Читать онлайн «Повседневная жизнь Парижа в Средние века». Страница 13

Мы не знаем, в какой форме требовалось назвать себя нотариусу, чиновнику или составителю юридического акта. Правила явно были различны для разных видов документов или еще не выработаны. Например, в земельном акте, затрагивающем интересы людей из одного квартала, личность соседа, упоминаемого для уточнения местоположения дома на данной улице, характеризовалась лишь вкратце, поскольку он был настолько известен местным жителям, что не имело смысла сообщать о нем подробнее. В подобных документах идентификация личности принимает разную форму — от одного лишь имени или прозвища, от которых нам мало проку, до обозначений, включающих имя, данное при крещении, фамилию, порой — упоминание ремесла или социального статуса, а то и родственных связей, например «зять» или «сын». В налоговых списках не указывается профессия или общественный статус, хотя, казалось бы, их следовало отметить, чтобы не вышло путаницы с налогоплательщиками. В податных книгах конца XIII — начала XIV века содержится много ссылок, в которых приводится лишь прозвание человека. В судебных документах гораздо больше подробных сведений как о мужчинах, так и о женщинах, по крайней мере, в сравнении с лаконичностью других источников. Подробности о возрасте, месте рождения, ремесле свидетелей и обвиняемых изложены письменно. Но в целом выходит, что идентификация путем обозначения профессии и адреса не была устоявшейся практикой, возможно, потому, что таких сведений не запрашивали систематически.

Однако на протяжении трех последних столетий Средневековья тенденция к более четкому обозначению правил, применимых ко всем для ясного обозначения человека в городе, набирала силу, поскольку система обозначения по имени и прозвищу, ставшему фамилией, не позволяет избежать омонимии. 30–40 процентов мужчин получали при крещении имя Жан; если добавить к нему расхожую фамилию, например Буланже («булочник»), Лефевр («солевар») или Легран («высокий»), под такое обозначение могли попасть одновременно десятки людей. Филипп де Бомануар поднял эту проблему, говоря о наследстве, завещанном людям с такой вот неясной идентификацией. Он заявил, что нужно провести устное расследование, чтобы выяснить, о ком идет речь, а в случае неудачи — передать наследство тому, кто в нем более всего нуждается, из соображений милосердия. Это одна из проблем, возникающих в частной жизни из-за одинаковых имен, а для Парижа она была весьма злободневной.

В самом деле, в огромном городе проблемы, вытекающие из омонимии, принимали особо острый характер. Сеньоры и рантье, ожидавшие денежных поступлений от владельцев домов и обитателей имения, а также представители правопорядка, разыскивающие подозреваемого или преследующие преступника, хотели избежать путаницы, иначе каждая из этих властей рисковала лишиться своих прав и связать себе руки. С этой точки зрения огромный город стал зоной свободы уже потому, что было невозможно знать конкретно всех людей, которые жили там постоянно или временно. Вот почему в документах имена все чаще сопровождаются четкими указаниями на профессию, родственные связи и местожительство. Адрес (уже затрагивавшийся нами вопрос) служит различительной чертой. С ним возникало немало трудностей из-за отсутствия четкой системы ориентировки.

Итак, в средневековом Париже люди могли воспользоваться как омонимией, так и неясностями с обозначением их привычного местожительства, чтобы при случае начать новую жизнь, если предыдущая сделалась невыносимой из-за утраченной репутации, тяжести семейных или иных уз. Именно этим объясняется медлительность, с какой утверждалась идентификация личности и адреса парижан и парижанок. Для подавляющего большинства жителей столицы было важно, из соображений взаимопомощи и безопасности, чтобы людей можно было «вычислить» только в их семейном кругу и ближайшем соседстве, они противились своему включению в четкую письменную систему, доступную контролю со стороны парижских властей.

В конечном счете, трудно сказать, что было важнее в повседневной жизни парижан в средневековый период. Мы уверены, что тенденция к быстрой ассимиляции вновь прибывших и удобное смешение общественных статусов в итоге превратили разношерстные слои населения в граждан Парижа с четко определенным «местом, избранным для пребывания», и с ясно обозначенными фамилиями и названием ремесла, в членов целого сообщества, какое являла собой столица. Однако мы не знаем, осознавали ли парижане эти тенденции в XIV–XV веках, или же они ощущали себя только жителями той или иной улицы, а их горизонт ограничивался кругом семьи, ближайших соседей и товарищей по ремеслу или торговле, да и был ли им вообще знаком остальной город, куда им практически не приходилось выбираться.

Семья, ближайшее соседство, приход определяли рамки повседневной жизни, устанавливали связи — по большей части полезные и надежные. Честь, репутация утверждалась внутри этого микрообщества. Но подробности соглашений между родственниками или коллегами, мелкие происшествия повседневной жизни почти не упоминаются в письменных источниках, служащих основой для воссоздания истории Парижа в Средние века, хотя речь наверняка идет о важных вопросах. Точно обозначить эти связи, соизмерить удельный вес повседневных событий и поступков, обеспечивающих спокойствие семьи, уважение других — трудная задача. Следы соглашений, договоров, тех или иных поступков ничем не примечательных людей хранятся в нотариальных архивах, это горы документов, в которых отражено, как осуществлялось регулирование общественной жизни. Эти мелкие происшествия практически не интересовали высшие инстанции королевского, феодального или церковного правосудия. Однако за весь период Средневековья в Париже сохранились архивы только этих инстанций. Проводить исследование можно лишь о конце XV века, благодаря большому количеству чудом сохранившихся документов из двух парижских нотариальных контор, которые сообщают, как и следовало ожидать, о весьма конкретных и самых банальных случаях. Там находятся акты, касающиеся рынка недвижимости, которые показывают, что парижане развивали этот род деятельности и в самом городе, и в пригородах. Там же есть брачные договоры, документы об установлении опеки и о наследовании, которые могут пролить свет на историю парижских родов конца Средневековья. Мы рассмотрим две категории документов, освещающих обычную жизнь людей с одного конца улицы или из одного квартала: с одной стороны — нотариальное засвидетельствование различных фактов, а с другой — документы, скрепляющие согласие в урегулировании мелких конфликтов, улаженных путем компромисса и за денежную компенсацию.

Нотариальные акты, хранившиеся в архиве этих контор, проливают свет на жизнь людей, обитавших на правом берегу Сены в самом конце XV века. Здесь важна не процедура, а сами события, упомянутые в этих актах, поскольку они создают более четкое представление о повседневной жизни, наверняка не слишком отличавшейся от быта на других улицах и в предшествующие периоды.

Вот, например, акт, составленный в 1498 году Тома Мэрессом, Жаном Готье и Матье Робишоном, виноторговцами и гражданами Парижа, а также Жанной, вдовой винного разносчика Филиппа Буре. Они подтверждают, что сын Жана Делестра, виноторговец, проживавший на улице Мортельри, но к тому времени скончавшийся, в самом деле носил прозвище Маленький Жан. Зачем потребовался такой документ — неизвестно, но можно предположить некий конфликт между наследниками и споры о том, кто скрывался под этим прозвищем. Использование прозвищ для обозначения людей с одинаковыми именами в одной и той же семье было обычным делом, но поскольку прозвище закреплялось лишь устно, то в какой-то момент могло возникнуть недоразумение.

Неуверенность, мать споров, может также касаться возраста. До учреждения специальных контор, занимавшихся регистрацией рождения и смерти, письменными подтверждениями могли служить записи в церковных книгах о крещении и смерти, но в Средние века подобная регистрация еще не была обязательной. Нотариальное засвидетельствование помогает преодолеть трудность, возникшую в вопросе о наследовании или совершеннолетии. Вот документ от 1496 года. Жан Ленорман, священник, Жак Готье, торговец и гражданин Парижа, проживающий по улице Жарден, а также его жена и Жанна, жена кожевенника Никола де Рибекура, проживающего в Париже на улице Сент-Антуан, свидетельствуют о возрасте Тома Тюркама, сына Жана Тюркама, следователя из Шатле. В среде мелких лавочников, слуг или батраков подобное неведение, порождающее спор о возрасте молодого человека, вполне вероятно. Но указание на социальный статус отца отсылает нас к среде магистратов из Шатле, причем не самого низшего разряда. Наверняка спор возник из-за отсутствия письменного подтверждения (записи о крещении в церковной книге). Впрочем, в нотариальном свидетельстве приводится лишь приблизительный возраст. Наверное, дискуссия выдалась серьезная, раз свидетелей подобрали из самого широкого социального спектра: священник, торговец, две женщины. В данном случае вопрос идет о дате рождения, в других случаях речь идет о точной дате смерти.