Читать онлайн «Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры». Страница 40

В свете всех изложенных фактов, большой голод предстает как трагедия, вызванная как некоторыми объективными факторами, так и, главным образом, вполне рассчитанными и осознанными действиями или бездействием сталинского правительства. С одной стороны, доведя кризис до крайних пределов, Сталин существенно ограничил возможности государства в смягчении голода. С другой — ярко выраженные антикрестьянские настроения сталинской верхушки и обострившиеся в условиях кризиса опасения социальной дезорганизации и активизации антисоветских сил, прежде всего национальных движений, стимулировали усиление репрессивного курса и нежелание оказывать голодающему крестьянству даже ту минимальную помощь, которую государство могло бы ему оказать.

Эти принципы сталинской политики в период голода были универсальными, хотя проявляли себя с разной степенью интенсивности в разных районах и республиках СССР. Именно эти колебания интенсивности (несомненно, требующие дальнейшего изучения) является главным источником разногласий по поводу природы голода в разных республиках и регионах. Помимо политических причин, которые было бы желательно максимально игнорировать в научной дискуссии, важной причиной споров является полное закрытие ряда существенных архивных фондов, прежде всего тематических папок Политбюро в Архиве Президента Российской Федерации. Только обнародование этих документов во всей их полноте, исследование потоков информации о голоде, поступавшей руководству страны, а также его реакции на эту информацию может поставить точку в явно затянувшейся и все более запутанной дискуссии.

Как обычно в кризисные моменты, на волне голода усилилась оппозиция «генеральной линии» в самой партии. Помимо противодействия политике чрезвычайных хлебозаготовок со стороны низового аппарата, о котором говорилось ранее, критические настроения все шире распространялись в среде столичной «партийной общественности», в некоторой степени активизировались члены бывших оппозиций. Среди коммунистов распространялось мнение о порочности политики Сталина, о разжигании неоправданной конфронтации с крестьянством. Причем дело не ограничивалось только разговорами. Наблюдались отдельные попытки организационного сплочения антисталинских сил при помощи целенаправленной пропаганды внутри ВКП(б). Одним из наиболее известных свидетельств этого было образование в августе 1932 г. группы под названием «союз марксис-тов-ленинцев>>. Наиболее активными ее участниками и вдохновителями были бывший секретарь Краснопресненского райкома ВКП(б) Москвы М. Н. Рютин, неоднократно подвергавшийся преследованиям за сочувствие «правым», и старый член партии В. Н. Каюров, на квартире которого в июле 1917 г. скрывался от ареста В. И. Ленин. Весной 1932 г. Рютин составил проекты двух документов — платформы «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращения «Ко всем членам партии». Отредактированные другими участниками группы, эти материалы стали основой для ее формального объединения и привлечения новых членов. Практическая дятельность «союза марксистов-ленинцев» до его раскрытия благодаря доносу в сентябре 1932 г. свелась к распространению платформы и обращения[356]. Подлинные масштабы этого распространения и степень поддержки подобных документов в партии еще предстоит исследовать. Однако острота этих документов была очевидным симптомом нарастания крайних антисталинских настроений в определенных слоях «партийной общественности». В обращении «Ко всем членам партии», в частности, говорилось:

«Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его кликой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора […] Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру […] Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих, непосильные открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен […]; авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора […], привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду как в деревне, так и городах […] Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики […]»[357].

Дело Рютина, а точнее слухи о нем, долгое время являлись основой для реконструкции отношений в сталинской верхушке в период кризиса. Главным источником соответствующей информации был Б. И. Николаевский. Ссылаясь на рассказы Бухарина, Николаевский утверждал, что обсуждение дела Рютина на заседании Политбюро закончилось скандалом, выявившим расклад сил в руководстве партии и степень политического влияния Сталина. «Это было в конце 1932 г., когда положение в стране было похоже на положение времен кронштадтского восстания, — писал Николаевский в своем известном “Письме старого большевика” — Восстаний настоящих, правда, не было, но многие говорили, что было бы лучше, если бы иметь дело надо было с восстаниями. Добрая половина страны была поражена жестоким голодом […] В самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завел страну в тупик: «Поссорил партию с мужиком», — и что спасти положение теперь можно только устранив Сталина. В этом духе высказывались многие из влиятельных членов ЦК; передавали, что даже в Политбюро уже готово противосталинское большинство […] Неудивительно, что по рукам ходил целый ряд всевозможных платформ и деклараций. Среди них особенно обращала на себя внимание платформа Рютина […] Из ряда других платформу Рютина выделяла ее личная заостренность против Сталина […]

О платформе много говорили, и потому неудивительно, что она скоро очутилась на столе у Сталина […] Рютин, который в то время находился не то в ссылке, не то в изоляторе (где и была написана его платформа), был привезен в Москву, и на допросе признал свое авторство. Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал. Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодежи, в том числе и среди молодежи комсомольской. Сводки ГПУ были переполнены сообщениями о такого рода разговорах среди рабочей и студенческой молодежи по всей стране. Они же регистрировали немало отдельных случаев террористических актов, совершенных представителями этих слоев против сравнительно мелких представителей партийного и советского начальства. Против такого рода террористов, хотя бы они были комсомольцами, партия не останавливалась перед применением «высшей меры наказания», и Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики […]

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена: он пошел на много лет в какой-то из наиболее строгих изоляторов […]»[358].

Хотя данные Николаевского никогда не были подтверждены какими-либо фактами или хотя бы косвенными свидетельствами, они широко использовались в научной литературе и учебниках по советской истории как достоверные. Опираясь на данные Николаевского, историки предполагали, что радикализация сталинской позиции в период кризиса привела к определенному расколу в Политбюро, способствовала формированию группы относительно «умеренных» лидеров, определенным образом противостоящих Сталину. Распространение получило также мнение, что, получив отпор по такому принципиальному вопросу, Сталин решил постепенно готовить массовые репрессии против старой партийной гвардии, что столкновение между Сталиным и Кировым по делу Рютина было одной из причин убийства Кирова в декабре 1934 г. Со временем рассказ Николаевского об обсуждении в Политбюро дела Рютина стал обрастать новыми подробностями. В годы перестройки, например, появились публикации, в которых к сведениям, почерпнутым у Николаевского, добавлялись новые сенсационные детали: «Резко и наиболее определенно против вынесения смертного приговора Рютину высказался С. М. Киров, которого поддержали Г. К. Орджоникидзе и В. В. Куйбышев. При голосовании Л. М. Каганович и В. М. Молотов воздержались»[359]. На поверку эти данные оказались обычным вымыслом.