскрипции уходили в область прошлого. Стали убеждаться, что страхи перед новой революцией были очень преувеличены. В особенности убедились, что эмансипация Италии, эта реформа, так пугавшая в продолжение пятидесяти лет консервативные классы, совершилась без всякой потрясающей катастрофы. Хотя число избирателей увеличилось и достигло почти девятисот тысяч, небольшая олигархия живших в Риме избирателей, которая своими протестами против расширения избирательного права вызвала такой ужасный кризис, осталась, как и ранее, во главе государства и империи. Так как комиции происходили в Риме ежегодно, избиратели, жившие в разных частях Италии, не могли совершать несколько раз в год длинные путешествия в Рим. Они могли бы пользоваться своими правами только при наличности реформы, уничтожавшей древнюю централизацию политических функций в Риме. Но триумф реакций и террор Суллы успокоили эту агитацию, и скоро другие занятия сделали безразличным для большинства пользование правами, за завоевание которых было пролито столько крови. Право гражданства некогда выставлялось как средство от всех зол, и партии поочередно выдвигали этот вопрос, чтобы возбудить массы. Но теперь, когда выгодные и счастливые предприятия сделались более частыми, средний класс предпочитал эмигрировать, заниматься своими делами и зарабатывать деньги. К чему терять свое время в политической борьбе, где для большинства трудно преследовать определенную цель, когда каждый может работать над своим собственным преуспеванием? Из всех привилегий римских граждан как раз право голоса в комициях всего менее заботило большинство, оставлявшее государственные должности во власти небольшой олигархии, жившей в Риме, т. е. во власти богатых классов.

В Риме средний класс, столь сильный в италийских городах, не имел почти никакого значения. Большинство избирателей состояло там из бедных граждан, свободных или вольноотпущенников, состоявших на службе у богатых классов и находивших себе заработок в общественных работах; они делаются каменщиками, ткачами, торговцами цветами, извозчиками, каменотесами и поступают на службу к богатым фамилиям в качестве клиентов. Богатым классам, благодаря их сплоченности, легко было властвовать над этой нищей чернью и заставлять ее вотировать за своих кандидатов. Таким образом, человек богатой или знатной фамилии, имевший связи в аристократии и во всадническом мире, был уверен в удаче на выборах и боялся соперничества лишь людей своего класса. Эта большая олигархия знатных и богатых фамилий, сенаторов и всадников, живших в Риме и связанных между собою узами дружбы и родства, распоряжалась государственными должностями, т. е. управлением республики и империи; эту привилегию предоставил ей средний класс, занятый своими предприятиями. Замечая, что могущество ее нисколько не уменьшилось от действия революции, многие из ее членов — особенно молодые — осмеливались признаваться, что аристократический строй, введенный Суллой, не отвечает более потребностям эпохи.

Реакция чрезмерно возбудила римский аристократический дух во многих знатных фамилиях. Снова увидали, что знатные живут замкнуто, избегая, насколько возможно, соприкосновения с другими классами, даже с всадниками, действуя и говоря, как будто бы все италики были еще только подданными Рима. Но логика событий была сильнее всех этих обстоятельств. Предусмотрительные люди понимали, что, когда прошел страх перед реакцией, знать не может господствовать над римскими избирателями без поддержки богатых всадников. А всадники, задетые за живое этим возрождением аристократического духа и лишенные Суллой многих из своих привилегий, вовсе не были склонны без конца поддерживать новый строй.

Появлялась необходимость некоторых уступок с этой стороны. Кроме того, если средний италийский класс мало пользовался своим правом голоса, то он все же приобрел, благодаря междоусобной войне, право не быть рассматриваемым более как подчиненная партия. Этот ужасный кризис произвел свое действие на все умы. Рассудительные люди всех партий признавали, что нельзя более пренебрегать мнением Италии, поставлявшей республике почти всех ее солдат и низших офицеров-центурионов. Наконец, средний класс Италии не имел более к римской знати прежнего почтения, смешанного со страхом. И если он был сторонником закона и ненавидел революцию, то еще более он ненавидел правительство, основанное Суллой.

Таким образом, в то время как Цезарь учился в Родосе, недовольство против правящей партии распространялось повсюду в Италии и охватывало все классы. Это правительство котерии, этот режим беспорядка и подкупа, позор которого увеличивали страшные воспоминания реакции, отталкивал от себя все большее число лиц, даже среди знати и в самой котерии. Злоупотребления правителей, подкупность сенаторских судов, ненавистные интриги при выборах, legationes liberae, т. е. привилегия, предоставленная сенатом своим членам, — путешествовать даром даже по своим частным делам, получая бесплатно от провинций квартиру и средства передвижения для себя и своей свиты, — возбуждали всеобщее недовольство. Ошибки и лень этой шайки, дрожавшей от страха и разделенной ненавистью, соперничеством и завистью, до крайности раздражали общественное мнение. Постыдным образом пренебрегали общественными интересами, даже самыми существенными; позволяли Митридату готовиться к расплате, пиратам захватывать римских граждан, а Серторию все время торжествовать в Испании. Сенаторы, которые не были в состоянии помешать отправлению Помпея, завидовали почестям, выпавшим на долю молодого человека, и старались помешать ему выполнить свое предприятие, не допуская сенат ассигновывать нужные средства. Помпей был принужден тратить свои деньги на солдат и приготовления.[326]

Италия, ему доверявшая, требовала решительной политики, а сенат дремал. В последние годы он совсем не подавал признака жизни по отношению к врагам Рима, если не считать небольшой экспедиции во Фракию проконсула Македонии Аппия Клавдия, войны с дарданцами Гая Скрибония, дошедшего до Дуная, и завоевания Салон, окончившего небольшую войну в Далмации. Благодаря обилию скандалов и по мере исчезновения страха перед реакцией память Суллы делалась ненавистной. Во всех классах, даже среди знати, снова начинали удивляться Марию, победителю кимвров, реорганизовавшему армию и являвшемуся символом победоносной демократии.[327] Все более негодовали на корыстолюбие, несправедливость, подкупность большинства правящей котерии, особенно же на лицеприятие и продажность сенаторских судов. Сожалели о прежней свободе слова. Забывая вины народных трибунов, вспоминали только их обвинения, приводившие в страх могущественных злодеев.[328] Всякий год какой-нибудь наиболее смелый трибун, как Луций Сициний в 76 г. или Квинт Опимий в 75 г., нападал на конституцию Суллы, возбуждая особенную ненависть и презрение народа к аристократическим трибуналам.[329] В 75 г. консул Гай Аврелий Котта, дядя Цезаря, пытался даже заставить уничтожить распоряжение Суллы, по которому народный трибун не мог быть избран ни на какую другую должность.[330]

Результаты этого всего яснее сказались в области иностранной политики, в которой произошла решительная перемена в те годы, когда Цезарь жил в Родосе. В конце 75 или в начале 74 г.[331] умер маленький вифинский деспот, оставив в наследство римлянам свое царство и своих подданных. Это было второе наследство, в течение немногих лет полученное римским сенатом, но наследство еще более тяжелое, чем Египет, потому что должно было повлечь за собой войну с Митридатом. Понтийский царь не мог позволить римлянам занять Вифинию, не теряя весь свой престиж на Востоке. Как следовало поступить робкому и инертному римскому сенату, несколько лет тому назад отказавшемуся от Египта? Сначала действительно казалось, что сенат склонен отказаться от Вифинии. Но на этот раз вмешалось общественное мнение. Вифиния, где италийские финансисты уже начали производить свои операции во время царствования Никомеда,[332] обладала обширными угодьями полей, рыбных прудов, рудников,[333] которые в случае присоединения страны могли быть сданы италийским капиталистам вместе с таможенными пошлинами богатых греческих городов и портов.[334] Возродилась смелость, возгорелся патриотизм; всюду говорили, что следует отомстить за дарданский договор, что война с Митридатом неизбежна.[335] Побуждаемый общественным мнением, сенат присоединил Вифинию и объявил сына Никомеда незаконным. Тотчас же в Риме образовалось общество для аренды коронных имений Вифинии[336] и началась борьба за получение командования в этой войне, которая представлялась выгодной и славной.