Читать онлайн «Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)». Страница 33

19 февраля 1516 г. в Москву вернулся В. А. Коробов, получивший от турецкого султана обнадеживающие заверения о его стремлении развивать добрососедские отношения с Россией, в первую очередь торговые. Впрочем, ничего реального, кроме обещаний, Коробов не привез[668].

Зима выдалась тяжелая. Затяжные переговоры с Крымом происходили в сложной обстановке. В стране был недород («перемежалось хлеба на Москве: ржи было негде купить»). В соседних странах вспыхнул мор, в Прибалтике он продолжался до марта 1516 г. Крымский царь, который в это время находился «за Перекопью», даже бежал оттуда «от мору»[669].

Весною 1516 г. от И. Г. Мамонова стали поступать вести, что Мухаммед-Гирей настаивает на русской помощи в 20–30 тыс. человек против ногайцев (крымцы предполагали нанести удар по Астрахани) и на отпуске Абдул-Латифа[670]. Только при исполнении этих двух условий он выражал готовность разорвать союз с Сигизмундом. В то же самое время (14 марта) крымский хан ратифицировал крымско-литовский союзный договор[671].

Василий III в грамотах, отправленных в Крым в июне 1516 г., уклонился от принятия крымских условий, настаивая на скорейшем заключении договора и принесении шерти[672]. В самой общей форме московский государь писал: «Ино и ныне другом твоим друзи, а недругом недрузи» или: «вперед для тебя, брата своего (Мухаммед-Гирея.—А. 3.) к Абдыл-Летифу царю дружбу свою и братство и свыше хотим чинити». Переговоры неожиданно оборвались из-за смерти И. Г. Мамонова, последовавшей 18 июня[673].

В том же месяце в Москве получили известие о том, что воинственный сын Мухаммед-Гирея Богатыр-Салтан совершил 15 июня набег на рязанские и мещерские земли и, захватив полон, вернулся восвояси. Летом же 1516 г. крымские войска Алп-Арслана (по разным данным, от 40 до 60 тыс. человек) нападали на литовские земли и тем самым сорвали Сигизмунду летнюю кампанию против России. И опять из Крыма полетели сообщения в Москву, что поход совершен был без ведома «царя», а в Вильно — что Алп-Арслан самовольно ходил на Литву[674]. В действительности крымские мурзы торопились поживиться за счет обеих враждующих держав, а Мухаммед-Гирей выжидал, которая из сторон предложит более выгодные условия при заключении союзнического договора.

В июне 1516 г. из Москвы к султану Селиму направлена была грамота, в которой Василий III обращался с предложением продолжить переговоры с Портой[675].

Летом для Москвы улучшилась ситуация и в Казани. В июне прибыли в столицу Русского государства послы Шаусеин-Сеит и Шайсуп с сообщением о том, что Мухаммед-Эмин тяжело заболел. Поэтому казанцы просили отпустить к ним на царство его брата Абдул-Латифа (очевидно, в случае смерти царя). Если московский государь согласится на Это предложение, то Мухаммед-Эмин и вся Казанская земля готовы присягнуть, что без ведома великого князя они на свое царство никакого иного царя не поставят.

Такой случай упрочить русское влияние в Казани упускать было нельзя. Поэтому Василий III отправил туда М. В. Тучкова, обладавшего большим опытом дипломатической службы в восточных странах, оружничего Н. И. Карпова и дьяка Ивана Телешова. После того как Мухаммед-Эмин и вся земля Казанская присягнули и «на тех записех правду учинили», русские послы вместе с Шаусеином вернулись в Москву. Тогда Василий III, вероятно, сделал эффектный жест — освободил Абдул-Латифа и дал ему в сентябре Каширу «в кормление»[676].

Лето 1516 г. принесло с собой заключение и еще одного очень важного для России договора — на этот раз с Данией. Уже в июне с проектом русско-датского соглашения из Москвы был отпущен датский посол Давыд фан Коран, а в конце августа — русский представитель Некрас Харламов. По договору, заключенному 9 августа, между Данией и Россией устанавливались тесные союзнические отношения в духе предшествующих русско-датских соглашений (1493 и 1506 гг). Предусматривалась также совместная борьба со шведским и польским королями. Датские купцы в июле 1517 г. получили жалованную грамоту на постройку дворов и свободу торговли в Иван-городе и в Новгороде. Эти торговые привилегии ставили их в такое же привилегированное положение, в каком ранее находились ганзейцы[677]. Договор с Россией (как и Виленский трактат от 8 июня 1516 г.) был для Дании важным этапом в дипломатической подготовке войны со Швецией, которая и началась в 1517 г.

Переговоры России с Империей затянулись. Перспектива соглашения между сторонами, которое бы удовлетворило и императора, и великого князя, была весьма туманной. Причина этого коренилась в изменившейся международной обстановке. Летом 1515 г. состоялись заседания Венского конгресса, в которых принимали участие Максимилиан, Сигизмунд и его брат Владислав. Собравшиеся договорились, что после смерти Владислава права на Чехию и Моравию перейдут к наследникам Максимилиана. На конгрессе было принято решение о браке сына Владислава Людовика и сестры Фердинанда Марии. Сам же Фердинанд (внук Максимилиана) получал в жены дочь Владислава Анну[678]. Вскоре после этого Владислав умер (13 марта 1516 г.). Примирение Империи с Польшей было закреплено решением заключить брачный союз между Сигизмундом и внучкой Максимилиана итальянской принцессой Боной. В свою очередь Максимилиан обещал польскому королю посредничество в установлении мира с Россией и отказ от поддержки территориальных претензий к Польше со стороны Тевтонского ордена. Максимилиан после венской встречи монархов заявил, что отныне «с Сигизмундом он готов пойти и в рай, и в ад»[679].

Сложнее обстояло дело в Польше. Здесь ПРИ дворе короля соперничали две группировки: одну из них (магнатскую) возглавляли канцлер К. Шидловский и подканцлер П. Томицкий, сторонники австрийской ориентации, склонные к примирению с Россией. Во главе другой (шляхетской) стоял примас Ян Ласский. Она решительно выступала за борьбу с Габсбургами и Россией и поэтому готова была пойти на соглашение с турками и Крымом[680].

Прибывшие в Вену русские послы Алексей Заболоцкий и дьяк Алексей Малый с крайним удивлением узнали о перемене курса политики императора. Максимилиан стал предпринимать всевозможные меры убеждения, чтобы Василий III принял его посредничество в русско-литовском конфликте. Но московский государь на это соглашаться не хотел[681].

Изменение имперской политики произвело тягостное впечатление в Кёнигсберге. Орден опасался малейшего усиления Польши. Поэтому он был заинтересован в дальнейшем сближении с Россией, которая одна только и могла противостоять польско-литовскому могуществу[682]. Этот курс Ордена вполне соответствовал реальным интересам Василия III, который понимал, что его единоборство с Сигизмундом зависит не столько от победы на поле боя, сколько от того, сумеет ли Россия добиться сплочения антиягеллонских сил.

Венский конгресс резко повернул Орден к тесному сближению с Россией. Ведь само существование Ордена зависело от того, сумеет ли польский король, отказавшись от своих претензий к Русскому государству, заключить с ним мир, а потом обрушиться на тевтонцев.

14 декабря 1515 г. орденский дипломат Д. Шонберг составил инструкцию для ведения переговоров в Москве, цель которых — всеми силами препятствовать установлению мирных отношений России с Великим княжеством Литовским. «Если Польша помирится с Москвой, — писал Шонберг, — то Орден не может ждать ничего другого, кроме как или поклясться жить в мире или уйти прочь»[683]. В ответ на приглашение Василия III Дитрих Шонберг прибыл с миссией в Москву 24 февраля 1517 г. и уже 10 марта заключил от имени Ордена договор с Россией[684].

Согласно этому договору, каждая из сторон должна была поддерживать другую в ее военных акциях против Польши и Литвы. В случае польско-орденской войны Россия выражала готовность предоставить денежный кредит Ордену, достаточный для набора 10 тыс. пеших и 2 тыс. конных воинов. Русская сторона строго обусловливала свою финансовую помощь тем случаем, когда магистр, начав с королем войну, «поемлет свои городы, которые король за собою держит»[685]. Эта формулировка давала возможность великому князю избежать злоупотреблений со стороны Ордена. Только в случае успеха в начавшейся войне с Польшей Россия готова была оказать реальную помощь Ордену. Для ратификации договора в Кёнигсберг 11 марта отправились Д. Шонберг с русским послом Д. Д. Загряжским[686]. Во время переговоров с гроссмейстером Ордена Загряжский твердо отстаивал позицию Русского государства: средства на найм «жолнерей» будут присланы Ордену лишь тогда, когда магистр отвоюет у поляков орденские земли и двинется на Краков[687]. Под платонические же обещания орденским дипломатам не удалось выманить из московской казны ни одной «деньги».