Читать онлайн «Кризис власти». Страница 20

Другая запомнившаяся мне любопытная черта этих переговоров заключалась в поведении Каменева. Делясь со мной своими впечатлениями, он сказал мне во время перерыва: «Я противник коалиции и сторонник более радикальной программы. Но поскольку в правительстве остаются представители буржуазии, признаюсь, большего требовать от них нельзя». И затем, когда мы искали наиболее подходящую формулу для конкретизации мероприятий, регулирующих землепользование в ожидании перехода земли в руки крестьян, Каменев снова подошел ко мне и предложил следующее определение: «Обеспечить наибольшее производство хлеба для нуждающейся в нем страны». Эта на вид очень умеренная формула кратко и ясно выражала идею всех переходных мероприятий, в том числе и отобрания земли у помещиков, отказывающихся ее засевать, и потому я охотно включил ее в пятый пункт нашей программы, который получил следующую редакцию, одобренную делегацией:

«Предоставляя Учредительному собранию решить вопрос о переходе земли в руки трудящихся и выполняя для этого подготовительную работу, Временное правительство примет все необходимые меры, чтобы обеспечить наибольшее производство хлеба для нуждающейся в нем страны и чтобы урегулировать землепользование в интересах народного хозяйства и трудящегося населения».

Суханов в своих «Записках о революции» резко критикует этот пункт и говорит, что он пытался через посредство Гоца воздействовать на меня, чтобы заменить фразу о «наибольшем производстве хлеба» более революционной формулой. Я помню, что Гоц действительно советовал мне сделать перемену в этом смысле, но, когда я ему сказал, что настоящим автором этой формулы является Каменев, он засмеялся и перестал спорить.

Это негласное сотрудничество Каменева в составлении декларации коалиционного правительства было очень характерно для психологии Каменева и других умеренных большевиков той эпохи. Сохраняя официально положение непримиримой оппозиции, многие из них в глубине души считали коалицию одним из способов укрепления и развития революции. При этом развитие революции они понимали не в духе Ленина, который рассчитывал на то, что демократические социалисты своим участием в правительстве оторвут себя от масс и облегчат этим подготовку большевистской диктатуры. Развитие революции они понимали в том смысле, что коалиция укрепит демократический режим и что с осуществлением этой задачи большевикам останется выполнять роль парламентской оппозиции, популярной в массах своими крайними требованиями. Но, конечно, подлинное руководство партией было не в руках этих умеренных большевиков, а в руках Ленина, который лишь в силу необходимости отказывался до поры до времени от призывов к насильственным действиям против демократии.

В своих замечаниях относительно проекта декларации нового правительства кн. Львов не ограничился упомянутыми выше двумя программными пунктами. С наибольшей силой он подчеркнул третий вопрос – вопрос о создании твердой власти, причем Некрасов и Терещенко энергично его поддерживали.

Мы, представители так называемых цензовых элементов, принимаем вашу программу, говорили они. Но мы ждем от вас, что вы обеспечите новому правительству полную, безоговорочную поддержку советской демократии. Задача момента – создание правительства, способного действовать. Правительство, опирающееся на доверие большинства населения, должно быть в состоянии в случае нужды применять меры принуждения к анархическим элементам, нарушающим демократический порядок. Отсутствие дееспособной власти может в разгар войны и внутреннего кризиса привести страну к гибели.

По существу, в этом вопросе мы все были согласны с членами правительства. Мы сказали, что признаем необходимым применение принудительных мер для прекращения анархических эксцессов и готовы внести такое заявление в правительственную декларацию. Но, чтобы представить стремление демократической власти к сохранению порядка в его истинном свете, мы предложили борьбу с анархическими эксцессами связать с борьбой против контрреволюции. Ставя борьбу с анархией на эту почву, говорили мы, мы надеемся укрепить в народных массах такое настроение, которое поможет правительству свести применение репрессивных мер до минимума.

Члены правительства против нашего предложения не возражали, так как и они разделяли наши надежды в этот первый период революции – период, когда воодушевление и единение масс, поддерживавших демократическую политику, были настолько велики, что даже крайние большевистские элементы не решались выступать с призывом к насилию.

В результате этого обмена мнений мы решили внести в декларацию правительства, рядом с призывом к революционному народу оказать новой власти полное и безусловное доверие, указание на то, что «для спасения родины правительство примет самые энергичные меры против всяких контрреволюционных попыток и против анархических, неправомерных и насильственных действий, дезорганизующих страну и создающих почву для контрреволюции».

Вслед за этим первым свиданием с представителями правительства, на котором было достигнуто полное соглашение по программным вопросам, был объявлен перерыв, после которого мы должны были встретиться с правительством в полном составе.

Этот перерыв продлился до позднего вечера, так как за это время правительство в полном составе обсуждало результаты наших переговоров с кн. Львовым, а также сносилось по этому поводу с кадетским Центральным Комитетом и Комитетом Государственной думы. Мы же, со своей стороны, за это время должны были выполнить долг, который ввиду стремительного хода событий не смогли выполнить накануне, – сообщить общему собранию Петроградского Совета решение Исполнительного Комитета по вопросу о коалиции и получить от Совета формальную санкцию для продолжения переговоров.

Перед экстренно созванным пленумом Петроградского Совета я сделал доклад о решении Исполнительного Комитета разделить прямую ответственность за власть с демократическими элементами буржуазии как единственном способе парализовать кампанию, которую правые круги буржуазии открыли против демократической политики и которая нашла яркое выражение во внезапном демонстративном уходе из правительства военного министра Гучкова. Я обрисовал собранию задачи, стоящие в эту критическую минуту перед демократией, и подчеркнул необходимость сочетать борьбу за всеобщий демократический мир с укреплением революционной армии и организацией защиты страны. Отметив, что значительная прогрессивная часть буржуазии отказалась идти за правыми, антидемократическими кругами, я указал, что мы должны приложить все усилия для сохранения общенационального фронта российской революции, единственно способного обеспечить конечную победу демократии внутри страны и за ее пределами.

Собрание с горячим энтузиазмом встретило сообщение о предстоящем преобразовании правительства.

От имени большевиков выступил Зиновьев. В агитационной демагогической речи он развивал большевистские тезисы о том, что коалиция с какими бы то ни было буржуазными элементами неприемлема, ибо вся без исключения буржуазия империалистична и является заклятым врагом демократии. Он говорил, что представители Совета должны одни взять в руки всю полноту власти, чтобы без промедления открыть переговоры о всеобщем мире, конфисковать заводы и фабрики и положить конец эксплуатации труда.

Среди двух тысяч с лишком членов Петроградского Совета, перед которыми выступал Зиновьев, едва ли больше двух сотен принадлежало к рабочей или солдатской интеллигенции. Огромное большинство было избрано в Совет прямо из рабочей и солдатской гущи и не прошло никакой предварительной политической школы. И все же тяга к демократии была в этой среде так сильна, что Зиновьеву трудно было заставить себя слушать. Аудитория проявляла к нему явную враждебность. Иронические возгласы то и дело прерывали его речь. Когда же Зиновьев закончил словами: «Вся власть должна перейти к Совету. Мы одним ударом должны покончить все. Мы должны сказать – мы правительство», зал Морского корпуса огласился общим смехом.

При таком настроении собрания, казалось бы, можно было речь большевистского оратора оставить без ответа. Но мы никогда не делали этой ошибки. Мы знали, что яд большевистской пропаганды просачивался в массы. Общее собрание Совета было лучшим резервуаром наших пропагандистов. Делегаты ждали от нас аргументов, которые они могли бы противопоставить большевикам на заводских собраниях в своих отчетах о заседаниях Совета.

После Зиновьева взял слово Войтинский, который с присущей ему прямотой обратился к большевикам с вопросом. «Вы требуете, – сказал он, – немедленного открытия мирных переговоров, зная хорошо, что призыв русской революции не нашел еще достаточного отклика у народов союзных стран. Что же означает это требование в нынешних условиях, как не требование сепаратного мира между Россией и германской коалицией?»