Читать онлайн «Сказания о земле Московской». Страница 43

Несмотря на свой тридцатилетний возраст, он был тучен и уже тогда страдал сердечной болезнью и одышкой. Вот почему, сражаясь с таким ожесточением и час, и другой, и третий в тяжелой кольчуге, в шлеме, давящем на лоб и виски, да еще раненный в нескольких местах, он просто не выдержал страшного напряжения сил и потерял сознание.

Битва затихла.

Уцелевшие воины Мамая беспорядочно бежали, нахлестывая усталых коней.

За ними погнались всадники запасного полка, которые были менее утомлены. Двадцать пять верст, до переправы через реку Красивая Меча, преследовали победители врагов. Добыча им досталась несметная: повозки с добром военачальников, оружие, кони, скот. В их руки попал шатер самого Мамая с подушками, коврами, мехами и драгоценностями.

Так полной победой закончилась самая кровопролитная битва, «якоже от начала мира не была такова», — битва на Куликовом поле.

Оставшиеся в живых русские воины начали хоронить своих павших собратьев.

Хоронили восемь дней. Сколько погибло русичей — неизвестно, в разных летописях дается разное число: когда считали, сбивались со счету. Простых воинов предали земле на самом Куликовом поле, тела двадцати князей повезли хоронить в их уделы, тела Пересвета и Осляби были доставлены в Москву и погребены возле Симонова монастыря.

Записал тогда Софоний: «Грозно бо и жалосно, братие, в то время посмотрети, иже лежат трупи крестьянские, акы сенныи стоги… а Дон река три дни кровию текла…»

Но Софоний утешал вдов, матерей, дочерей и сестер погибших, ведь их сыновья, мужья, отцы и братья совершили подвиг великий, отдали жизни свои за землю Русскую.

Победители направились обратно в Москву и в свои города. Тяжелораненых везли на телегах. А среди ратников почти никого не было, кого бы не полоснула вражеская сабля либо не уязвила стрела. Повязав раны тряпицами, двигались медленно воины.

знав о поражении Мамая, великий князь литовский Ягайло, находившийся со своим войском всего в одном переходе от Куликова поля, тотчас же повернул обратно. Рать его отступала быстро, нигде по пути не задерживалась.

А Олег Иванович рязанский, чувствуя свою вину за бездействие в те знаменательные дни, бежал со своей семьей в Литву. Зато простые люди рязанские встречали победоносную рать восторженно. Бояре вышли к Дмитрию и «биша ему челом». Он милостиво обошелся с ними, а войску своему повелел: «Рязанскою землею идучи, ни единому волосу не коснутися».

Через год Олег возвратился с повинной, и Дмитрий его простил, вернул ему Рязань, но отобрал некоторые порубежные селения. По договору Олег обязался называться «братом молодшим».

Велико было всенародное ликование, когда под звон колокольный Москва встречала победителей. С той поры прозвал народ Дмитрия Донским, а его двоюродного брата Владимира Андреевича серпуховского — Храбрым.

В летописях, в «Задонщине», в «Сказании о Мамаевом побоище» победа на Куликовом поле объясняется помощью Божией и сил небесных — ангелов, святых, в том числе и предков русских князей — братьев Бориса и Глеба, прославляются подвиги Дмитрия, Владимира Андреевича, подвиги воевод, перечисляются имена погибших князей и воевод.

А о безымянных крестьянах, посадских ни в летописях, ни в «Сказании о Мамаевом побоище» почти не упоминается. Простые русские люди сражались с храбростью беззаветной, и многие из них головы сложили за родную землю. В каждой семье недосчитывались одного, двоих, а то и больше погибших, в каждой семье проливались слезы…

Мамай потерпел полное поражение. Отборные ордынские полки отличались храбростью и умением воевать. Но в войске Мамая преобладали наемники, набранные из разных стран, от разных народов, которые пошли в поход на чужие земли ради наживы, чтобы свою мошну потуже набить.

У русских тоже были отдельные отборные части — это княжеские дружинники, вооруженные лучше, нежели ордынцы. Но главной силой-победительницей являлся простой народ русский. Хлебопашцы, посадские люди не были хорошо вооружены и оружием не очень-то владели.

Дух русского воинства поднялся на высоту дотоле небывалую. Русские победили потому, что знали, за что сражались. За Родину!

Слава о великой победе достигла Византии, Болгарии, Чехии, через купцов и путешественников растеклась по всей Европе, услышали о битве и на Кавказе, и в Средней Азии. И везде восхищались успехами далеких русичей и радовались поражению полчищ Мамая.

Но никто не осознавал значения той победы столь глубоко, как сам народ русский. Гордость за победу высоко поднялась в сердцах всех людей от князя и до пашенного человека, поднялась по всей Руси — от Северной Двины и до полуденных рубежей земли Рязанской и Муромской. И везде слышались исполненные достоинства речи:

— Мы русичи! Мы победили!

ще в 1378 году, когда все помыслы народные были исполнены одной заветной думой — как победить, когда по всей Руси готовились к будущей великой битве, церковные круги были охвачены совсем иными заботами.

Кто же займет митрополичью кафедру? Началась между высшими иерархами борьба.

Дмитрий решил воспользоваться церковными смутами. Он пожелал, чтобы новый митрополит являлся бы его ставленником, ему во всем покорным.

Служил тогда в Коломне молодой священник Михаил. Человек, несомненно, большого ума и красноречия, он знал несколько языков, много читал книг, церковных и светских.

Дмитрий обратил на него внимание, приблизил его к себе, взял в духовники. Он любил слушать умные речи своего собеседника, был также ему по душе его громогласный бас на церковной службе. И он пожелал видеть его митрополитом.

Алексий отказался назначить Михаила своим преемником. Сергий Радонежский, неизменно поддерживавший Дмитрия в борьбе с Ордой, в борьбе за единение Руси вокруг Москвы, на этот раз пошел против него. В своем послании он увещевал Дмитрия, прямо называл княжеского подопечного «чревоугодником».

Дмитрий понял, что настало время действовать решительно. Он вмешался в церковные дела. По его настоянию однажды утром Михаил был пострижен в монахи, а в тот же день, после обеда, рукоположен архимандритом (начальником) Спасского монастыря в Кремле.

Алексий умер.

Забурлили среди архипастырей страсти. Четверо из них пожелали занять почетную кафедру. Записал тогда летописец: «Многа брань бысть и молва меж них».

Дмитрий никого из них не хотел слушать, настоял на своем и отправил Михаила в сопровождении свиты в Константинополь в надежде, что вселенский патриарх, польстившись на московское золото, рукоположит в митрополиты его ставленника.

А по дороге на корабле, посреди Черного моря, при невыясненных обстоятельствах, Михаил скоропостижно скончался. Летописцы никак не объясняли его внезапную смерть. Возможно, он был отравлен кем-либо из своих спутников.

Еще по пути в Константинополь старший из свиты Михаила архимандрит Горицкого Переславль-Залесского монастыря Пимен обнаружил среди вещей покойного два чистых листа пергамена с подвешенными к ним государственными восковыми печатями.

Не долго думая, он вписал на одном из листов «ходатайство» великого князя к патриарху с просьбой рукоположить в митрополиты не более не менее, как его, Пимена — словом, совершил самый откровенный подлог.

Корабль прибыл в Константинополь, и Пимен предъявил патриарху это ходатайство. Но тот, подозревая недоброе, медлил надеть на Пимена белый митрополичий клобук.

Тогда Пимен совершил второй подлог: на другом чистом листе пергамена с печатью он написал заемный вексель от имени Дмитрия; итальянские и восточные купцы дали под вексель золото. Это золото перешло в руки патриарха и его приближенных и решило дело в пользу Пимена. Мошенник был рукоположен в митрополиты и отправился в обратный путь.

Путешественники благополучно пересекли Черное и Азовское моря, в устье Дона перебрались на речные ладьи и поплыли вверх по реке. Спутники Пимена послали в Москву гонца с доносом.

Дмитрий, бояре и духовенство узнали о подлоге и всполошились. По приказу Дмитрия самозваный митрополит в пути был задержан, с него сорвали белый клобук, посадили его в простую телегу и без заезда в Москву отправили в ссылку в дальний заволжский город Чухлому. За всеми этими церковными передрягами пристально следил Киприан — митрополит Киевский и всех прочих подвластных Ягайле православных земель. Был он по происхождению болгарин, считал себя верховным владыкой и в Литве, и на Руси.