Читать онлайн «Краткая история Германии». Страница 26

Параллельно с военными событиями шло политическое объединение воевавших германских государств. Национальное воодушевление населения и общественное мнение оказывали такое давление на кабинеты южногерманских государств, что для них представлялся приемлемым только один путь — путь объединения с Северогерманским союзом в какой бы то ни было форме. Германское единство было осуществлено отнюдь не только «сверху», князьями и правительствами, но также и «снизу», силами буржуазного и либерального национального движения. Поэтому результатом стала не Великая Пруссия, а Германская империя. Отнюдь не князья первыми провозгласили прусского короля Вильгельма I германским императором 18 января 1871 г. в Зеркальном зале Версаля. Это сделала депутация северогерманского рейхстага, которая уже 18 декабря 1870 г. просила прусского короля принять императорскую корону. Депутацию возглавлял Эдуард фон Симеон, который еще в 1849 г. стоял во главе такой же депутации Национального собрания во Франкфурте-на-Майне, столь позорно отвергнутой Фридрихом Вильгельмом IV. Новая германская империя обладала, следовательно, с самого начала двойной легитимацией. С одной стороны, она получила согласие глав отдельных германских государств, а с другой — обоснование благодаря парламентским и плебисцитарным процедурам. Такова была двойственность нового германского национального государства, и симптоматичным оказался контраст между серыми гражданскими костюмами парламентской делегации, что придало акту нечто приземленно-повседневное, и блестящими мундирами князей и генералов, сверкание которых озарило основание империи.

После основания кайзеровской империи в 1871 г, вопрос о том, было ли необходимо германское национальное государство — и если да, то в такой ли форме, — казался излишним. Современники и два последующих поколения считали государство, созданное Бисмарком, исторической необходимостью без какой бы то ни было альтернативы. И разве не существовало множества аргументов в пользу такой точки зрения? Разве немцы, «запоздавшая нация» (Хельмут Плеснер), не наверстывали просто-напросто то, что большинство европейских наций оставили уже далеко позади? Не говорила ли сила нараставшего национального сознания как массовой идеологии в той же мере в пользу бисмарковского решения германского вопроса, как и аргумент экономической модернизации и важности развития экономических структур? Имеет ли вообще смысл ставить вопрос об исторических альтернативах?

Вопрос этот ставить необходимо, ибо только реконструкция прежних возможностей и шансов освобождает нас от фаталистической компиляции истории, позволяя судить о действительном историческом развитии. С точки же зрения политического наблюдателя, накануне создания империи происшедшее тогда было в действительности лишь одной из многих возможностей, и даже может быть, не особенно вероятной.

Существовало много возможностей решения германского вопроса. Одной из них был созданный в 1815 г. Германский союз, и в пользу этого говорят серьезные факты: то, что еще сохранилось от имперской традиции, уважение интересов существующей власти, гармоничность «Союзного акта», который действительно придавал существенный вес обеим ведущим державам, но не позволял им, однако, воспользоваться своим положением в ущерб остальным германским государствам. Не в последнюю очередь следует упомянуть также факт заинтересованности европейских держав в сохранении равновесия сил, которому, казалось, угрожал любой процесс объединения в Центральной Европе. Недолговечность Германского союза объяснялась прежде всего патовой ситуацией в отношениях между Австрией и Пруссией, препятствовавшей как любой модернизации Союза, так и какой бы то ни было централизации власти. Кроме того, она объяснялась идеологической отсталостью этого государственного образования, чья легитимация и система сохранения власти противостояла идейным течениям XIX в. и творческому осмыслению происходящего.

Вторая возможность решения германского вопроса была испытана в 1848–1849 гг.: создание современного, централизованного германского национального государства на основе суверенитета народа и прав человека. И эта модель оказалась нежизнеспособной — она потерпела крах как из-за социальной и идеологической разнородности ее либеральных и национальных движущих сил, так и из-за сопротивления европейских держав, воспринимавших распространение немецкого национализма за границы Германского союза как революцию, направленную против европейской системы равновесия. Но на поддержку со стороны немецких патриотов не мог надеяться ни один национальный парламент, отказавшийся от «освобождения» немецкой ирреденты, Эльзаса и Шлезвиг-Гольштейна.

После неудачи революции 1848 г. не было недостатка и в других моделях. С момента пробуждения национального движения в 1859 г. они горячо обсуждались, и у каждой были свои приверженцы. Существовала великогерманская идея, предполагавшая включение не только Австрии, но также Богемии и Северной Италии. Из всех идей именно эта была самой захватывающей, ибо открывала широчайшие перспективы и эмоционально воздействовала сильнее всего, пробуждая воспоминания о славной истории империи. Тем не менее уже в начале 60-х годов этот проект оказался наиболее безнадежным. Он не отвечал — не столь уж безусловно — гегемонистской претензии Пруссии, а это соответствовало в основном интересам высокопоставленной прусской бюрократии, в то время как король и крайне консервативное дворянство вполне уважали привилегии Габсбургов. Великогерманскому варианту противостояла экономическая целесообразность прогрессировавшей экономической интеграции в рамках Таможенного союза, относительная отсталость Дунайской монархии и ее допотопная меркантилистская экономическая политика. В остальном же Австрия давно уже вступила на путь, ведший за пределы Германии, — в Италии и на Балканах она была вовлечена во внегерманскую торговлю. Если бы многонациональное устройство Австрии привело к растворению государства Габсбургов в германском национальном государстве, это вызвало бы неразрешимые проблемы.

Возможна была и дуалистическая гегемония обеих ведущих держав в Германском союзе, в пользу которой время от времени выступала Пруссия, пытаясь воплотить ее в концепцию реформы Союза. Это привело бы к разделению Германии вдоль линии Майна с прусско-северогерманским союзом на севере и южногерманской федерацией на юге, управлявшейся из Вены. Еще в 1864 г. Бисмарк предлагал такое решение германского вопроса, которое могло привести к ликвидации давнего и затяжного прусско-австрийского конфликта. Это была бы реалистическая альтернатива в немецкой истории, потерпевшая, однако, поражение из-за того, что Австрия испытывала небезосновательное недоверие относительно стремления Пруссии к самоограничению и опасалась все новых требований со стороны берлинского правительства.

И наконец, существовала идея триады, с которой выступали средне-германские государства, боявшиеся как прусской гегемонии, так и прусско-австрийского двойного господства. Разве не напрашивалась идея объединить многочисленные чисто немецкие территории в национальное государство, а Пруссии, как и Австрии, продвинувшимся за пределы старой империи и обладавшим большей частью ненемецкого населения предоставить возможности идти своим собственным путем в качестве европейских держав? Концепция «третьей Германии» на протяжении столетий входила в число серьезных созидательных элементов немецкой истории — объединение малых и средних территорий с целью отпора гегемонистским устремлениям великих держав и сохранения унаследованных вольностей. «Третья Германия» была издавна верна империи в том смысле, что имперское устройство казалось лучше всего приспособленным для гарантирования прав отдельных государств. Существовало, правда, и искушение «прислониться» к какой-либо великой державе, чтобы противостоять давлению других держав. Модель Немецкого союза князей 1785 г. под прусским патронатом была так же допустима, как и союз с негерманской державой — от Хайльброннского союза 1633 г., в котором доминировала Швеция, до Рейнского союза под протекторатом Наполеона. С 1859 г. снова дала о себе знать идея «третьей Германия», предполагавшая реформировать союзное устройство с помощью усиления федеративных прав и укрепить компетенцию Союза в противовес ведущим державам Пруссии и Австрии. Довольно быстро выяснилось, что баварские, саксонские и баденские планы реформы Союза так сильно отличаются друг от друга, что единое выступление средних государств было невозможно, но триада имела достаточно сил, чтобы маневрировать между Австрией и Пруссией и сталкивать друг с другом обе немецкие великие державы в бундестаге. Впрочем, на основе Союзного акта 1815 г., как и прежде, существовало право каждого отдельного государства заключать союзы с негерманскими державами. Не исключался и новый вариант политики Рейнского союза.