Читать онлайн «Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны». Страница 4

Микенское письмо

В знаменитом отрывке из VI песни «Илиады» (ст.152–180) мы читаем, как царь Тиринфа Прет посылает своему тестю, царю Ликии, героя Беллерофонта, к которому приревновал жену, с более чем своеобразным рекомендательным письмом: «В Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки, много на дщице складной начертав их, ему на погибель; дщицу же тестю велел показать, да от тестя погибнет»{3}. Стало быть, в VIII веке до н. э. греки знали, что сравнительно недавно укоренившемуся финикийскому алфавиту в Арголиде предшествовало идеографическое или слоговое письмо. Но ни они, ни их преемники не сумели бы прочитать ни единого знака, разве что это смогли бы сделать на Кипре, где традиционная силлабика из 55 знаков, по-видимому, сохранялась еще в начале III века до н. э. Потому-то, когда археологи и торговцы древностями нашли сначала на Крите, а потом в разных ахейских столицах надписи, сделанные дофиникийскими значками, их в первую очередь попытались сравнить с киприотскими, значение которых было более-менее известно с 1871 года. Напрасный труд, ибо за 800 лет начертание знаков сильно изменилось. Поскольку тождественных записей на двух языках не было, оставалось лишь подробно проанализировать и сравнить возможные сочетания внутри каждого опубликованного текста.

Однако такие тексты еще лет пятьдесят оставались крайне редкими и продолжали молчать. Из приблизительно 3400 фрагментов табличек, заполненных линейным письмом В и найденных в Кноссе на Крите землекопами Эванса, 14 стали известны в 1909 году, 120 — в 1935-м и 158 — в 193б-м. Основная масса кносских документов была опубликована в Оксфорде только в феврале 1952 года, и то не без сумбура, путаницы и пропусков.

Тем временем 400 табличек из обожженной глины и фрагменты с надписями, обнаруженные в континентальном греческом Пилосе, тоже увидели свет: семь — в 1939-м, остальные — в 1951 году заботами Э. Л. Беннета-младшего. Прежде чем пытаться их интерпретировать, следовало отделить предположительно более поздние тексты и дифференцировать их от древнейших критских, написанных иероглифами и линейным письмом А, а среди 267 знаков, составляющих линейное письмо В, определить 90 символов, служивших для передачи слов. Слишком многочисленные для алфавита и малочисленные для идеографического или экспликативного письма — такого, как египетское, вавилонское или хеттское, — они могли быть лишь фонетическими значками или фонограммами, каждая из которых передавала определенный слог. Помимо того, микенские писцы использовали пять цифровых знаков, десять — метрических, 100 основных идеограмм, часто уточняемых идеограммами вторичными, а также 61 лигатуру или ассоциацию, сводящую в один рисунок два-три простых знака. Так что на первый взгляд эта оригинальная и сложная письменность напоминает одновременно и слоговое письмо, и серию «говорящих картинок» (изображений барана, лошади, мужчины, женщины), короче говоря, своеобразную помесь бухгалтерской ведомости и стенограммы.

Итак, ученые имели дело с неизвестным языком, запечатленным незнакомыми письменами. И требовалось во что бы то ни стало свести эти две трудности к одной. Исследователям помогало наличие рядом с наиболее выразительными идеограммами цифр и слов, которые могли выражать не что иное, как единственное и множественное число мужского, женского или среднего рода. Главным сдвигом в расшифровке мы обязаны американской исследовательнице из Бруклина Алисе Кобер, безвременно умершей в 1950 году. В двух статьях, опубликованных «Американским археологическим журналом» в 1946 и 1948 годах, а также в работе «О заслугах Грозного» в 1949-м Алиса Кобер сравнивала конечные слоги в знаках одной группы и в результате сумела установить, что речь идет о флективном языке, существительные и прилагательные которого склоняются и имеют по меньшей мере два рода и падежа, а следовательно, данный язык принадлежит к известному нам типу. Возьмем, например, три группы, или триплета, следующих знаков:

Независимо от значения или конкретного сходства, они выдают структуру склоняемого слова на одном из индоевропейских языков, допустим, a-mi-cu-s, a-mi-cu-m, a-mi-ci, bo-nu-s, bo-nu-m, bo-ni, ser-vu-s, ser-vu-m, ser-vi. И это позволяет наметить сетку для дешифровки. Значимые символы последней строки следует поместить в вертикальный ряд как непременно имеющие одинаковую гласную, а соответствующие знаки предыдущей строки в горизонтальный, поскольку в них есть одна и та же согласная. Кроме того, Алиса Кобер выяснила, что знак весьма часто стоит рядом с идеограммами, обозначающими существо женского пола, а значит, должен быть указателем женского рода.

Заслуга Майкла Вентриса (в 1950 году — 28-летнего английского архитектора, дешифровщика Королевского воздушного флота) — распространение принципа сеток на многочисленные микенские тексты, неизвестные Алисе Кобер, так как они были опубликованы уже после ее смерти, в 1951 и 1952 годах, а также еще и в том, что ученый установил статистику употребления каждого фонетического значка в начале, середине и конце слова. Подсчеты показали, что, например, перед знаком номер 36 в конце поименованных предметов всегда стоит один из десяти одних и тех же определенных значков. Следовало предположить, что в последних наличествует одинаковая гласная и разные согласные, а значит, место им — в вертикальной колонке. Мало-помалу ученому удалось создать сетку из пяти вертикальных колонок для гласных и тринадцати горизонтальных, пересекающих ее рядов для согласных. Большая частотность употребления знаков в начале подсказывала, что это гласные а-, о-, е-. Сравнение выявило также наличие дублетов и омофонов, которые применялись в тех же самых случаях или требовали для себя посредников — полугласных звуков, и им полагалось бы находиться в тех же колонках. В январе 1951 — июне 1952 года М. Вентрис сделал со своих рабочих «Заметок» копии и послал их тридцати одному специалисту, чтобы проверить свои выводы и узнать мнение ученых. Откликов пришло крайне мало. Что ж, герой эпоса, как правило, одинок.

Наконец, используя и исправляя различные гипотезы своих предшественников (Эванса, предлагавшего читать po-lo рядом с изображением лошади, Коули, давшего прочтение kou-ros и kou-ra возле изображения юноши и девушки, Кристопулоса, предположившего, что слова, начертанные около изображения слуги и служанки, читались как do-e-los и do-e-la) и, плюс к тому, сохранив значения семи сходных символов из киприотского письма, в конце мая 1952 года М. Вентрис рискнул интерпретировать ради пробы то, что, по его мнению, должно было обозначать имена и названия. Он использовал таблички Fp 1, Lc 548–550, Ce 59. Сочетание статистического, комбинаторного, компаративного и структурального методов позволило ученому прочитать следующее:

Началась цепная реакция. Ученые всего мира, взбудораженные сообщением Би-би-си и статьей М. Вентриса и Дж. Чедвика «Несомненное свидетельство использования одного из диалектов греческого языка в микенских архивах», опубликованной в начале 1953 года «Вестником эллинистических исследований» (с. 84–103), наперебой принялись предлагать собственный вклад в расшифровку, давать подтверждения, делать необходимые дополнения. Выяснилось, что знаки, начертанные на табличках, вазах, пластинках микенской Греции, запечатлели своеобразный, весьма архаический греческий язык, довольно близкий к классическим диалектам Аркадии и Кипра.

Несмотря на множество «стенографических» особенностей, таких, как отсутствие конечных звонких согласных, смешение в конце слов глухих, сонорных и придыхательных согласных, ассимиляция r и l, а главное — на невероятное обилие имен собственных и непонятных слов, тексты, найденные в Кноссе, Пилосе, Микенах, Фивах и т. д., позволили наконец восстановить повседневную жизнь современников Троянской войны и даже нескольких поколений их предшественников начиная с XIII века до н. э. Благодаря им крестьяне, моряки, ремесленники, солдаты, чиновники вновь начали говорить и действовать. А золотые маски Афинского музея отныне уже не просто маски мертвых.

Чисто исторических текстов немного. В основном это приказы, отдаваемые безымянными начальниками подчиненным, чьи имена поразительно напоминают имена, донесенные до нас эпической легендой: Трос, Гектор, Приам, Протей, Тесей, Фиест и даже A-ki-re-u, то есть Ахилл! В целом, пожалуй, возникает впечатление экономической неразберихи, усугубленной военным положением и кризисом власти накануне пожара, разрушившего дворец и изгнавшего писцов, зато навеки сохранившего глиняные документы — свидетелей катастрофы. Приблизительно 4500 фрагментов, коими мы располагаем и терпеливо склеиваем, классифицируем и переводим, в большинстве своем относятся к инвентарным спискам и бухгалтерии. Но, вглядываясь в подсчеты старательных чиновников, мы слышим, как наполняются зерном и пустеют закрома, как снаряжаются военные колесницы и корабли береговой охраны, как кузнецы обращают в оружие слитки бронзы, сборщики взимают подати драгоценным и обычным металлом, тканями и продуктами питания, жрецы курят фимиам небесным и земным владыкам и закалывают на алтарях последние жертвы. Нет больше Одиссея, и некому бить Терситов или вразумлять женихов. От множества оплавленных временем глиняных «страниц» исходит один громкий жалобный вопль — голос первой трагедии, действительно разыгравшейся в Греции. Благодаря этим документам магический круг преданий и археологических исследований смыкается: вчерашний вымысел стал действительностью.