Читать онлайн «Повседневная жизнь Парижа в Средние века». Страница 11

Помилование заключенных было актом милосердия со стороны властей. Такой властью был наделен король. Каноники собора Парижской Богоматери тоже имели на это право в Вербное воскресенье, когда совершали крестный ход из аббатства Святой Женевьевы к собору Богоматери. Они останавливались перед Шатле и пели гимн «Gloria laus et honor». Дверь открывалась, и одного узника освобождали. Епископ Парижский в день своего вступления в должность тоже пользовался этим королевским правом.

Повседневная жизнь была размерена шествиями и процессиями, связанными с праздниками святых в календаре прихода, товарищества или ремесленного цеха. Материалы одного судебного процесса сообщают нам подробности одной местной процессии. Эти документы XV века сохранились, речь в них идет о доме спорной принадлежности, который лежал в руинах, служил свалкой отходов и распространял зловоние по всей округе. Процесс был связан с тем, что злополучный дом находился на пути следования процессии, возглавляемой канониками Святого Бенедикта.

Маршруты следования, которыми регулярно пользовались священники и верующие, были своего рода формой присвоения территории теми, кто на ней жил и трудился. Парижский календарь следует рассмотреть с этой точки зрения в качестве временно-пространственной органиграммы. Исследования Поля Пердризе показали, что можно собрать прямые указания на маршруты следования кортежей священнослужителей или процессий с участием клириков и мирян в рамках территории, овладение которой символически подтверждалось ежегодно. В эти религиозные маршруты регулярно включали городские улицы, а также водный путь. Например, духовенство собора Парижской Богоматери, обладавшее прерогативами на приходские и коллегиальные церкви, следовало на лодке от собора до церкви Сен-Жерве; там, отслужив обедню, каноники получали оброк, знаки подчинения от клира Сен-Жерве — баранов и вишни для певчих из собора Богоматери. Точно так же церковники из собора Парижской Богоматери отправлялись по реке в аббатство Святого Виктора на день памяти святого — 21 июля.

Кроме традиционных шествий во время больших христианских праздников бывали и чрезвычайные процессии, не предусмотренные календарем: искупительные шествия, проводимые по решению суда или политических властей; молельные шествия, чтобы просить об окончании засухи, прекращении наводнения; благодарственные шествия, чтобы возблагодарить Небо за восстановление мира, рождение королевского отпрыска или выздоровление государя.

В зависимости от чрезвычайности происшествия или важности обычного праздника в кортеж могли войти либо прихожане, члены братства, почитающие своего святого покровителя, либо целое представительство всего парижского сообщества: духовенство, органы управления и суды, ремесленные цехи.

Траурные кортежи обязательно должны были включать монахов, в частности из нищенствующего ордена: изображения их скорбной череды сохранились на многих могильных памятниках. К участию в благодарственных процессиях привлекали детей — символ невинности, которые шли в окружении духовенства. Ничто не предоставляли на волю случая, каждый повиновался порядку, который определял цели и форму деятельного изъявления благочестия, радости или скорби.

Маршрут следования тоже был точно определен, о чем говорит формулировка «по обычным местам». Так, когда по городу шествовали представители Университета — магистры и студенты, отправной точкой служила церковь Сен-Матюрен на улице Сен-Жак Кортежи, молившие Небо о милосердии, выступали из аббатства Святой Женевьевы; по такому случаю по городу проносили мощи святых покровителей Парижа — святой Женевьевы и святого Марселя. На карнавал и на Иванов день на Гревской площади, на берегу Сены, зажигали праздничный костер — там он не мог вызвать пожар.

Среди разнообразия праздничных и религиозных шествий следует выделить такое важное событие, как вступление в город короля. Эти торжественные церемонии, получившие развитие с XIV века, являлись весьма знаменательными событиями городской жизни, их тщательно подготавливали усилиями городских властей и жителей, они финансировались из городской казны. Эти церемонии отличались пышностью шествий, участники надевали яркие, красочные костюмы, по пути следования кортежа на площадях и перед церквями разыгрывались театральные представления и пантомимы, столы ломились от еды и питья, и даже фонтаны вместо воды наполняли вином. Ночью устраивали великолепную иллюминацию и танцы, всюду звучали песни и музыка. Для таких роскошных празднеств улицы вычищали до блеска, фасады домов украшали тканями и коврами, мостовую посыпали благоухающими травами и цветами. Праздничное настроение и радость можно было выразить, надев шляпу, украшенную цветами. Эти головные уборы так часто использовали, что их стал изготовлять особый ремесленный цех. В очень большом городе было возможно создать (конечно, на короткое время) настоящую волшебную страну. Пространство повседневной жизни, обычно тесное и довольно грязное, преображалось, чтобы принять государя, его семейство и двор. Такие торжественные въезды прославляли союз короля со своей столицей, со всеми парижанами.

В «Счетах города Парижа» за 1483–1515 годы приводятся суммы расходов на двенадцать торжественных въездов короля и принцев, пять похорон королевских особ, четыре иллюминации, шесть кортежей для встречи послов. В 1496 году праздничная иллюминация по случаю рождения дофина вызвала расходы на дрова, музыкантов, хлеб и вино, которые раздавали всем подряд у дверей ратуши, на груши, персики и орехи, раздаваемые детям в знак радости или разбрасываемые из окна ратуши. В счетах также упоминается о закупке белых жезлов для судебных приставов, которые сдерживали толпу на пути следования кортежа от улицы Сен-Дени до собора Парижской Богоматери во избежание толкотни и беспорядков.

В противоположность таким дням организованного веселья или траура (что для нас здесь одно и то же, поскольку все парижане призваны участвовать в событии, касающемся короля и его семьи и сопровождающемся определенным церемониалом, ритуалом и обычаями), то есть официально предусмотренным и организованным, случались другие, когда улица волнуется, «ропщет» и восстает. Времена спонтанных собраний и прохода через город к дому ненавидимого нотабля, ко дворцу, где притаились дурные советники короля, к арсеналу или крепости, чтобы вооружиться. Часы зажигательных речей вожаков восстания или умиротворяющих отповедей магистратов, пытающихся успокоить толпу. О таких случаях рассказано в хрониках, они подробно разобраны в материалах судебных процессов, которые порой за ними следовали, или в прошениях о помиловании, в которых объясняется, каким образом осужденный, молящий о пощаде, был вовлечен в мятеж. Здесь по определению речь не идет о повседневной жизни и привычной обстановке. Из-за своего чрезвычайного характера дни бунтов или репрессий были описаны и проанализированы во всех трудах по истории Парижа. Такие бурные, но непродолжительные события не создают верного представления о привычном течении жизни в столице, вот почему мы упоминаем о них лишь вскользь.

История пространства оставляет след, и город хранит свидетельства своего прошлого; история людей, застроивших и преобразовавших пространство в большой город, почти не оставляет материальных следов; чем дальше в глубь веков погружается историк, тем меньше у него материала. Выразимся яснее: в источниках содержится много свидетельств о средневековых парижанах, но они разрозненны и неполны и дают лишь косвенные ответы на наши вопросы. Такие, пусть даже самые скудные сведения необходимы, потому что создают основу того, что мы можем сказать о парижанах в их повседневной жизни, а не только как о налогоплательщиках или подневольных людях.

Наши знания о происхождении парижан XIII века основаны главным образом на их прозвищах, записанных в податные книги, оброчные реестры и другие документы, и вытекают из предположения: до XIII века, то есть пока прозвища еще не слишком закрепились, прозвание, приводимое в письменном документе, может характеризовать человека или его родственника из предыдущего поколения, значимого для семьи. Объединить все эти прозвища, классифицировать их, различая прозвания типа «из Иври» или «из Вильнёва», «пикардиец» или «англичанин», определить пропорцию, которую они составляют в списке прозвищ, потом подразделить их на подгруппы — вот метод, который я применила к прозваниям жителей с левого берега Сены, почерпнув их из документов и объединив в группы. Кое-какие исследования в отношении правого берега как будто не противоречат выводам, сделанным путем этого косвенного анализа.