Читать онлайн «Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны». Страница 18

Советские историки начиная с 1920-х и по 1960-е гг., как правило, утверждали, что императорская Россия в рассматриваемый период находилась в колониальной зависимости от Запада{180}. Однако несколько западных ученых, а начиная с 1960-х гг. и некоторые их советские коллеги представили серьезные аргументы, ставившие под сомнение подобные утверждения. Длительный период относительного мира с 1815-го по 1914 г. помог создать условия для беспрецедентной в мировой истории циркуляции товаров, капитала и людей между множеством стран. Почти каждое значительное промышленно развивавшееся общество в XIX в. широко использовало зарубежные источники капитала, привлекало иностранных предпринимателей, управленческие и технические квалифицированные кадры. Иностранное участие в российской индустриализации не выглядит таким уж экстраординарным, если сравнивать его с ролью иностранцев в промышленном развитии Франции, Германии, Австрии, Соединенных Штатов, Австралии и Канады в XIX в.

Действительно, оптимистичные современники и последующие историки указывали, что Россия уже была на пути к подобной «натурализации» (nativization) иностранцев и иностранных фирм, присущей всем перечисленным странам в то время, когда индустриализация в них достигла определенной стадии. Оптимисты предпочитали думать, что роль иностранцев в России не столько создавала условия для «влияния», сколько ускоряла промышленный рост, который в конечном итоге сделает Россию сильнее и независимее. В 1913 г. один из таких экономистов писал, что ситуация в России коренным образом отличается от положения в колониях европейских держав. В России «процесс национализации иностранной промышленности начался и продвигается гораздо быстрее, чем где бы то ни было…, включая натурализацию и ассимиляцию иностранного персонала»{181}.

Тот же автор на примере немецкой фирмы «Фицнер и Гампер» объяснял, как этот процесс обычно происходит, показывая, что доля иностранного персонала в администрации данного предприятия снизилась с 81% в момент его основания в 1880 г. до 9% в 1898 г. Незначительное количество детальных исследований деятельности отдельных иностранных фирм в России не позволяет с уверенностью утверждать, что этот процесс носил всеобщий характер, но работы ряда исследователей по истории некоторых предприятий показывают, что во многих ведущих иностранных фирмах наблюдались схожие процессы постепенной замены иностранного персонала и руководства русским[56]. Данные о российских акционерных предприятиях, собранные Томасом Оуэном, наводят на мысль, что именно такой анализ ситуации правомерен для последнего предвоенного десятилетия. Эти данные свидетельствуют об относительно резком снижении доли иностранцев среди руководителей предприятий с более чем 10% в 1905 г. до менее чем 6% в 1914 г.{182} Конечно, большая часть этой статистической «замены» была результатом натурализации иностранных подданных. Но подавляющее большинство имеющихся данных позволяет предположить, что натурализация подразумевала нечто большее, чем просто обретение нового паспорта. Иностранцы, в особенности немцы, были склонны к быстрой ассимиляции в российском обществе. Недавнее исследование Санкт-Петербургского промышленного района, с наибольшим числом немецких и других иностранных предприятий, подтверждает этот вывод, показывая, что имперская российская культура оказывала мощное ассимилирующее влияние как на иностранцев, так и на российских немцев. Автор этой работы пришел к заключению, что уровень натурализации, познаний в русском языке и культурной ассимиляции среди этих коммерческих диаспор был очень высок{183}.

В российском обществе существовали отдельные оптимисты и даже целые организации, содействовавшие распространению терпимости к иностранцам, иммигрантам и вообще нерусским участникам народного хозяйства и выступавшие в защиту космополитической экономической системы в целом даже во время войны. Например, влиятельная организация российских предпринимателей в относительно космополитичном Петроградском промышленном районе, Совет съездов представителей промышленности и торговли, оказывала мощную поддержку свободной торговле и выступала против ограничений экономической деятельности иностранцев в пределах империи в течение войны{184}. В записке, направленной министру торговли и промышленности, Совет съездов утверждал, что хотя Германия действительно осуществляла сознательную политику экспорта капитала с целью внедрения в зарубежные страны с политическими целями и с 1904-го по 1914 г. немцы и немецкие выходцы закупили российских акций на 147 млн. руб., однако германские планы подчинить Россию собственному влиянию потерпели неудачу. Германский капитал лишь укрепил рубль и российскую государственную власть, увеличив производственные мощности страны{185}.

Некоторые наблюдатели, такие как П.Б. Струве, подчеркивали, что единственным способом для России превратиться в современную великую державу, оставаясь империей, было найти либерально-конституционные методы для привлечения иммигрантов в русское подданство и признать всех натурализовавшихся иностранных выходцев в качестве полноправных граждан. По мнению одного из обозревателей, квазиконституционная Россия успешно продвигалась в этом направлении. Он считал, что иностранцы уже начали «отказываться от своего иностранного гражданства и становились неотъемлемой частью нового либерального российского гражданского общества». Кроме того, вклад иностранцев в развитие экономики помогал России становиться сильнее и независимее в ее отношениях с более мощными экономиками мира{186}.

Существование подобных взглядов в 1914 г. уравновешивалось наличием прямо противоположного отношения к этому вопросу в официальных и широких общественных кругах, зародившегося еще в самом начале индустриальных реформ. Министерство внутренних дел возглавляло официальную оппозицию Министерству финансов и его стратегии индустриализации в конце XIX — начале XX в.{187} МВД и правительство в целом установили ряд ограничений для иностранцев и отдельных меньшинств в экономической сфере, выступая в некоторых случаях в патриархальной роли защитника крестьянства против вторжений иностранцев, современного капитализма и развращающего влияния иноверцев-посредников, ростовщиков и трактирщиков. Подыгрывая предполагаемым крестьянским представлениям о том, что оптовая и розничная торговля являются «непроизводительной» деятельностью, подвергающей крестьян суровой эксплуатации, многие чиновники МВД стремились представить коммерцию и капитализм в целом воплотившимися в личностях евреев и других инородцев, занятых «эксплуататорскими» видами деятельности. Здесь официальная политика объединялась с общераспространенным антисемитизмом и ксенофобской риторикой, что создавало соответствующий фон для погромов 1880-х гг., изгнания евреев из Москвы и Петербурга в 1890-х гг., а также погромов и насилия периода революции 1905 г. Несмотря на ограничения в сфере предпринимательства и квоты на поступление в университеты, количество евреев в рядах экономической и прогрессиональной элиты продолжало расти{188}. Власти испытывали все возрастающую обеспокоенность по поводу не только выдающейся роли евреев в коммерческой деятельности, но и участия в ней других инородцев. Например, МВД вело подробный статистический учет числа служащих банков и акционерных предприятий по национальному признаку в течение последних десяти предвоенных лет. Основываясь на подобных данных, чиновники МВД с тревогой констатировали, что в северо-западной части империи немцы составляли 26%, евреи — 35%, поляки — 19%, а русские — лишь 8% от числа банковских служащих, и настаивали на введении еще более строгих ограничений для иностранцев с целью изменения данного соотношения{189}. Борьба мировоззрений между МВД и Министерством финансов продолжалась вплоть до 1914 г.

Несмотря на то что Совет министров и царь нередко поддерживали Министерство финансов, в правительстве постоянно сохранялось напряжение между сторонниками модернизации и «полицейской точки зрения». В результате был установлен ряд правил, которые ставили иностранцев и представителей некоторых национальных меньшинств в весьма неопределенное положение. Даже сами принципы частной собственности и правового статуса предприятия в 1914 г. все еще составляли предмет спора, и не только по отношению к иностранцам или подозрительным меньшинствам, но и ко всем акционерным обществам, действовавшим в Российской империи. В деловой сфере наиболее важным отражением этого спора стала концессионная система учредительства{190}. Чтобы зарегистрировать предприятие, нужно было получить разрешительный документ, в котором был прописан ряд условий дальнейшей деятельности предприятия. Подобные документы часто содержали условия, запрещавшие фирмам принимать на работу евреев, поляков и/или иностранных администраторов, а также не допускавшие, чтобы акциями владели лица ряда национальностей. Кроме того, эти документы часто оговаривали в качестве особого условия, что фирмы с определенным числом евреев, поляков и/или иностранцев в составе их собственников и совладельцев не имеют права приобретать недвижимое имущество{191}.[57] Концессионная система учредительства также имела теоретико-правовой аспект чрезвычайной важности, особенно для военного времени, заключавшийся в том, что и российские, и зарубежные акционерные предприятия не становились субъектами права с соответствующим статусом, а лишь удостаивались некой условной привилегии работать в России, которой они могли лишиться по воле правительства в любое время. Во время войны правительство прямо использовало этот правовой принцип, чтобы оправдать отзыв разрешений на деятельность в России для определенных фирм[58].