Читать онлайн «Истоки славянской письменности». Страница 15

Вообще святому Иерониму нам надо уделить больше внимания. Дело в том, что есть давняя традиция, «перекочевавшая» в науку и существующая там на правах одной из гипотез возникновения глаголицы, приписывать создание последней этому почтенному мужу.

Иероним родился около 347 года в Стридоне, на Словенском побережье. Возможно, его родители были римскими поселенцами. Однако не исключено, и даже очень и очень вероятно, что они были славянами. Во всяком случае, в своих письмах Иероним называет далматинцев и иллирийцев своим народом. А о том, что иллирийцы и далматинцы того времени были именно славянами, говорит тот факт, что говорили они на славянском языке. В своём «Комментарии к Посланию Павла к ефесянам» Иероним соотносит себя с именем «Тихикус» и даёт его пояснение на латыни: «Имя Тихикус интерпретируется как молчаливый». Славянам и без подобного пояснения ясно, что значит это имя — «тихий», «молчаливый». У словенцев, из среды предков которых вышел Иероним, до сих пор есть слово «тих», буквально означающее «молчаливый». Отсюда следует простой вывод: если святой Иероним и не был сам славянином, то знал славянский (венетский) язык, который в его время в области нынешней Словении (Истрия, Далмация) был разговорным, то есть иллирийцы и далматинцы — славяне.

Образование Иеронима, вначале домашнее, было продолжено в Риме. Большая часть его жизни прошла в Риме и Палестине. По предложению папы Дамаса I (366–384) он перевёл всю Библию на латинский язык. Он также написал ряд комментариев к Библии, ряд аскетических, монашеских и теологических работ.

Библию Иероним переводил не только с греческого на латинский. В своих письмах он сообщает, что перевёл Библию своим землякам (II, 52; 159). То есть перевёл, вероятнее всего, на славянский (венетский) язык. Но каким алфавитом при этом пользовался Иероним? Он мог использовать греческий или латинский алфавит. Однако подобные переводы были бы трудночитаемы. Так что для этой работы применялось, надо полагать, особое славянское письмо, каковым могла быть протоглаголица или даже глаголица. Данное письмо Иероним мог изобрести, всего лишь отредактировать его и, наконец, использовать без всякой редакции.

Первую из перечисленных гипотез мы не принимаем по следующим соображениям. Трактат Храбра «О письменах» имел направленность против «трёхязычной ереси», то есть доказывал право славян иметь церковные книги и богослужение на родном языке. В этой связи упоминание славянской азбуки, созданной самим святым Иеронимом, как нельзя лучше подтверждало бы это право. Но Храбр о ней молчит. А ведь он был человеком образованным, к тому же духовного звания. Так что не знать о подобном деянии святого Иеронима он не мог. Конечно, можно возразить, что Иероним был одним из учителей ранней Западной церкви, ориентировался на Рим, а Храбр был ориентирован на Константинополь. Поэтому Храбр мог умолчать о создании славянской азбуки «западным» святым. Однако во времена Храбра окончательного разрыва между римской и константинопольской церквями ещё не произошло. Вспомним, что Кирилл и Мефодий в своей миссионерской деятельности апеллировали к Риму, а Мефодий был даже рукоположен папой в сан архиепископа. Об этом Храбр, безусловно, знал и принимал данные факты как должное. Уж тем более не должна была смущать его «западность» Иеронима, жившего в IV веке н. э., когда ещё ни о каком расколе между церквами не было и речи. Так что молчание автора трактата «О письменах» ясно говорит о том, что святым Иеронимом славянская азбука не создавалась, к созданию протоглаголицы или глаголицы он отношения не имеет.

Более вероятен вариант, что Иероним перерабатывал (дорабатывал) уже существовавший у славян протоглаголический алфавит. Такой точки зрения придерживаются, например, такие современные учёные, как словенец Иван Томашич и россиянин В. А. Чудинов (II, 58; 137–138). Мы, однако, оговоримся: доработки Иеронима не носили существенного характера, если имели место вообще. В случае существенности этих доработок они, скорее всего, отразились бы в том же трактате Храбра. Причём им было бы присвоено имя «создание», по аналогии с доработками (переработками) Кирилла. Но у Храбра ничего об этом нет. Кроме того, если брать версию В. А. Чудинова, по которой в результате редакции Иеронима глаголица вообще приобрела окончательный вид (в её хорватском варианте) (II, 58; 137), то кажется весьма странным, что ориентировавшийся на Рим Иероним, переводивший Библию с греческого языка на латинский, вдруг редактирует славянское письмо, приближая его к греческому, а не латинскому алфавиту.

Итак, редактирование святым Иеронимом славянской азбуки было незначительным. Его могло не быть вовсе. Иероним просто при переводе Библии на славянский язык использовал бытовавший среди славян Истрии и Далмации протоглаголический алфавит. Но тот факт, что Иероним использовал протоглаголическое письмо в своей работе, раз и навсегда крепко связал его имя с глаголицей, заставляя многих видеть в нём автора последней.

На сегодняшний день, несмотря на значительную массу свидетельств, которые указывают на возможность существования протоглаголицы, в распоряжении учёных нет ни одного текста, ни одной, хотя бы очень короткой, надписи, выполненных буквами этого алфавита. То есть положение с протоглаголицей в этом отношении разительно отличается от положения с протокириллицей.

В науке предпринимались попытки воссоздать протоглаголический алфавит. Они принадлежат советским учёным Н. А. Константинову, Н. В. Энговатову и И. А. Фигуровскому и относятся к 50—60-м годам прошлого столетия.

Н. А. Константинов выводил протоглаголическое письмо из так называемых «причерноморских знаков». Знаки эти были открыты в середине XIX века в русском Причерноморье — в Херсонесе, Керчи, Ольвии и других местах, где когда-то существовали греческие поселения. Датируются концом I тысячелетия до н. э. — первыми тремя-четырьмя веками н. э. Встречаются наряду с греческими надписями на каменных плитах, надгробьях, амфорах, монетах и т. п. Некоторые из знаков схожи с буквами глаголицы.

Большинство специалистов по «причерноморским знакам» считают их знаками скифо-сарматских родов, а некоторые более сложные и поздние — царскими монограммами (И. И. Мещанинов, Э. И. Соломоник, В. С. Драчук и др.) (II, 31; 117–118), (II, 27; 189–193).

Н. А. Константинов же полагал, что «причерноморские знаки» ведут своё происхождение от кипрского слогового письма V–IV веков до н. э. и являются именно письмом. Таким образом, протоглаголица уходит корнями в кипрский силлабарий (II, 31; 118–121), (II, 58; 152–154).

Н. В. Энговатов воспроизводил протоглаголический алфавит на основе изучения загадочных знаков, встречающихся в кирилловских надписях на монетах русских князей XI века (II, 31; 121–123), (II, 58; 152–154).

Наконец, И. А. Фигуровский воссоздал протоглаголицу на основе исследования русских пряслиц и хазарских надписей на баклажках Новочеркасского музея (II, 58; 154–156), (II, 31; 127–128).

Все попытки реконструкции протоглаголического алфавита были подвергнуты научной общественностью острой критике. В нашей главе мы не будем подробно рассматривать все плюсы и минусы результатов работы Н. А. Константинова, Н. В. Энговатова, И. А. Фигуровского. Интересующихся отсылаем к книгам В. А. Истрина «1100 лет славянской азбуки» и В. А. Чудинова «Загадки славянской письменности», в которых произведён разбор всех трёх попыток воссоздания протоглаголицы.

Здесь же отметим лишь одно уязвимое место гипотез этих исследователей. Они считали протоглаголицу возникшей в среде восточных славян. Тогда как исторические факты свидетельствуют скорее об обратном, т. е., что в среде восточных славян она не возникала. К подобным фактам относим наибольшее распространение и наиболее долгое использование глаголицы у славян западных, точнее юго-западных. Поскольку протоглаголический алфавит, если он существовал, был непосредственной предтечей глаголицы, то приходится полагать, что протоглаголица родилась именно у юго-западных славян.

Уже к нашим дням относится ещё одна попытка воспроизведения протоглаголического алфавита. Предпринял её российский учёный В. А. Чудинов. Он выводит протоглаголицу в основном из ободритских рун и слогового славянского письма, о котором мы поговорим ниже (II, 58; 161–163). Отзывы учёных о результатах усилий В. А. Чудинова нам пока не известны. Как говорится, поживём — увидим.

Что касается происхождения протоглаголицы, то, поскольку далеко не все учёные допускают возможность её существования, «полифонии», подобной той, которая существует в отношении вопроса происхождения глаголицы, здесь не наблюдается.

Но, как нам кажется, часть точек зрения на происхождение глаголицы можно перенести и на протоглаголический алфавит (раз уж последний был «прародителем» первой). Поэтому процитируем Я. Б. Шницера, который в немногих словах даёт представление о существующих гипотезах возникновения глаголического письма. «Глаголица состоит из 40 знаков с такими замысловатыми, причудливыми и своеобразными формами, что при поверхностном взгляде очень трудно найти какое-либо сходство с другими алфавитами. Это обстоятельство и подало повод к оживлённым спорам по вопросу о том, что именно послужило образцом для изобретения глаголицы. Некоторые полагали (Антон) (чешский учёный конца XVIII века. — И.Д.), что глаголица заключала в себе первобытные славянские письмена, так называемые руны, то есть те символические знаки и изображения, которые существовали у славян в дохристианскую эпоху и служили для обозначения не отдельных звуков, а целых понятий, как то времён года, месяцев, явлений природы, божеств и прочих. Всеволод Миллер, однако, посмотрел на это совершенно иначе. По его мнению, в замысловатой форме глаголицы надо видеть не руническую систему древних славян, а признак личного творчества, почему и приписывает изобретение этой азбуки святому Кириллу.