Читать онлайн «Россия и япония (История военных конфликтов)». Страница 68

В оставленном Маньчжурской армией городе Ляояне, на его железнодорожной станции в руки японцев попали большие запасы военного снаряжения, продовольствия, боевых припасов. Все это многие месяцы днем и ночью доставлялось воинскими эшелонами из России, поскольку официально считалось, что именно Ляоянские укрепленные полевые позиции станут "камнем преткновения" для сухопутных сил страны Восходящего Солнца в ходе всей войны.

В Ляоянском десятидневном сражении японцы, по их данным, потеряли почти 24 тысячи человек (600 офицеров и 23 243 нижних чинов). Это было намного меньше потерь осадной 3-й императорской армии генерал-полковника Маресукэ Ноги в боях на ближних подступах к крепости Порт-Артур и во время ее первого штурма.

Потери русской Маньчжурской армии в Ляоянском сражении составили 541 офицер и 16 493 рядовых и унтер-офицеров, из них убитыми были менее трех тысяч. Для десятидневного упорного сражения число погибших оказалось небольшим даже с учетом того, что русские войска оборонялись на заранее подготовленных полевых позициях.

Такое традиционно непропорциональное для войн соотношение убитых и раненых свидетельствует о следующем. Войсковые начальники знали, что генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, как полновластный командующий армией, оценивает боевую деятельность полков и дивизий исключительно по боевым потерям. Чтобы иметь у высокого начальства авторитет, с признанием которого связаны награды и повышение в чинах, военачальники царской службы, как правило, увеличивали количество раненых. В их число включались многие сотни людей, получавших царапины, мелкие ушибы от взрывов вражеских снарядов, но не покидавших ни на минуту строй и поле боя и не обращавшихся за медицинской помощью. За счет таких "раненых и контуженых" официальные потери русских войск под Ляояном можно считать завышенными на несколько тысяч человек. Впоследствии то же самое было проделано после сражений под Шахэ и Мукденом.

Ляоянское сражение во многом отличалось ото всех предыдущих боевых столкновений сторон. Русские батальоны и роты, их командиры стали воевать искуснее. Заметно улучшилось управление ходом боя в полках, хотя броски в атаку в густых цепях, правда, все еще продолжались, что приводило к неоправданным потерям в солдатах и младших офицерах. Однако взаимодействие родов войск - пехоты, артиллерии и кавалерии оставляло желать много лучшего. В армии и корпусах в ходе Ляоянской операции проходило дробление соединений - дивизий и полков, что негативно сказывалось на управлении войсками и обеспечением их всем необходимым для ведения боя.

Войсковая разведка оказалась слабой из-за отсутствия специальных разведывательных подразделений. Разведку вели, как правило, случайные офицеры и унтер-офицеры, люди лично храбрые и инициативные, но не знавшие азов ведения военной разведки. В итоге достоверность полученной разведывательной информации часто оказывалась не на высоте и не отличалась достаточной полнотой сведений о противнике.

Вместо того чтобы принять необходимые организационные меры для создания армейских органов военной разведки (пусть с большим опозданием, поскольку война уже шла), командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин стал принимать иные меры. Изучив положение дел с разведкой, он решил, что следует усилить захват "языков". В приказе командующего за каждого пленного японского солдата было обещано платить взявшему в плен 100, а за неприятельского офицера 300 рублей. Этот приказ был объявлен в войсках.

Но количество пленных японцев с начала войны оставалось ничтожным, и в своем большинстве они давали неверные сведения часто по причине своей низкой осведомленности. К тому же даже в армейском и корпусных штабах не оказалось квалифицированных переводчиков. До конца русско-японской войны Маньчжурская армия фактически оставалась без войсковой разведки как таковой.

Самые ценные сведения о противнике добывались путем сбора документальных данных. К ним относились допросы пленных, предметы снаряжения и обмундирования с номерами, нагрудными знаками, записные солдатские книжки, дневники с кратким изложением действий войсковой части, карты, найденные в сумках убитых японских офицеров с нанесенными расположениями войск, конверты от писем с обозначением точного адреса военнослужащего (армия, дивизия, полк, рота). Однако работа с такими документальными источниками затруднялась из-за почти полного отсутствия людей, знавших не разговорный, а письменный японский язык. Надежды на китайцев-переводчиков не оправдались.

Неприятельское командование, не сумев разгромить русские войска в Ляоянском сражении, выиграло у бездарного полководца Куропаткина территорию в виде города Ляояна, прилегающую местность и отрезок железной дороги, и тем самым осажденный Порт-Артур еще больше удалился от театра военных действий на полях Маньчжурии. Окружение и уничтожение Маньчжурской армии, на что рассчитывали маршал Ивао Оямо и его штаб, оказалось японцам просто не под силу.

Русская армия избежала запланированного разгрома, сама нанесла большие потери противнику, но потерпела большое поражение в моральном отношении. Отступать непобежденному солдату и его командиру было тяжело во все времена. В ходе русско-японской войны подобное явление "сопутствовало" российскому воинству начиная с приграничного сражения на реке Ялу и боя за Цзиньчжоу. Трудно найти воспоминания участников тех военных событий, которые бы с горечью и болью не писали об этом.

Главная причина очередной неудачи русской Маньчжурской армии, на сей раз в Ляоянской операции, - военно-профессиональная отсталость большинства генералитета и старших офицеров Российской императорской армии, волей судьбы оказавшийся на Дальнем Востоке. Такие люди, как вице-адмирал С.О. Макаров и генерал-майор Р.И. Кондратено, были в Маньчжурии не правилом, а исключением. Именитые и потомственные, но бездарные и слабо подготовленные старшие военачальники продолжали нарушать элементарные требования тактики боя.

Так, неправильная организация сторожевой службы в действующих войсках всегда приводила к полному незнанию русским командованием обстановки и постоянному утомлению армейских сил. Сторожевая служба не являлась той надежной завесой, которая позволяла бы свободно маневрировать силами. При равенстве сил или даже своем превосходстве над японцами русская армия в итоге проигрывала им и в наступлении, и в обороне.

Большинство русских офицеров и подавляющее большинство рядовых русских солдат дрались и умирали там, где им приказывали, мужественно сражаясь и тем самым отстаивая честь и боевые традиции армии России. Но вся беда заключалась в том, что их жертвенность оказывалась в итоге напрасной. Под Ляояном солдаты и офицеры Маньчжурской армии желали драться. Участник Ляоянского сражения полковник В.А. Апушкин писал:

"...Боевое воодушевление было недостаточно только там, где были начальники, равнодушные к славе и пользе Отечества, - "панические генералы", презиравшие свои войска и презираемые ими, грубые, надменные, невежественные, заботливые о себе и незаботливые о войсках".

По мнению большинства отечественных и зарубежных военных историков русско-японской войны 1904-1905 годов, генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, наделенный должностью полководца России, из района Ляояна мог и должен был сильно ударить по внутренним операционным линиям японцев. Тем самым он мог разбить маршала Ивао Ояму до подхода его войск к реке Тайцзыхэ по частям, по отдельным армиям, особенно 1-ю генерала Тамесади Куроки, оказавшуюся на противоположном берегу реки в незавидном положении. Но ни организаторов, ни исполнителей, способных на творческий, сознательный риск, в куропаткинской Маньчжурской армии не нашлось. Хотя лично храбрых военачальников, бесспорно, было немало.

Именно генералитет и сам командующий Маньчжурской армией не смогли использовать в Ляоянской операции стойкость своих солдат, желание их сражаться, использовать собственное превосходство в силах и средствах ведения боя. Не случайно в своем докладе В.Е. Флуг, генерал-квартирмейстер штаба царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева, отмечал:

"...Неудачи Маньчжурской армии, приведшие к отступлению ее от Гайчжоу до Мукдена... коренились исключительно в том действии, которое производили на воображение начальства армии смелые маневры неприятеля, вызывавшие с нашей стороны только пассивное уклонение от ударов вместо того, чтобы отвечать на маневр контр-маневром, на удар ударом. К сожалению, такое настроение высшего командования Маньчжурской армией отразилось на некоторых старших войсковых начальниках, что, в свою очередь, еще более ослабляло решимость высшего командования доводить дело до боевой разведки. Это особенно рельефно выразилось в действиях на правом берегу