Читать онлайн «Королева Брунгильда». Страница 13

НА ВОСТОКЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН

Византия как продолжение империи

С 335 г. Константинополь, город, который Константин возвел на месте бывшего греческого города Византии, был объявлен столицей империи и «новым Римом». Поскольку он дал приют большей части имперской бюрократии, он сохранил свои функции в 395 г., когда восточная часть римского мира досталась сыну Феодосия I, Аркадию. Казалось, Византийская империя — не что иное, как сохранившаяся Римская империя.

Впрочем, в V в. обе части Средиземноморья оставались достаточно близки между собой, и, возможно, их история отличалась меньше, чем часто утверждают. Действительно, Восток пережил почти те же опасности, что и Запад. Династическая нестабильность там и там была сходной, порождая одни и те же разрушительные последствия. Точно так же византийским границам извне постоянно угрожали «варвары», будь то гунны во Фракии или персы в Малой Азии. Дело даже чуть не кончилось трагически в 487 г., когда остготам удалось осадить Константинополь, обязанный спасением только своим великолепным крепостным стенам. На Востоке в армии тоже было много имперских варваров, и они периодически пытались поставить государство под свой контроль. Коренные римляне некоторых из них убили, как магистра милитум гота Гайну в 400 г.{38} или офицера гуннского происхождения Аспара в 471 г.{39} В более неявной форме Византия пережила и усиление разбоя, наносившего вред торговле, особенно в Египте и в горах Малой Азии. Кроме того, Восточный Рим страдал от бедствий, неведомых Западной Европе. В частности, это были религиозные трения: весь IV в. не прекращались распри между язычниками и христианами, а в следующем веке им на смену пришли столкновения между разными христианскими конфессиями. Не преувеличивая влияния таких беспорядков — которые, разумеется, стараются выпятить церковные источники, — можно не без оснований сказать, что в Византии период поздней античности был нелегким.

Однако император Востока имел на руках лучшие козыри для выхода из кризиса, чем его западный собрат, особенно с точки зрения политической харизмы. Действительно, с эллинистической эпохи обитатели восточной части средиземноморского бассейна признавали у своих правителей наличие некой сакральной ауры. Римское завоевание, а потом триумф христианства ничего в этом отношении не изменили. Подданные приближались к императору как к живому образу Христа, совершая проскинезу, ритуальный земной поклон, так изумлявший западноевропейцев. К тому же император систематически присваивал себе право назначать и смещать епископов — прерогативу, от которой первым получал выгоду патриарх Константинопольский или становился ее первой жертвой, в зависимости от конкретного случая. Во времена, когда церковные структуры оказывались прочней государственных, монарху всегда было выгодно иметь возможность контролировать руководящий состав христианской церкви.

Кстати, в качестве лринцелса-законодателя и вместе с тем наместника Бога византийский государь располагал некоторыми правами на вмешательство в вопросы определения догмы. В восточной части империи прошли великие вселенские соборы — Первый Никейский 325 г., Первый Константинопольский 381 г., Эфесский 431 г. и Халкидонский 451 г. А ведь устраивал собрание и в конечном счете навязывал свою волю по вопросам правоверия всякий раз император. Разве он не лучше знал природу и волю Господа, чем его подданные? Конечно, почитание в качестве представителя Бога на земле не всегда защищало от яда или кинжала; цареубийство, когда оно совершалось, — а так бывало часто, — византийцы истолковывали как знак, что Христос пожелал сменить наместника. Но в обычные времена сакрального статуса императорской власти было достаточно, чтобы упрочить позиции властителя Константинополя. На «Слоновой кости Барберини» ось тела императора находится на одной прямой со скипетром Христа. Восставать против подобного государя означало ставить под сомнение порядок, угодный Богу.

Кроме следствий этой императорской идеологии, которые с трудом поддаются количественному определению, настоящую причину выживания Восточной империи следует искать в сохранении эффективной фискальной системы. Реформированная бюрократия IV в. под прикрытием мощных стен Константинополя осталась в неприкосновенности. Со своими реестрами, ежедневно подытоживаемыми заново, чиновники продолжали обеспечивать регулярное поступление поземельного налога. Кроме того, положение новой столицы упрощало взимание торговых пошлин с товаров, провозимых по Босфору.

Мало того, что общая сумма налогов оставалась весьма значительной: высокий уровень монетаризации византийской экономики позволял императору использовать собранные суммы в форме наличной монеты. Поскольку империи удалось сохранить превосходную золотую монету, созданную Константином (солид, или номисму), все полученные деньги занимали объем, небольшой для столь значительной суммы. Собранные в провинциях деньги было нетрудно перевозить в столицу и складывать в имперскую казну, где экономные монархи накапливали баснословные запасы. Так, после смерти императора Анастасия (491–518) в его сокровищнице осталось 23 миллиона номисм, что в несколько раз превышало суммарный ежегодный налоговый сбор. Варварским правителям с их куцым бюджетом финансовые возможности Восточной империи казались неисчерпаемыми.

Византийский золотой поражал воображение как своей действительной стоимостью, так и уровнем подготовленности администрации, позволявшим его собрать. Эта эффективная фискальная система, которой завидовала в свое время Брунгильда, дала возможность сохранить античное чиновничество в полном составе. Она также позволяла возводить престижные строения, и с IV по VI вв. Константинополь обзавелся монументальным убранством, способным соперничать с обликом прежнего Рима. Богатая государственная казна также позволяла оплачивать постоянную армию и без особых затруднений покупать союзников или наемников. Всего этого западные государства были не в состоянии себе позволить. И это не обязательно было плохо, потому что византийский налог, источник могущества, не был безопасен. Так, некоторые историки утверждают, что успехи армий ислама в VII в. можно отнести на счет византийского сборщика налогов: мол, податное население Сирии и Египта в конце концов устало от алчности империи и предпочло перейти под власть мусульман, фискальные требования которых были гораздо умеренней.

Западноевропейцам VI в. византийский мир казался безупречным воспроизведением Рима цезарей. Однако варварские короли, регулярно направлявшие посольства в Константинополь, могли понять, что и Восток претерпел перемены. Как и повсюду, античное наследие постепенно исчезало, сменяясь новым и оригинальным обществом. Если взять один-единственный пример, то пропасть между Востоком и Западом начал создавать язык. Конечно, византийские элиты сохраняли свое двуязычие как знак социального превосходства. Но большинство византийского населения было чисто грекоговорящим, и мало-помалу греческий язык восторжествовал повсюду, ограничив использование латыни протоколом и юридической ученостью. Непохоже, чтобы эта перемена как-то поколебала идеологию. На Востоке как будто никто не замечал, что «император римлян» отныне царствует над людьми, которые не смогли бы понять языка Цицерона. Инертность риторики тормозила неизбежную эволюцию, поскольку официально властитель Византии по-прежнему носил титулы augustus, princeps и imperator. Если греческий термин басилевс (государь) в разговорной речи использовался еще в IV в., в императорском титуловании он официально появился только в 629 г. Но западноевропейцы уже не колеблясь именовали властителя Византии «греком», когда хотели посмеяться над ним. И эта ирония переходила в ненависть, когда варварские короли осознавали, что Восточная империя притязает на латинскую Европу.

Ловушки универсализма

Римская идентичность естественным образом внушала византийцам воинственный универсализм. Наследники Энея чувствовали себя обязанными вернуть каждый клочок земли, которая когда-то была римской, прежде чем расширять границы Рима до пределов мира.

Императорский пурпур был не чем иным, как цветом палудамента, длинного плаща, который надевали римские полководцы во времена республики и который все еще демонстративно носил всадник со «Слоновой кости Барберини» поверх панциря. Эти притязания на мировое господство дополнительно укрепило христианство, так как имперским богословам казалось естественным, чтобы наместнику Бога на земле в конечном счете покорились все люди.