Читать онлайн «Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны». Страница 17

В течение 1915 и 1916 гг. слухи и порождаемая ими социальная напряженность сосредоточились на российских подданных, носящих немецкие фамилии и занимающих значительное положение в коммерции, а также ответственные посты в армии, правительстве и судебной системе{168}. Увольнения отдельных заметных лиц с немецкими фамилиями из государственных учреждений только обострили слухи об измене, гнездящейся на самом верху. Например, в Москве за месяц до беспорядков полковник А. Модль был атакован на улице во время спонтанной манифестации после очередного повышения цен и закидан камнями толпой, кричащей «Бей немца!» (хотя он был выходцем из Франции). Вместо того чтобы сделать публичное заявление, осуждающее действия толпы, власти уволили Модля и еще одного из главных помощников градоначальника, объяснив свои действия тем, что невозможно оставить на посту высших полицейских чиновников, потерявших доверие народа из-за своих иностранных фамилий{169}. Один из свидетелей показывал, что во время московских беспорядков было много возмущений по адресу «немца» Владимира Карловича Саблера, занимавшего пост обер-прокурора Святейшего Синода. У московской синодальной конторы прошла крупная манифестация, требующая увольнения «немца»{170}.

Губернаторы ряда губерний увольняли служащих с немецкими фамилиями, а чиновники с иными иностранными фамилиями повсеместно попадали под сильное и постоянное общественное давление[52]. Типичным был случай Эмиля Штемпеля, который работал экспертом-юристом в Министерстве юстиции на протяжении десяти лет. Он предоставил письма с положительными характеристиками от многих вышестоящих лиц, удостоверяющих его значимость как специалиста для московского прокурорского надзора, однако его увольнение не было отменено министром юстиции из-за более позднего германского подданства Штемпеля (он стал российским подданным в 1881 г.){171}.[53]

Полиция и либеральные политики были обеспокоены тем, что официальная кампания против немецкого засилья порождала «погромную атмосферу» не только на фабриках и в городах, но также среди солдат и крестьян. Доклады о том, что такие настроения просачиваются в армию, вызывали определенное беспокойство. Жандармы выражали тревогу, что нижние чины положительно отнеслись к московскому погрому. Например, солдат К.И. Воган писал, что, когда солдаты прочитали в газетах о беспорядках в Москве, они говорили: «Слава Богу, наконец-то народ нас поддерживает»{172}. По имевшимся достоверным сведениям, в июне 1915 г. солдаты 177-го батальона, входящего в состав гарнизона Новгорода, выражали сильное неудовольствие деятельностью все еще остающихся в России немецких «шпионов». Судя по отчетам жандармов, на своих сходках они говорили, что погром немцев в Петрограде может начаться со дня на день, а так как войска сочувствовали погромщикам, полиция опасалась, что мятеж может распространиться на все города империи. На одной из встреч солдаты решили стрелять в командующего гарнизоном и губернатора, если они прикажут усмирять народ для предотвращения планируемого в Новгороде погрома{173}.

Московские беспорядки четко иллюстрируют дилемму власти и социальную напряженность, с которыми столкнулось правительство во время войны. Тотальная война требовала беспрецедентной мобилизации всех сил страны и повышала значимость и безотлагательность требований сделать имперское государство более национальным. Но московский погром показал, насколько изменчивой и дестабилизирующей может стать «патриотическая» кампания против вражеских подданных, наглядно продемонстрировав опасность сползания имперского государства в хаос неудержимого межнационального и классового насилия. Некоторые чиновники правильно понимали данную проблему и убеждали остановить кампанию против подданных враждебных государств, но большинство протестующих к осени 1915 г. были смещены со значимых постов в правительстве и заменены чиновниками, поддерживающими всеобъемлющую репрессивно-ограничительную политику.

Широко распространенное враждебное отношение к подданным неприятельских государств достигало пика в вопросе о решающей роли отдельных иностранцев и целых национальных меньшинств в модернизации экономики империи. Так как деятельность вражеских подданных, и особенно немцев, составляла большую часть непосредственного иностранного участия в имперской экономике и значительную долю всей передовой экономической деятельности в империи, пропагандистская кампания против них имела чрезвычайно широкие и далекоидущие последствия. Сначала правительство действовало осторожно, но в конце концов одобрило националистическую программу и начало претворять ее в жизнь с целью освобождения России и государственного аппарата от иностранного влияния, тем самым выходя за рамки временных мер и стремясь к систематическому и долговременному ослаблению роли немецкого и вообще иностранного предпринимательства в экономической жизни империи. Эта шовинистическая кампания показывает, насколько сильно старый режим тем самым подрывал основы, защищавшие частную собственность и правопорядок, и способствовал обострению социальной напряженности на уровне как классовых, так и национальных отношений, хотя стремился лишь к тому, чтобы в военное время создать российскую национальную экономику.

Для понимания степени накала страстей и общественного резонанса, вызванного кампанией военного времени против вражеских подданных в экономике, необходимо дать краткий обзор роли иностранцев и нерусских коммерческих диаспор в модернизации имперской экономики. Индустриализация Российской империи конца XIX — начала XX в. совершалась при участии большого числа иностранных предпринимателей, специалистов, рабочих, а также за счет значительного притока иностранного капитала. В большинстве исследований, посвященных иностранному участию в экономике России, особое внимание уделяется именно поразительному количеству привлеченного иностранного капитала. Между 1893 и 1914 гг. иностранные инвестиции составляли примерно половину всего вновь привлеченного капитала в производственных акционерных компаниях, а в 1914 г. иностранцам принадлежало по меньшей мере 40% совокупного акционерного капитала торгово-промышленных предприятий, действовавших в России{174}. Среди противников России в Первой мировой войне на долю Германии приходилась наибольшая часть иностранного капитала (20% всех прямых иностранных инвестиций в 1914 г.). В 1914 г. в России насчитывалось 29 акционерных предприятий с капиталом в 38,5 млн. руб., а также 256 неакционерных фирм с совокупным капиталом в 42 млн. руб., основанных по германским законам и полностью принадлежавших германским подданным{175}. Австрийские подданные, хотя и весьма многочисленные в России, были менее активны, а их инвестиционные вложения менее значительны. Роль Турции и Болгарии в передовой экономической деятельности была довольно слабой. Таким образом, во время войны враждебное отношение вызывали преимущественно немцы.

Отдельно взятое количество иностранных инвестиций не отражает в полном объеме степень участия иностранцев и инородцев в передовой экономической деятельности. Как иностранные, так и русские фирмы нанимали немало иностранцев, преимущественно немцев, в качестве управляющих, на административные и инженерные должности. Так, статистические данные по фирмам, принадлежавшим исключительно немцам, провоцируют серьезную недооценку степени включенности последних и других иностранцев в российскую экономическую систему. Некоторые приведенные ниже данные указывают на многонациональный или даже интернациональный состав экономической элиты. Приблизительно десятую часть всех основателей акционерных обществ в Российской империи в течение XIX в. и непосредственно перед Первой мировой войной составляли подданные зарубежных государств{176}.[54] На рубеже веков почти 1/3 всех технических специалистов в российской промышленности и 1/10 управленческого персонала являлись иностранными подданными{177}.[55] К тому же российские подданные немецкого, еврейского и польского происхождения составили, соответственно, 20% и по 11% от общего числа основателей акционерных предприятий (в 1896—1900 гг.). Среди этих последних, а также среди управляющих акционерными компаниями процент российско-подданных немцев или иностранцев в двенадцать раз превосходил аналогичное соотношение в составе населения империи в целом. И наоборот, число русских предпринимателей составляло только 75% для подобного соотношения ко всему населению, а украинских — лишь 9%{178}. Подобное исследование управленческих кадров меньших по размеру, но более многочисленных неакционированных предприятий за 1903 г. обнаруживает сходную структуру, показывая, что 9% от 16 400 управляющих ими лиц были иностранцами{179}.