Читать онлайн «Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны». Страница 33

Случалось, будущий герой брал на охоту собак. Некоторые из них прославлены в эпосе: Лайлап, борзая Миноса и Прокриды, Аргус — пес Одиссея. Пожалуй, мы можем назвать четыре породы охотничьих собак той эпохи: крупные ищейки, псы вроде африканской борзой, легавые и, наконец, коротконогая собака с «львиной» мордой, отдаленно напоминающая бульдога. Между молоссами Эпира и гончими разница была невелика, ибо пастухи повсеместно натаскивали стражей своих стад так, чтобы они могли охотиться.

С собакой или без нее, вооруженный или безоружный, микенский герой, подобно европейским собратьям, Горациям и Кухулинам, в любом случае должен был отличиться подвигом, совершенным в одиночку. Потом он избирал для себя какое-нибудь диковинное оружие (вспомним дубину Геракла или двойной топор Тесея) и столь же особенную одежду или обувь. Кто не слыхал о львиной шкуре сына Алкмены, шлеме и котомке Персея, шкуре пантеры и единственной сандалии Ясона? Или, как многие кельтские герои, он корчил устрашающую гримасу, для того чтобы один глаз казался непомерно огромным, а то рисовал или делал на лбу татуировку в виде третьего глаза. Многие персонажи мифов носят имя Триоп («Трехглазый»), как и вполне реальный воин, упомянутый на кносских табличках. А у циклопов, «спесивых воителей, постоянно грабивших феаков» так, что в один прекрасный день тем пришлось эмигрировать, имелся всего один глаз. И невольно начинаешь подозревать, что шрам на ноге Одиссея был не столько следом кабаньего клыка, сколько символом, опознавательным знаком. Любители эпоса всегда питали слабость к одноглазым вождям — от Филиппа II Македонского до Моше Даяна, — иссеченным шрамами, изрезанным и зашитым, но гордым своими славными ранами не меньше, чем физической силой. «Великий подвиг» иногда может и позабавить. Так, 18-летний Геракл, устав гоняться за Киферонским львом, не заметив того и полагая, будто имеет дело всего с одной девушкой, разделил ложе с 50 дочерьми царя Феспия. По крайней мере, так гласит легенда. Впрочем, Гераклу во всем приписывается необычный аппетит.

Из своего рода пред-«Илиады», которую составляют рассказы воинов-ветеранов — Нестора, Феникса или Тидея, мы видим, как начиналась карьера героя. Эти истории выглядят серьезнее и правдоподобнее других. У осажденной Файи пилияне и аркадяне договорились, что их спор решат два лучших воина, и это, как во многих иных случаях, сбережет немало человеческих жизней. Поединок, даже если он рискует вызвать череду новых, напоминает спектакль, игру, божий суд, и он куда экономичнее массовой бойни. Эревфалион, высоченный вассал царя Ликурга, облачился в бронзовые доспехи и размахивал железной палицей, «выкрикивал всех он храбрейших; все трепетали, страшились, никто не отважился выйти. Вспыхнуло сердце во мне, на свою уповая отвагу, с гордым сразиться, хотя между сверстников был я и младшим. Я с ним сразился — и мне торжество даровала Афина! Большего всех и сильнейшего всех я убил человека! В прахе лежал он, огромный, сюда и туда распростертый. Если бы так я был млад и не чувствовал немощи в силах…» — рассказывал старец Нестор («Илиада», VII, 150–157). Разница в возрасте, росте, вооружении, опыте увеличивала заслуги победителя, способного, впрочем, на международных соревнованиях по кулачному бою, борьбе, бегу, метанию одолеть любого соперника («Илиада», XXIII, 629–645).

Во время другого конфликта царь Нелей не разрешил Нестору участвовать в сражении: «Мне запретил ополчаться и скрыл от меня колесницу, мысля, что я еще млад и неопытен в подвигах ратных. Я же и так между конников наших славой покрылся, пеший… («Илиада», XI, 718–721). И действительно, в самом начале битвы Нестору, хоть он и оказался среди пехоты, удалось убить возничего летевшей на него во весь опор колесницы и захватить ее вместе с упряжкой. И в стане врага началось повальное бегство, поскольку убитый воин оказался не только зятем царя, но и предводителем кавалерии противника.

Мелеагр в Этолии отличился, убив чудовищного Каледонийского вепря. Охотники передрались за право взять в качестве трофея отрезанную голову и покрытое щетиной тело зверя. Мелеагр, перебив своих дядюшек, вручил трофей Аталанте, охотнице, которой восхищался. Герой обязан быть спортивным, непреклонным и щедрым. Еще один этолиец, Тидей, плод тайной и незаконной любви, вырос среди пастухов. Достигнув зрелости, он убил близкого родича или, если следовать более трагической версии, — восьмерых сыновей царя Меласа. Тидей ушел в добровольное изгнание, какое-то время скитался, а потом нашел приют у Адраста, царя Аргоса. Будучи послан в Фивы, юноша явился во дворец местного владыки Этеокла: «Там, невзирая, что странник, Тидей, конеборец могучий, в страх не пришел, находяся один среди многих кадмеян: к подвигам их вызвал и на каждом легко сопротивных всех победил: таково подобрала Тидею Афина. Злобой к нему воспылали кадмейцы, гонители коней, и, на идущего вспять, пятьдесят молодых ратоборцев выслали тайно в засаду; и два их вождя предводили: Меон младый, Гемонид, обитателям неба подобный, и Автонов сын, Ликифон, ненасытимый боем. Но Тидей и для них жестокий конец уготовил: всех поразил их и дал лишь единому в дом возвратиться» («Илиада», IV, 387–397). Автор этой мини-эпопеи сознательно игнорирует ужасающую жестокость, с которой Тидей крушил противника. Он подчеркивает лишь основные черты, отличающие героя от обычного воина: он создает себя сам и вопреки окружению сражается с более сильным врагом, смеется над испытанными приемами и военными хитростями, но рыцарствен и не лишен чувства юмора.

Не надо думать, будто все эти персонажи — порождение невежества и кошмарных снов. В их возвышении было нечто весьма сходное с тем, как выдвинулись многие разбойничьи атаманы на средневековом Западе. Не знай мы, что Бертран Дюгесклен или, к примеру, Глэй-Эквин, по дивной формулировке Р. Верселя, были «генералиссимусами всех бандитов Франции и Наварры», мы, пожалуй, сочли бы их плодом воображения поэтов и романистов XIV века Народы Европы задолго до Робин Гуда породили и восславили бродячих рыцарей, мстителей, поборников справедливости или просто честолюбцев.

Вокруг микенского героя, предводителя, словно нарочно созданного для приключенческих рассказов, сплачивалась небольшая компания искателей фортуны, а иногда он и сам подбирал себе спутников. В пограничных районах, где все они сначала прятались от правосудия, эти люди совершали различные преступления. Они грабили и требовали выкупа за пленников, словом, вели войну по своему усмотрению. Никакой стратегии у разбойников не было, а тактика ограничивалась засадами, ловушками, налетом и поспешным отступлением. В случае победы слава банды росла. Если же все заканчивалось провалом, главаря и его подручных называли так, как они того заслуживали, — грабителями. Успех привлекал к атаману новых сторонников со всей Греции и даже из Малой Азии. Любая крупная банда, желавшая обеспечить себе независимость, в конце XIII века должна была организоваться по образцу регулярной армии — не только ввести строгую иерархию и дисциплину, но, главное, обзавестись интендантством, транспортом, группой прорицателей и целителей, певцов и торговцев. Среди семерых вождей, объединившихся против Фив, были потомственный прорицатель Амфиарай и «мастер огня» Канапей.

Но процветание разбойничьей шайки порождало и возникновение соперничающих банд. Начинались стычки. На всем долгом пути из Трезены в Элевсин юному Тесею не раз пришлось меряться силой с разбойниками. Одни терзали странников — разрывали их на части или сбрасывали со скалы, другие ограничивались грабежом. Садизм некоторых атаманов сродни садизму эпических поэтов.

Регулярные войска (назовем их полицией) были почти бессильны против партизан, живущих в лесах. Даже наиболее мощные и хорошо организованные государства не могли придумать ничего лучше, кроме как попытаться запереть их в горах или взять на службу, то есть сделать наемниками, предоставив наделы обрабатываемой земли и привилегии, а в крайнем случае — отправить за границу. Мессению на протяжении всего XIII века терзали и обирали банды, пока не был сожжен ее последний дворец. Письменное доказательство тому есть на табличках из малых и крупных поселений. Официально около 1220 года таковых насчитывалось 16: 9 — во Внутренней провинции, до склонов горы Эгола, 7 — во Внешней провинции, или Загорье. Правда, список привычных названий, упоминаемых в нескольких документах, невелик. В других документах значатся названия малоизвестные и неизвестные вовсе. Изменения главным образом затрагивали Внешнюю провинцию, долину Памиса и склоны Тайгета. Сведения, касающиеся сбора налога на золото (PY, Jo 438), довольно запутанные: Лавратия и Замевия, земли, переданные во временное пользование, уступают Итереве или Атеревии (владения Атрея?) и Тинвазии. Вдобавок создается впечатление, что гарнизонами командовали по нескольку кураторов одновременно.