Читать онлайн «Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)». Страница 34

На русско-литовской границе в течение 1516 г. каких-либо активных военных действий не происходило. Не имея в своем распоряжении достаточного числа наемных войск, Сигизмунд не решался предпринимать широких боевых операций. Русские же войска князя А. Б. Горбатого, напавшие с Белой и Лук на Витебск, отошли от него, узнав о набеге крымских татар на южные окраины России. Безрезультатен был и поход литовцев на Гомель[688]. Сигизмунду приходилось больше рассчитывать на дипломатическое посредничество европейских держав, чем на весьма сомнительную силу своего оружия.

В конце 1516 г. (14 декабря) из Вены в Вильно и Москву отправилось посольство барона Сигизмунда Герберштейна. Первую часть своей сложной миссии оно выполнило успешно. Герберштейн представил польскому королю его невесту принцессу Бону, которая совершенно очаровала его. Сигизмунд изложил имперскому послу свою программу мирного урегулирования отношений с Россией. Непременным условием его было возвращение Великому княжеству Смоленска. Теперь оставалось склонить к принятию этого условия Василия III, и Герберштейн мог бы считать свою поездку блистательным триумфом. 18 апреля он уже въезжал в Москву[689]. И здесь имперскому послу была устроена торжественная встреча. 22 апреля начались переговоры. К их главной теме (заключение мира с Литвой и союза против турок) Герберштейн подходил исподволь. Свою речь он начал с того, что нарисовал весьма красочно ту угрозу, которую представляли для «христианского мира» турки. Барон Сигизмунд говорил, что турецкий царь победил «вели-каго солтана, Дамаск и Ерусалим и все его государства силою взял»[690]. Единственное спасение от грозящей беды — это соединение и согласие между христианскими державами.

Действительно, еще в 1514 г. Селим I нанес сокрушительное поражение Сефевидскому государству. После этого он захватил Восточную Армению, Курдистан, Северную Месопотамию, Сирию, Хиджас.

В ходе этих завоеваний была создана могущественная империя, ставшая важным фактором международных отношений не только на Ближнем Востоке, но и в Европе.

Герберштейн старался внушить Василию III мысль, что война с Турцией — главная задача, которая-де должна волновать русское правительство. Но вероятно, он, как, впрочем, и Максимилиан, совершенно не давал себе отчета в том, что идея втянуть Россию в войну с Турцией (которая для Москвы представлялась потенциальным союзником, а не врагом) была крайне утопичной. Уже во время пребывания Герберштейна в Москве (22 апреля) к турецкому султану отправился гонец Д. Степанов с предложением мира и дружбы. До Царьграда он так и не доехал: на Дону его убили татары[691].

Страшные картины «турецкой опасности», нарисованные Герберштейном, оказали воздействие на московский двор, совершенно противоположное тому, на которое рассчитывал опытный имперский дипломат. Великий князь Василий III и его окружение еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Портой.

Надо воздать должное русским дипломатам. Они оставили у имперского посла полную иллюзию согласия России на «единачество» с другими «христианскими державами» для борьбы с «врагами христианства». Это было совершенно необходимо для того, чтобы добиться своей цели — использовать имперское посредничество при заключении выгодного и прочного мира с Великим княжеством Литовским. Дело оказалось сложным. Василий III хотел, чтобы мирные переговоры велись в Москве, а именно этого и не желал Сигиз-мунд. Для уточнения места ведения переговоров русское правительство разрешило племяннику Герберштейна Гансу фон Турну 26 апреля выехать ко двору польского короля. Вернувшись 14 июля в Москву, он сообщил, что Сигизмунд соглашается прислать своих послов только на русско-литовскую границу. С этим Василий III не хотел согласиться. Переговоры, таким образом, зашли в тупик еще прежде, чем начались. Камнем преткновения стал «процедурный» вопрос. Ганс фон Турн снова был послан в Литву. Он передал королю, что Герберштейн будет считать свою посредническую миссию законченной, если тот не согласится, чтобы переговоры происходили в Москве. Благодаря нажиму имперского дипломата удалось получить согласие Сигизмунда на присылку послов в Москву[692].

За этой уступчивостью скрывались реальные трудности, которые переживала тогда Литва. Польский сейм решительно отказал литовским панам-раде в вооруженной и финансовой помощи для борьбы с Москвой в связи с необходимостью сопротивления татарам и угрозой со стороны Тевтонского ордена[693].

Свое «миролюбие» Сигизмунд решил подкрепить демонстрацией литовской вооруженной силы и нажимом на Москву со стороны крымских татар[694]. В Крым из Литвы был послан виднейший магнат Альбрехт Мартынович Гаштольд «с великою казною», чтобы добиться от Мухаммед-Гирея участия в войне с Россией[695]. В августе 1517 г. Токузан-мурза и другие крымские мурзы с 20-тысячным войском совершили набег на район Тулы и Беспуты. Находившиеся на реке Вошани (у Алексина) русские воеводы князья В. С. Одоевский и И. М. Воротынский срочно выслали вперед небольшой отряд И. Тутыхина и князей Волконских, чтобы они, не вступая в открытое столкновение с крымцами, мешали их дальнейшему продвижению в глубь русской территории. Тем временем основная московская рать смогла бы собраться и двинуться в поход. Узнав о приближении русских полков, татарские мурзы начали спешно отходить. Но пути их отхода оказались перерезаны в результате того, что «украинные люди», пройдя лесами, завалили дороги деревьями. В ходе дружных действий местного населения и русских воевод крымским отрядам был учинен страшный разгром. Почти все крымцы были истреблены[696].

О набеге со слов очевидца рассказывает автор Постниковского летописца: «Приходили мурзы и татарове крымские на Тулу, и на Безпуту, и на Олексинские места, и божьим повелением тогда много побишя татар на Глутне, и по селом, и по крепостей, и на бродех, а полон олексинский весь отполонишя. А приходило с крымскими мурзы 20 000 и яко же слышяхом о том от достоверных, паче же и от самех татар, что от 20 000 токмо (в Софийской II летописи — «мало их») их в Крым придошя, и те пеши и наги и боси»[697].

В сентябре 1517 г. одновременно с отправкой в Москву послов маршалка Могилевского Яна Щита и писаря Богуша Сигизмунд с войсками выехал в Полоцк. Отсюда под псковский пригород Опочку двинулись полки князя К. И. Острожского, усиленные отрядами наемников из Чехии и Польши. Эта явная военная демонстрация имела целью добиться со стороны московского государя уступчивости. Но запугать Василия III было делом нелегким. Еще весною того же года, как бы предвидя возможность нападения на Псков, он отдал распоряжение Ивану Фрязину восстановить 40 саженей разрушившейся Псковской крепости: «А стала сорок саженей великому князю в семсот рублев, опроче повозу поповского, а псковичи песок носили, решетом сеючи». Стену укрепили и у Гремячей горы, а «чаяли Литве подо Псков»[698]. Осада Опочки затянулась. Попытка взять крепость штурмом (особенно сильный приступ был 6 октября) не увенчалась успехом. Отдельные литовские отряды направились под псковские пригороды — Воронач, Красный и Велье. О военных действиях литовцев воевода князь А. В. Ростовский (находившийся с июня «на заставе» в Луках) сообщил Василию III. В Опочку на помощь осажденным с отрядами подвижных войск были двинуты из Лук «легкие воеводы» — князь Ф. В. Оболенский, ставший за рекой Соротью в Изборске, и И. В. Ляцкий, расположившийся в городке Владимирце. Действия русских воевод на этот раз отличались оперативностью.

По данным посольских дел, Оболенскому удалось разбить литовскую заставу в 5 тыс. человек, а Ляцкому — заставу в 6 тыс. человек (в пяти верстах от главных сил К. Острожского). Ляцкий затем разгромил и другую заставу, шедшую на помощь литовцам, и взял в полон воеводу Черкаса Хрептова. Наконец, заставу в 3 тыс. воинов разбили И. Колычев и П. Лодыгин. Энергично действовали под руководством наместника В. М. Салтыкова и осажденные в Опочке, которые перебили б тыс. литовцев и полонили воеводу Сокола[699].

Узнав о движении главных русских сил князя А. В. Ростовского, К. Острожский счел за благо отступить, оставив под Опочкой «все воинское устроение». Весть о победе достигла столицы Русского государства 24 октября[700]. Попытка Сигизмунда оказать военное давление на русских дипломатов полностью провалилась. Это, конечно, только ухудшило положение литовцев за столом переговоров в Москве.

Ян Щит и Богуш прибыли в Москву 3 октября. Но как только здесь получено было известие о походе Острожского, послов задержали в Дорогомилове. Лишь после разгрома литовцев и отхода Острожского с русской территории Василий III дал согласие принять литовских представителей. В переговорах с ними участвовал и С. Герберштейн. Московский государь торжественно заявил, что готов примириться с Сигизмундом ради своего «брата» Максимилиана и из-за того, чтобы «рука бесерменская не высилася и государи бы бесерменские вперед не ширились, а христианских бы государей над бесерменством рука высилася и государства бы христианские ширились»[701]. Эта расплывчатая формулировка о «бесерменских государях» вообще давала русским дипломатам возможность интерпретировать ее так, как это они считали для себя подходящим, и одновременно создавала впечатление готовности России пойти на вступление в антитурецкую лигу.