Читать онлайн «Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933». Страница 32

При Секте армия сохраняла свой военный флаг старых имперских цветов, черно-бело-красный. Сект четко разделял понятия Германского государства, которое включало абстрактную идею рейха, и Веймарской республики, которую он считал временным недоразумением. Генерал Вильгельм Грёнер, учитель Секта, в 1928 г. описывал армию как «единственную силу» и «элемент государственной власти, который никто не может не учитывать»[241]. Под руководством Секта армия была далеко не нейтральной организаций, стоящей в стороне от политических склок, что бы ни утверждал Сект[242]. Он не колеблясь вступал в противодействие с избранным правительством, когда полагал, что оно поступает вопреки интересам рейха. Однажды он даже подумывал о вступлении в должность канцлера с программой, предполагавшей централизацию рейха и ограничение прусской автономии, упразднение профсоюзов и замену их «профессиональными палатами» (похожими на те, которые Муссолини создавал в Италии), а в целом «подавление всех тенденций, направленных против существования рейха и против законных властей рейха и государства за счет использования властных инструментов рейха»[243]. В конечном счете ему удалось отправить правительство в отставку, но стать канцлером он не смог. Этот пост занял один из его последователей, генерал Курт фон Шлейхер, входивший в тесную группу советников Секта в годы, когда тот руководил армией.

Большую часть времени армия подчинялась только самой себе и в 1920-х гг. изо всех сил пыталась обходить ограничения, наложенные Версальским договором. Руководство армии негласно действовало сообща с другой униженной и негодующей великой державой, Советским Союзом, и немецкие офицеры, желавшие научиться управлять танками и самолетами, а также готовые участвовать в экспериментах с отравляющими газами, проходили тайную подготовку в России[244]. Были предприняты секретные меры по обучению вспомогательных частей в попытке обойти предел в 100 000 человек, установленный Версальским договором. Кроме того, армия всегда рассматривала полувоенные отряды в качестве своего резерва[245]. Эти и другие уловки, включая учения с муляжами танков, ясно давали понять, что армия не намерена была исполнять условия мирного договора 1919 г. и отказалась бы от него при первой же возможности. Эти тайные попытки обойти договор поддерживались далеко не только бескомпромиссными прусскими консерваторами, они были организованы в первую очередь прогрессивно мыслящими специалистами, которых раздражали ограничения демократической политики и международных соглашений[246]. Нелояльность армии и постоянные интриги руководящих офицеров против гражданских правительств снижали жизнеспособность республики в условиях кризиса[247].

Если первая демократия в Германии не могла рассчитывать на поддержку своих военных, то она не могла надеяться и на особую поддержку гражданских служащих, оставшихся ей в наследство от Германского рейха. Государственная служба имела огромное значение, поскольку обеспечивала занятость значительной части общества и охватывала не только чиновников центральной администрации рейха, но и всех госслужащих, которые занимали посты и получали оклады, изначально предназначенные для старших руководителей. К ним относились чиновники, работавшие в федеральных округах, на госпредприятиях, вроде железной дороги и почтовой службы, и в государственных учреждениях, таких как школы и университеты, поэтому университетские профессора и школьные учителя также попадали в эту категорию. Число гражданских служащих в этом широком смысле было огромным. Ниже этого относительно высокопоставленного уровня находились миллионы госслужащих, живущих на зарплату или жалованье, выплачиваемые государственными учреждениями. Например, немецкие железные дороги с 700 000 сотрудников на конец 1920-х гг., несомненно, были главным работодателем в Веймарской республике, за ними следовала почтовая служба с 380 000 сотрудников. Если сюда добавить членов семей, иждивенцев и пенсионеров, то получится, что железные дороги давали средства к существованию примерно трем миллионам людей[248]. Всего к концу 1920-х гг. в Германии было 1,6 миллиона гражданских служащих, половина которых работала на государственной службе, а другая половина — в общественных организациях вроде железных дорог. При таком большом числе госслужащих было очевидно, что этот сектор занятости был политически крайне разнообразным, сотни тысяч сотрудников входили в социалистические профсоюзы, либеральные политические партии или группы давления с широко различающимися политическими взглядами. В 1919 г. в либеральном Союзе немецких государственных служащих был миллион человек, хотя 60 000 отделились, образовав более правую группу в 1921 г., а другие 350 000 откололись, образовав профсоюз в следующем году. Таким образом, государственные служащие не были единодушно настроены против республики с самого начала, несмотря то что жили и проходили обучение в период рейха[249].

В роли главной фигуры переходной революционной администрации Фридрих Эберт 9 ноября 1918 г. призвал всех гражданских чиновников и госслужащих продолжать работать, чтобы избежать анархии[250]. Подавляющее большинство так и поступило. Порядок прохождении службы гражданских чиновников и их обязанности остались без изменений. Веймарская конституция обеспечила им возможность бессменно занимать свои должности. Теоретически увольнение было возможным, но на практике такое решение оказывалось практически неосуществимым, учитывая, что в суде было крайне сложно доказать, что чиновник нарушил данную им клятву верности[251]. Будучи институтом, возникшим в авторитарных и бюрократических государствах конца XVIII и начала XIX вв., задолго до прихода парламентов и политических партий, чиновничество высшего уровня долгое время считало себя правящей кастой, в первую очередь в Пруссии. Вплоть до 1918 г., например, министры в правительстве были чиновниками, назначаемыми монархом, а не рейхстагом или законодательными собраниями федеральных округов. В некоторых министерствах рейха, где при республике происходили частые смены министров, высшие государственные служащие могли обладать огромной властью, как, например, Курт Йоэль из министерства юстиции, работавший там практически все время существования республики, за которое сменилось по крайней мере семнадцать министров, пока он наконец сам не стал министром в 1930 г. Для таких людей постоянное пребывание в администрации было главным велением долга, превосходившим любые политические соображения. Что бы ни думали в глубине души высшие государственные чиновники в Берлине о путчистах Каппа в марте 1920 г., все они, включая финансистов, продолжали свою работу, не обращая внимания на приказы путчистов об отставке[252].

Их нейтралитет в данном случае во многом обуславливался свойственным им дотошным следованием долгу, который они должны были исполнять в соответствии со своей клятвой верности. Позже, в 1922 г., правительство представило новый закон, созданный с целью еще больше привязать государственных служащих к республике и применить дисциплинарные взыскания к тем, кто сотрудничал с ее врагами. Но эта мера оказалась относительно неэффективной. Только в Пруссии Карл Зеверинг и Альберт Гржезински, два министра внутренних дел от социал-демократов, предприняли серьезную попытку заменить старых имперских руководителей, в первую очередь в провинциях, на социал-демократов и представителей других партий, лояльных республике[253]. Тем не менее даже эти усилия по созданию системы государственных служб, верных принципам демократии, а также исполненных чувства долга по отношению к действующему правительству, в конечном счете оказались бесплодными. Поскольку Зеверинг и Гржезински считали, что в иерархии высших государственных должностей партии должны быть представлены пропорционально своему представительству в прусском коалиционном правительстве, это означало, что большое число важных постов было занято людьми из таких партий, как центристская, Народная и в некоторой степени Государственная партия, чья верность республике быстро сходила на нет начиная с конца 1920-х гг. В остальной Германии, включая государственный аппарат рейха, попытки реформ даже такого уровня не предпринимались, не говоря уже о каких-либо результатах, а госслужащие были гораздо более консервативными, иногда даже враждебно настроенными по отношению к республике[254].

Однако проблема была не столько в том, что служащие высших рангов активно помогали в развале Веймара, сколько в том, что сама республика предпринимала слишком незначительные усилия, чтобы гарантировать, что государственные служащие на всех уровнях будут активно поддерживать демократический политический порядок и противостоять попыткам его свергнуть. А те служащие, которые относились к республике с нескрываемой враждебностью (в общем, вероятно, меньшинство), смогли остаться на своих постах без каких-либо вредных для себя последствий. Так, например, один крупный прусский чиновник, родившийся в 1885 г. и являвшийся членом националистической партии после 1918 г., основал целый ряд мелких групп, включавших госслужащих и других людей, целью которых была непосредственная «борьба с рейхстагом, штаб-квартирой красных», расстраивание планов «предателей и безбожников социал-демократов», противостояние «мировой империалистистической власти» католической церкви и, наконец, борьба против «всех евреев». Его антисемитизм, практически не проявлявшийся до 1918 г., стал явным после революции. Он вспоминал позднее: «…если еврей нагло вел себя на перроне или в поезде и в ответ на мое недовольство не прекращал грубить, я угрожал выкинуть его из движущегося поезда… если он сейчас же не заткнется». Однажды он угрожал пистолетом «марксистским» рабочим. Он, конечно, представлял собой исключительный пример госслужащего, враждебно настроенного по отношению к республике. И тем не менее, несмотря на одну судимость за участие в общественных беспорядках, его не сняли с должности, только два раза штрафовали и не давали повышения. «Я всегда, — писал он, — считал слабостью своих политических врагов на службе то, что они каждый раз позволяли мне отделываться легким испугом». Самое плохое, что случилось с ним при республике, это лишение карьерных перспектив[255].