Читать онлайн «Варяго-Русский вопрос в историографии». Страница 138

Об ущербности, с позволения сказать, методологического подхода Жарнова, рассуждающего по логике, если найдена вообще любая скандинавская вещь в женском погребении, то в нем покоится непременно скандинавка, а выявленному таким способом их числу должно соответствовать - «по характеру соотношения различных половозрастных групп» - и равное число погребенных мужчин-скандинавов, говорят многие факты. Например, факты разноэтничных парных погребений вообще, а именно мужчины-балта с женщиной-скандинавкой, на что указывал в 1975 г. Д.А.Авдусин. При этом он подчеркивал, что «вряд ли стоит сомневаться, что женщина будет положена на костер в национальном наряде, а основным обрядом погребения может оказаться балтский».

Во-вторых, в 1990 г. Т.И.Алексеева, исследовав краниологическую серию Гнёздовского могильника - четыре мужских и пять женских захоронений (крайне малая ее численность объясняется господством обряда трупосожжения), подытоживала: «...Отличие от германского комплекса и явное сходство с балтским и прибалтийско-финским налицо». А такой вывод серьезно смутил антрополога, т. к. ему «противоречат погребения в камерах двух мужчин и двух женщин», и противоречат потому, что подобный тип погребения она, вслед за археологами, связывала только с норманнами. Ею также было отмечено, что один из мужских черепов, судя по высоте ушных отверстий, «был довольно высок, что не характерно для германских черепов», и что на одном женском черепе «четко выражены черты, присущие балтам, на другом некоторые пропорции тяготеют к германцам». В целом, как резюмировала Алексеева, находясь под мощнейшим прессом навязанных археологических стереотипов, ибо всегда упорно искала того, чего практически не находила, «присутствие германских черт в антропологическом облике не исключено, но при такой малой численности исследованных индивидуумов не имеет достаточных доказательств».

В-третьих, А. Стальсберг, в 1998 г. обращая внимание на наличие в Гнёздове «удивительно большого числа парных погребений с ладьей» (8-10 из 11) и указав, что «муж и жена обычно не умирают одновременно», не решилась принять за скандинавок спутниц умерших, т. к. убийство вдовы и ее похорон с мужем скандинавская история вроде бы не знает. Добавив к тому, что «следы вторичных захоронений найдены в несожженных камерах в Бирке, но трудно признать такие случаи в кремациях Гнёздова, так как археологи, которые копали там, кажется, не отмечали возможные следы вторичного погребения». Она также определила, что ладейные заклепки из Гнёздова «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции». А этот факт никак не согласуется с тезисом о скандинавском этносе погребенных в ладьях, не имеющих, стало быть, к ним никакого отношения. Важно заметить, что заклепки из Гнёздова Стальсберг объединила с заклепками из ладожского Плакуна (а в эти места скандинавы уж точно должны были приплыть на своих плавсредствах, сшитых своими же скандинавскими заклепками), приведя заключение Я. Билля, что заклепки из Плакуна «ближе к балтийским и славянским...»[141]. В-четвертых, как подытоживает сам Жарнов, из 43 гнёздовских тру- посожжений с овальными фибулами, лишь в 5 случаях «отмечено не менее двух фибул» (к 2001 г. в Гнёздовском археологическом комплексе обнаружено, говорит Н.В. Ениосова, 155 скандинавских фибул)[142].

В-пятых, основная масса гнёздовских курганов не содержит оружия: погребения с набором воинского снаряжения составляют, констатировала в 2001 г. Т.А.Пушкина, около 3,7% от числа всех исследованных[143] (на тот момент было обследовано около 1100 захоронений[144]). Но отправлять воина в загробный мир без оружия - для шведов это совсем не типично. Ибо в Валгаллу - «чертог убитых» - они приходили с тем, что было с ними на костре, т. к. Один «сказал, что каждый должен прийти в Валгаллу с тем добром, которое было с ним на костре...», и в первую очередь с оружием. «Умирая, - отмечает Ж. Симпсон, - викинг-язычник забирал оружие с собой в могилу...», т. к. видел себя участником вечной битвы, в которой павшие воины вечно убивают друг друга и вечно возвращаются к жизни, «чтобы вновь начать бесконечный праздник»: они «все рубятся вечно в чертоге у Одина; в схватки вступают, а кончив сражение, мирно пируют»[145]. В-шестых, «вид парадной одежды, как кафтан с большим числом пуговиц-застежек» не может быть признаком «мужских скандинавских погребений». Речь идет, как их принято именовать в шведской науке, а остатки такой одежды обнаружены и в могильнике Бирки, о «восточных кафтанах», по происхождению которых высказано несколько версий (по классификации К.А. Михайлова): тюркско-согдийская, степная или хазарско-аланская, венгерская, иранская (выдвинута, кстати сказать, шведским археологом И.Янссоном), византийско-болгарская. И в этих кафтанах, в которых щеголяли представители многих европейских и азиатских народов, в Гнёздове, да и в той же Бирке, мог быть погребен кто угодно. Ибо данный вид одежды не играл никакой «этносоциальной роли» (как эту роль не могут сегодня играть, например, джинсы). Как ее не играли ни части скандинавского костюма, ни он целиком.

В целом об ущербности подхода Жарнова к определению этноса погребенных (а можно привести еще контрдоводы и в-седьмых, и в десятых) говорит полнейшая уязвимость его логики рассуждений. Так, констатировал И.Херрман, «уже в самых ранних могилах Бирки (IX в.) обнаружены остатки вышитых полотняных рубашек» - женских рубах славянского покроя (по мнению археолога, «этот чуждый для Скандинавии вид одежды, очевидно, был позаимствован у восточных славян»). Выше речь шла о том, что в Швеции зафиксировано немалое число женских погребений на городских некрополях XI—XII вв., содержащих славянские височные кольца и серьги (по заключению И.Янссона, по своему происхождению они являются частично западнославянскими, частично - восточнославянскими, были широко распространены в Швеции и их использовали местные женщины[146]).

И если брать во внимание данные факты и вооружиться «методой» Жарнова, то, оперируя «исключительно археологическими источниками» и отказываясь «от привнесения историзма в археологические исследования», и могильник Бирки, и шведские городские некрополи XI—XII вв., предстанут - «не менее четверти»? - чисто славянскими. А уж через призму этой «четверти» вести разговор о «четверти» населения Бирки IX в. и шведских городов XI—XII вв. как «выходцев из Руси» (мужчин, женщин, детей). Вести абсолютно в духе Жарнова (увидевшего, кстати сказать, в женах русов Ибн Фадлана, «судя по описанию их одежды», скандинавок), Мурашовой, историка Р.Г.Скрынникова, который в 1997 г. представил Гнёздово, под влиянием работ археологов, как «едва ли не самый крупный в Восточной Европе скандинавский некрополь», опорный пункт норманнов, «преодолевавших сопротивление Хазарии»[147].

Говорить они, конечно, могут что угодно, но как в таком случае объяснить тот факт, что вся керамика Гнёздовского могильника - лепная и гончарная - является исключительно славянской (также ее черепки «в изобилии, - подчеркивал Д.А. Авдусин, - присутствуют в культурном слое поселения»)[148]. А ведь керамические свидетельства занимают особое место в системе археологических доказательств: своей массовостью они служат, отмечал А.В. Арциховский, «надежнейшим этническим признаком»[149]. К тому же гончарные сосуды, находящиеся почти во всех погребениях, приписываемых скандинавам, близки к сосудам балтийских и западных славян, что связано, считают археологи Д.А.Авдусин и Т.А.Пушкина, с появлением в Гнёздове группы западнославянского населения (в 2001 г. Пушкина отметила, что его славянское население состояло «в очень незначительной степени» из «прибалтийских славян»)[150]. В 1977 г. Е.В.Каменецкая на основе анализа гнёздовской керамики пришла к выводу, что приток населения в Гнёздово с территории западных славян (Центральная и Северная Польша) «прослеживается на всем протяжении X в.», а в конце этого столетия наблюдается появление «небольшого количества керамики славян с южных берегов Балтийского моря»[151]. Но переселенцы приносят с собой не только технику производства керамики. С ними приходят и другие традиции. Еще в 1925 г. Е.Н. Клетнова заключила, что исходные корни погребального обряда гнёздовских курганов, «а также аналогии некоторым чертам ритуала, в частности - урнам, следует искать скорее в землях "балтийских славян, нежели в Скандинавии"»[152].

Сама Мурашова, а норманистского вдохновения ей, как и Жарнову не занимать, с тем же упоением рисует красочные «картины, лишенные тенденциозности». Так, в 1996-1997 гг. она утверждала, что «норманны сыграли большую роль в ранней русской политической истории», что «есть основания говорить об элементах колонизации» норманнами юго-восточного Приладожья, о «великом переселении» или о «большой иммиграционной волне из Скандинавии в Восточную Европу, в основном с территории Средней Швеции». А для большего воздействие этих картин на сознание зрителя (хотя он и так в массе своей со школы знает, что варяги и русь - это норманны, знаменитые герои-викинги), говорила ему об «огромном числе» скандинавских предметов «во множестве географических пунктов» Восточной Европы, что «находки скандинавского происхождения - индикаторы присутствия варягов...», что «овальные фибулы являются верным признаком национального костюма скандинавских женщин - они служили для скрепления бретелей одежды типа сарафана. Славянские женщины подобного наряда не носили, они предпочитали рубаху и юбку», что «находки амулетов, связанных со скандинавскими языческими верованиями» (гривны с «молоточками Тора» и др.) четко указывают на присутствие норманнов, «ведь религиозный символ чужой веры не мог употребляться человеком, не понимающим его смысла», что использование рогов-ритонов в погребальном обряде Черной могилы - это «скандинавский признак», что распространение каролингских мечей на Руси «все-таки» связано с норманским присутствием. А чтобы такие выводы казались объективными, доверительным тоном сообщает: «Принято считать, что археологические источники никогда не лгут. Однако заставить их говорить не так просто»[153]. Но излишняя скромность для такого археолога, как Мурашова, совершенно ни к чему, потому как для нее нет проблемы «заставить говорить» археологические источники нужным ей языком.