Читать онлайн «Древний Египет». Страница 31

В самом Египте в эллинистическо-римскую эпоху «обе культуры текли самостоятельными руслами, но между ними образовался поток смешанного типа. Греческое искусство самостоятельно развивало элементы, перенесённые с родины, присоединив к ним придатки и вызвав к жизни стиль барокко, особенности которого не обусловлены ни Элладой, ни Римом. С другой стороны, туземное искусство продолжает творить по древним образцам, не имея уже сил обновиться — это стареющее искусство, постепенно теряющее понимание предания. Наряду с этим, новые находки доказали существование туземного искусства, возрождающегося через приятие греческих элементов, вернее сказать, александрийско-египетского искусства, которое в равной мере знает и ценит и греческие, и египетские формы, употребляет их, когда следует, и умеет искусно применять их к новым комбинациям. Это — смешанная культура, выработавшаяся из состояния помеси до известной самостоятельности; она не только сопоставляет, но действительно учится творить и оказывается способной к развитию» (Шрейбер). Египетские формы и идеи господствуют в храмах, созидавшихся в эту эпоху, в Филах, Эдфу (строился 237–57 гг.), Эсне (со 165 г. до Деция), Дендера, Эль-Кала (при Клавдии). Греческого влияния здесь весьма мало. Надписи уверяют, что планы утверждены ещё Тотом и Имхотепом, что все храмовые принадлежности изготовлены по точным предписаниям древних книг и помещены в сокровенное место, в которое никогда не проникали никакие иноземцы от «обитателей песков» до современных владык «Хауинебу» включительно. Храмы по большей части прекрасно сохранились; они построены по раз определённому, ненарушавшемуся плану, поколения не изменяли здесь, как в Луксоре и Карнаке стройности и целости постройки. Особенностью их является обособленность от окружающего, как бы осквернённого чужеземными варварами мира и непосвящённого взора — они окружены высокой каменной стеной; первый двор, доступный для народа, отделялся от дальнейших залов преградой с барельефами, напоминающей наш иконостас. В толщах стен проделываются потайные коридоры для хранения сокровищ. Изображения и надписи нагромождаются на стенах, как бы покрывая их магической бронёй и давая целые библиотеки: здесь и ритуалы празднеств и мистерий, и рецепты благовонных составов, и каталоги храмовых библиотек, и описи храмового имущества, и мифы, и гимны, и богословские умозрения. Почти каждый большой храм имел специальное отделение, б. ч. на крыше, для мистерий в честь Осириса; из теста, зёрен, земли, благовоний, елея и т. п. приготовлялись фигуры этого бога, возились в процессии по воде в богато освещённых ладьях, сопровождаемых ладьями с другими божествами, затем бальзамировались. «Бог почил в прекрасном гробе, чтобы пробудиться и взлететь на небо в виде феникса». Жрецы пели над его телом высокопоэтический плач. Возвращение божества к новой жизни было в «святое утро» после «священной ночи» и символизировалось прорастанием зёрен в фигурах Осириса. Храм в Филах является в данные эпохи особенно почитаемым; подобно Карнаку он привлекал к себе внимание поколений и представляет настоящий музей поздних периодов египетской истории. Здесь Осирис почитался, как бог Нила. Осирис — Орион, Исида — Сотис; Осирис — Нил, Исида — поле; он — отец богов, Нил, наполняющий сию землю водою жизни, дающий цвести деревьям от пота своего; при его появлении они оживают; он — владыка росы, дающий произрастать зелени. «Ты, Нил, изливающийся во время своё, от истечений которого живут боги и люди, приходящий в свою пору, рождающийся в своё время; твои члены обновляются — ежегодно». На острове Биггэ к северу от храма, покоилась местная реликвия — правая нога Осириса, из которой вышли оба источника великой реки, найдя её, Исида поспешила к Ра возвестить, и верховный бог издал указ: «Соберитесь, сотворим, чтобы он излил Нил, будем вечно ездить к его святому месту». И сам остров Филы превратился в корабль, чтобы ежегодно перевозить богов. Указ об освящении и неприкосновенности святого места Фил написан Ра, Шу и Гебом… Культ здесь сравнительно новый, как пограничный с Нубией, он привлекал паломников из неё, даже из её диких племён. И греки чтили египетских богов, но особенно привлекал их заупокойный культ. На этой почве преимущественно и происходило религиозное воздействие древней туземной религии на пришельцев, и образовалось то среднее течение, о котором говорит Шрейбер. Уже Птолемей I понял важность существования богов и культов, в которых были бы слиты элементы обеих религий. В Египте каждая династия имела своего бога-покровителя, обыкновенно, бога столицы. И вот Птолемей вводит для Александрии и своей династии такого бога в лице Сараписа, окутав это событие в покров таинственных историй и сказаний и сославшись на авторитет наиболее видных представителей обеих религий — верховного жреца и историка Манефона. Новый бог был, по облику, грек из Синопа; его статуя изготовлена художником Брикенсом, но имя его — египетское «Осирис-Апис» — умерший Апис, и этим самым он оказался близким к Осирису и заупокойному культу, чрез который подчинялись местной религии и греки, и сирийцы, и римляне. Они бальзамировали тела, хоронили на общих кладбищах и часто по египетскому обряду. Вошло в обычай давать покойным участие в радостях земной жизни, сохраняя их мумии в домах, причём саркофаг, или чехол, ставился на ножную часть в особом ковчеге, дверцы которого растворялись у лица. В погребениях греков появляются предметы, объясняемые из египетского культа — фигурки плакальщиц, фигурки мальчиков, заменяющие ушебти, амулеты, обнажённые лежащие фигурки и т. п. Маска на лице к концу I в. превращается в некоторых областях, особенно в Фаюме, в художественные портреты, исполненные восковой краской (энкаустика) или темперой. Иногда эти портреты, представляющие покойника в лучшую пору его жизни, вставляются в расписные погребальные пелены, представляющие умершего на ладье среди Осириса и Анбиса. Греческое искусство с египетским ремеслом и верованиями причудливо сочеталось на этих своеобразных памятниках, прототипах наших икон, — в музее Киевской Духовной Академии находятся две иконы с Синая IV в. совершенно такой же восковой техники и формы. В некоторых местностях Египта вместо писанного на доске портрета изголовья саркофагов имеют расписанные портретные гипсовые головы, приподнятые, как бы знаменующие воскресение; на многих из них изображена свастика, пришедшая сюда из Индии. Но искусство смешанного культурного течения производило иногда и грандиозные памятники. Греческие мастера иногда ревностно старались сжиться с египетскими формами, и им нередко удавались произведения египетской скульптуры, в которых только подпись автора выдаёт национальность последнего. Но по большей части архитекторы и скульпторы греки египтизировали механически, часто без достаточного понимания туземного стиля. Но они не могли преодолеть стремления к новым образованиям — и здесь центр тяжести их способностей. Никогда ранее греческая архитектура не была столь изобретательна, как в эпоху и в стране Птолемеев, и то, что она не разучилась образовывать типы, дает её изобретениям историческое значение (Шрейбер). К произведениям этого рода относится, например, знаменитая усыпальница богатой александрийской египетской семьи нач. II в. по Р. X., ныне Ком-эш-Шугафа. Художники-греки дали, на первый взгляд, как будто нечто неуклюжее, соединив два стиля, из которых не выиграл ни один, но «наряду с неорганическим смешением восточных и греческих форм замечается глубокая и истинная поэзия, смелые картины. И никто не выйдет из катакомбы, не получив сильного и художественного впечатления (Ф. Биссинг). Здесь и египетские боги, и обычная сцена бальзамирования, и жрецы, и священный бык, которому фараон подносит ожерелье, но божества с головами шакалов имеют вид римских воинов или вместо ног тело змея, жрецы изображены необычно, портретные статуи погребённых по идее египетские, по исполнению уже почти греко-римские; саркофаги чисто эллинистического типа, с гирляндами. Особенно интересны колонны, представляющие египтизацию коринфского ордера путём лотосовых цветов перехватов, уреев и т. п. Колонны эти встречаются не только здесь и являются интересным продуктом творчества смешанной культуры.

В области науки и литературы также замечаются новые и интересные явления и течения. Появляется интерес к астрологии, гороскопам, изображениям зодиаков с ясными влияниями Греции и Вавилона. Среди литературных памятников следует отметить отрывки демотического рассказа в форме писем — едва ли не древнейшего образца этого рода произведений, а также магические повести о сыне Рамсеса II Сатни-Хамуасе, прославленном мудреце древности. Сын его, возродившийся великий волхв, сводит отца в преисподнюю и показывает семь мытарств, в которых мучаются грешники и, между прочим, богач, роскошные похороны которого они недавно видели; нищий, убогое погребение которого их недавно поразило, оказался вблизи Осириса, облечённым в тонкое полотно… Нечто новое появляется и в надгробных автобиографических надписях. Так, современник последнего Птолемея и Клеопатры, первый вельможа, верховный жрец мемфисский Пшерниптах говорит нам: «Я родился в 25 году, 2 мес., 11 числа при величестве царя Птолемея Сотера II и провёл 13 лет на глазах отца. Повелел царь Птолемей Филопатор-Филадельф юный Осирис передать мне великий сан верховного жреца, когда мне было 14 лет. Я возлагал диадему урея на его голову… Я ходил в столицу царей-греков на берегу моря, которой имя Ракоте. Когда царь… направил свой путь к храму Исиды, принёс ей великие жертвы… остановил свою колесницу и увенчал главу мою прекрасным венцом из золота и всякого рода дорогих камней; изображение царя было посредине… Я был князем — богатый всем… Не было у меня сына. Величество бога Имхотепа, сына Птаха, обратил ко мне лицо своё, и я был награждён сыном, названным Имхотепом…» Жена этого жреца Тиихотеп рассказывает подробно о своей молитве о даровании сына, о явлении Имхотепа во сне и т. п., затем говорит о своей кончине и погребении «позади Ракоте», т. е. в Александрии. Надпись свою она заканчивает совершенно необычно: «О, брат, супруг, друг, не уставай пить и есть, напивайся, наслаждайся любовью, празднуй, следуй желанию сердца день и ночь… Ведь Запад — страна снов тягостного мрака; это место спящих в своих мумиях, не пробуждающихся, чтобы видеть своих братьев, своих отцов и матерей, забыло сердце их жён и детей. Вода жизни, что на земле для живущих, для меня гниль. Я не знаю, где я, с тех пор, как прибыла в эту юдоль… “Смерть всецелая” имя того, кто всех связывает вместе, и все идут к нему, трепеща от страха; нет никого, на кого бы он взирал, будь то бог или человек; он исторгает сына у матери… все боятся и молятся ему, но он не слушает молений, не взирает ни на какие дары».