Читать онлайн «Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства». Страница 83

Подозрительность Шуйского не ограничилась и этим: считая опасным пребывание в Москве Филарета Никитича, уже назначенного патриархом, он послал его митрополитом в Ростов, а для занятия патриаршего стола вызвал сосланного при Дмитрии в свою епархию знаменитого казанского епископа Гермогена.

Прямодушному Гермогену был не по сердцу Василий Иванович. Тем не менее он во всем поддерживал царя, но добрых отношений между ними не было. Не установились добрые отношения у Василия Ивановича и со столичным населением. Московская чернь, привыкшая к буйству и участию в решении государственных дел, при каждом тревожном слухе тотчас же собиралась на Красной площади, и уже в июне новый царь вынужден был расставить по стенам Кремля пушки и разобрать постоянный мост.

Но гораздо хуже, чем в столице, шли дела в других частях государства.

В тот же день, 17 мая, когда был убит царь Дмитрий, некий Молчанов, один из убийц семьи Годуновых, бежал в Польшу, направляясь в Самбор, к матери Марины — Ядвиге Мнишек, всюду распуская слух, что Дмитрий спасся, а вместо него был убит другой человек.

И опять же 17 мая другой сторонник самозванца — князь Григорий Шаховской тотчас же вслед за убиением выкрал из дворца государственную печать, полагая, что она может ему пригодиться. Когда же он был сослан Шуйским воеводой в Путивль, то немедленно собрал там жителей и объявил им, что царь Дмитрий чудесно избежал смерти от своих врагов, но должен от них временно скрываться. Путивлевцы тотчас же отошли от Шуйского, и их примеру последовали остальные северские города во главе с Черниговом, где воеводой сидел князь Телятевский, не пожелавший год тому назад, под Кромами, переходить на сторону самозванца.

Вслед за Северской Украиной за царя Дмитрия поднялось и все поле. Восстали все те, кто был на стороне Отрепьева: «…вси мятежницы иже во время власти расстригины лакнувши крови христианския». Шаховской тотчас же уведомил об этих успехах Молчанова и потребовал, чтобы он во что бы то ни стало срочно прислал кого-нибудь для замещения убитого.

Но со скорым исполнением такой просьбы были определенные затруднения. Самого Молчанова многие знали слишком хорошо, чтобы он мог сам изображать Дмитрия. Тем не менее он очень ловко воспользовался встречей с одним человеком, которому представился в качестве спасшегося царя, и отправил его к Шаховскому своим большим воеводой. Человек этот был некий Иван Болотников, бывший холоп князя Телятевского. В молодости он попал в плен к туркам, испытал там тяжкую неволю, затем очутился в Венеции и после многих скитаний, возвращаясь через Польшу на Русь, встретился с Молчановым; последний, познакомившись с этим отважным холопом, тотчас же решил им воспользоваться и отправил его в Путивль с письмом к Шаховскому. Шаховской встретил Болотникова как царского посланника и вверил ему воинский отряд.

Появление Ивана Болотникова придало уверенности восставшим против Шуйского. К Болотникову толпами стекались все беглые холопы, разоренные крестьяне, воры, разбойники — словом, все попавшие в число обездоленной голытьбы вследствие ряда тяжелых экономических потрясений, которые испытало Московское государство еще со времени Ивана Грозного, когда он начал свою знаменитую «земельную переборку», чтобы перестроить систему старого боярского землевладения. Теперь Болотников именем царя Дмитрия призывал всех под свои знамена не только против «боярскаго царя Шуйского», или «Шубника», как его презрительно называли, но также и против всех бояр и помещиков, посылая «воровские листы» с приглашением избивать их, захватывать имения и имущество и жениться на их женах и дочерях. «Велят боярским холопам, — писал про эти «воровские листы» патриарх Гермоген, — побивати своих бояр и жены их, и вотчины и поместья им сулят; и шпыням и безымянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити; и призывают их воров к себе и хотят им давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество». К шайкам Болотникова не замедлили пристать отряды казаков и стрельцов, и скоро все сколько-нибудь зажиточное население южных частей государства подверглось ужасающим насилиям: «и начаша по градом воеводы имати и сажати по темницам, бояр же своих домы разоряху, и животы грабяху, жен же их и детей позоряху и за себя имяху».

Кроме Путивля одним из главных опорных мест разбойных отрядов стал Елец, куда Дмитрий приказал свезти всякого рода запасы для задуманного им похода против татар. Шуйский пытался уговорить ельчан отстать от воров и отправил им несколько грамот вместе с иконой новоявленного святого царевича Дмитрия и посланием его матери инокини Марфы. Но это не помогло. Болотников же, устроив свои войска, выступил с ними в направлении на Москву по тому же пути, как шел и Отрепьев, через Комарницкую область, и двинулся к Кромам.

Тогда Шуйский послал против непокорного Ельца князя Воротынского, а против Болотникова князя Трубецкого. Но Болотников, имея всего 1700 человек, наголову разбил при Кромах пятитысячное войско Трубецкого, а Воротынский, узнав про это, снял осаду Ельца.

Этот успех сторонников еще не объявившегося нового царя Дмитрия имел серьезные последствия: в царских войсках стали обнаруживаться шатания и служилые люди начали самовольно разъезжаться по домам. Восстание же распространялось по областям.

Худородный боярский сын Истома Пашков возмутил Тулу, Венев и Каширу, собрав вокруг себя всю «мелкоту» из боярских детей, естественных соперников крупных землевладельцев-бояр, посадивших теперь своего царя на Москве и забравших власть над государством в свои руки.

Одновременно поднялось против Шуйского и бывшее княжество Рязанское; здесь во главе движения стал воевода Сунбулов и крупные дворяне Ляпуновы. Эти Ляпуновы, из которых особенно выделялись братья Захар и Прокофий, были очень заметными людьми, отважными и беспокойными, которые уже проявили себя во время московской смуты, начавшейся после смерти Грозного. Захар отличался при этом, как увидим, большой дерзостью и грубостью, а Прокофий был настоящий богатырь: красавец с виду, умный и храбрый, знаток воинского дела, но при этом порывистый и страстный, готовый принять решение раньше, чем обдумает все его последствия. Очевидно, не зная толком, жив ли Дмитрий или нет и самозванец ли он или истинный царь, а также не принимая во внимание, что воровской сброд, собранный Иваном Болотниковым, прямо враждебен всякому порядку и собственности, Прокофий Ляпунов объявил себя царем Дмитрием и поднял Рязанскую землю. Нет сомнения, что в поступке этом им руководила, так же как и Пашковым, нелюбовь к боярству, заслонявшему дворянам доступ к первым местам в государстве.

Таким образом, побуждения Ляпуновых и Сунбулова, Истомы Пашкова с товарищами и разношерстного сброда Болотникова были совершенно различны, но они объединялись в одном стремлении: каждый, пользуясь смутой, хотел добыть себе высшее положение, нежели то, которое он занимал в Московском государстве. «Всяк же от своего чину выше начаша всходит, — писал Авраамий Палицын, — раби убо господне хотяще были, и невольнии к свободе прескачуще…»

Примеру Рязани последовало 20 городов в нынешних губерниях: Орловской, Калужской и Смоленской. В Поволжье также встали за царя Дмитрия многие крестьяне и холопы. К ним присоединилась мордва, и скоро Нижний Новгород был осажден мятежными толпами под началом Ивана Доможирова; наконец, смута пришла на Вятку, Каму и в далекую Пермь; всюду чернь держала сторону Дмитрия. А в Астрахани изменил Шуйскому царский воевода князь Хворостинин.

Усилившись дружинами Истомы Пашкова и Ляпунова, Болотников не мешкая двинулся из Кром на Москву; переходя Оку, он взял и разграбил Коломну.

Молодой царский племянник, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, разбил один из отрядов Болотникова на реке Пахре, но зато главная московская рать, во главе которой стоял князь Мстиславский, потерпела полное поражение от мятежников в 80 верстах от Москвы. После этого Болотников, как и Отрепьев год тому назад, занял село Коломенское под самой столицей, которую с середины октября 1606 года он держал в осаде.

Население Москвы, ошеломленное осадой войсками «царя Дмитрия», начало скоро терпеть нужду, цены на хлеб страшно поднялись; в церквах стали служить просительные молебны, и был установлен покаянный пост по видению одного святого мужа; всем казалось, что царствованию Шуйского скоро наступит конец. Но его спасли раздоры, возникшие в стане осаждающих.

Ляпунов, Сунбулов, Истома Пашков и приведенные ими дворянские дружины, сойдясь с Болотниковым, скоро поняли, с кем они имеют дело. Последний не переставал рассылать грамоты, призывавшие чернь на грабежи и убийства всех, кто стоит выше ее по положению. Обсудив положение дел и решив, что выгоднее держаться «боярского царя» Шуйского, чем Болотникова и других сторонников неизвестно где скитающегося Дмитрия, 15 ноября Григорий Сунбулов и Прокофий Ляпунов со своими рязанцами ударили челом Василию Ивановичу, осознав свою вину, и были, конечно, им прощены, причем Прокофий Ляпунов получил звание думного боярина. Шуйский послал затем уговаривать и Болотникова отстать от самозванца, но тот отказался. «Я дал душу свою царю Дмитрию, — отвечал он, — и сдержу клятву, буду в Москве не изменником, а победителем». Тогда 2 декабря из Москвы вышел с войском князь М. В. Скопин-Шуйский; он вступил в бой с мятежниками и разбил их у Данилова монастыря; казаки и холопы бились с большим ожесточением, но Истома Пашков во время сражения перешел на сторону Шуйского и тем принес царскому войску победу.