Читать онлайн «Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры». Страница 38

В общем же ярко выраженная антикрестьянская направленность политики государства в период голода не оспаривается большинством историков. Однако ее дополнительные трактовки имеют ряд принципиальных отличий. Если одни исследователи, делая вывод о голоде как следствии войны государства с крестьянством, ставят после этого точку, то другие — запятую. Речь в последнем случае идет об уже упоминавшейся теории голода-геноцида против украинского народа. Соглашаясь с трактовкой общей антикрестьянской направленности политики Сталина, сторонники теории голода-геноцида утверждают, что в случае с Украиной, сталинская политика перерастала свою антикрестьянскую направленность, превратившись в антиукраинскую. Целью этой политики было не только сломить сопротивление украинского крестьянства, но и уничтожить даже малейшие ростки украинского автономизма, окончательно закрепить Украину в составе СССР, подчинить неспокойную республику власти сталинской диктатуры. Таким образом, не отрицая наличия голода и антикрестьянской политики провоцирования голода в других республиках СССР (прежде всего в России и Казахстане), сторонники украинского голода-геноцида утверждают, что в отношении украинского населения собственно Украины и Северного Кавказа проводилась особенно жестокая политика голода-геноцида, голодомора. Иначе говоря, голод-геноцид был частью общесоюзного голода, но особой частью. Основные фактические аргументы сторонников теории голода-геноцида сводятся к следующему.

Во-первых, показатели смертности от голода были гораздо более высокими на Украине и Северном Кавказе (значительную часть населения которого также составляли украинцы), чем в других регионах страны. Казахстан, как уже говорилось, в данном случае выводится за рамки сравнения, так как голод там начался раньше и имел свою динамику развития. Столь высокая смертность была связана с более жестоким характером хлебозаготовок и репрессий в украинских областях. Как утверждают некоторые историки, на Украине в отличие от других районов СССР реквизировалось не только зерно, но все продовольствие, что обрекало крестьян на немедленную гибель[341]

Во-вторых, важной причиной высокой смертности украинских крестьян были меры изоляции голодающей Украины и Северного Кавказа, окружение их кордонами, которые препятствовали выезду крестьян в поисках продовольствия в относительно более благополучные регионы. Прямым и безусловным доказательством этого является специальная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР о предотвращении выезда крестьян из Украины и Северного Кавказа, подписанная Сталиным и Молотовым 22 января 1933 г. В директиве утверждалось, что эти выезды крестьян за хлебом на самом деле организованы «врагами советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации “через крестьян” в северных районах СССР против колхозов и вообще против советской власти». Такая трактовка была обоснованием принятия репрессивных мер против голодающих мигрантов. Властям Северного Кавказа и Украины предписывалось не допускать массовые выезды крестьян, а властям регионов, в которые стремились попасть голодные крестьяне (Московской, Центральночерноземной и Западной областей, Белоруссии, Нижней и Средней Волги) — «арестовывать пробравшихся на север “крестьян” Украины и Северного Кавказа и после того, как будут отобраны контрреволюционные элементы, водворять остальных на места их жительства»[342]. Реализация этой директивы вылилась в очередную кампанию террора и насилия. 25 марта 1933 г. руководство ОГПУ докладывало Сталину, что за время с начала операции в январе общее количество задержанного «беглого элемента» составляло 225 024 человека, из них были возвращены на места жительства 196 372 человека, а остальные привлечены к судебной ответственности, направлены в лагеря и ссылку и т. д.[343] Как свидетельствуют вновь открытые документы, начавшись с организации кордонов на Украине и Северном Кавказе, операция «по пресечению массовых выездов» распространилась на беглецов и из других регионов. Однако наиболее масштабными оставались задержания украинских и северокавказских крестьян[344].

Вместе с тем репрессии против вынужденных отходников были частью традиционной для большевиков практики социального контроля. Ш. Мерль напоминает нам, что применение загранотрядов для пресечения провоза хлеба через административные границы наблюдалось и ранее и что эта политика получила дополнительный импульс в связи с введением паспортной системы в декабре 1932 г.[345] Введение паспортов означало фактическое прикрепление крестьян к местам их жительства на правах государственных крепостных. Паспорта, после соответствующей чистки и выявления «чуждых элементов», выдавались только горожанам, что существенно ограничивало возможности передвижения крестьянского большинства. 17 марта 1933 г. ЦИК и СНК СССР приняли также постановление, значительно ужесточавшее правила отходничества колхозников. Для ухода на заработки крестьянин должен был предварительно заключить договор с промышленным предприятием или стройкой, а затем на основе этого договора получить разрешение в правлении колхоза. Очевидно, что эта процедура была практически трудноисполнимой (если только в деревню не приезжали вербовщики с полномочиями от государства). Однако в случае самовольного ухода на заработки крестьянину грозило самое страшное наказание в период голода — исключение из колхоза всей семьи, что означало лишение малейшей государственной помощи и повышенные налоги.

Цели этих мер, направленных на ограничение передвижений сельского населения, очевидны. Прежде всего правительство пыталось поддержать хотя бы на минимальном уровне относительное благополучие городского населения — основной социальной базы режима. Эта задача становилась особенно актуальной в условиях постоянного сокращения размеров карточного снабжения и распространения эпидемий в городах. Важную роль играли политические причины, а именно попытки предотвратить распространение слухов о голоде. Закрепление крестьян в деревне было также важной мерой сохранения трудовых ресурсов колхозов в условиях решающего для судьбы будущего урожая весеннего сева. Крестьяне, явно саботировавшие колхозы в предыдущие годы, должны были в полной мере осознать, что альтернативой голоду может быть только работа в колхозах.

Директива ЦК и СНК от 22 января 1933 г., направленная преимущественно против крестьян Украины и Северного Кавказа, в этом контексте может рассматриваться как часть общей политики «закрепощения» крестьян. Она была принята в условиях, когда паспортная система фактически еще не начала действовать. Это была ситуативная реакция на массовые передвижения крестьян, делавших последние отчаянные попытки спасения бегством на начальной фазе большого голода. В последующий период паспортная система и сопровождавшие ее меры регулярного полицейского контроля делали не нужными подобные экстренные операции.

Наконец, важным аргументом сторонников голода-геноцида является то, что голод и репрессии против крестьян сопровождались кампанией подавления украинских «буржуазных националистов» и пресечением политики «украинизации» как поощряющей рост и распространение украинской контрреволюции. 10 декабря 1932 г. на заседании Политбюро были заслушаны отчеты о ходе хлебозаготовок первого секретаря ЦК компартии Украины Косиора, секретаря Днепропетровского обкома Строганова, первого секретаря Западного обкома Румянцев и первого секретаря Северо-Кавказского крайкома Шеболдаева[346]. В постановлении Политбюро, принятом по результатам этого обсуждения 14 декабря, руководителям Украины и Северного Кавказа поручалось «искоренить контрреволюционные элементы», проникшие в правления колхозов, сельсоветы и другие органы, «не останавливаясь перед применением высшей меры наказания к наиболее злостным из них». Постановление санкционировало предание суду (с приговором к заключению от 5 до 10 лет лагерей) руководителей ряда районов Украины, а также предписывало «всех исключенных за саботаж хлебозаготовок и сева “коммунистов” выселять в северные области наряду с кулаками»[347]. Специальный пункт постановления предусматривал выселение в северные области СССР всех жителей северо-кавказской станицы Полтавская.

В контексте усиления карательной политики и борьбы с «врагами» в постановлении от 14 декабря была резко осуждена политика «украинизации»[348], которая проводилась в Украине и в «почти половине районов Северного Кавказа». Осуществляемая неправильно, утверждалось в постановлении, эта «небольшевистская “украинизация”» облегчала «буржуазно-националистическим элементам» «создание своих легальных прикрытий, своих контрреволюционных ячеек и организаций». Программа практических мер по «исправлению» «украинизации» предусматривала кадровую чистку партийных и советских организаций, а также перевод с украинского языка на русский официального делопроизводства, газет, журналов и преподавания в школе в «украинизированных» районах Северного Кавказа. На следующий день, 15 декабря, Политбюро приняло постановление об украинизации в других районах СССР. В нем предлагалось прекратить «украинизацию» отдельных районов Дальнего Востока, Казахстана, Центрально-Черноземной области, поскольку «буржуаз-но-националистические элементы», изгнанные из Украины, «проникают во вновь украинизированные районы и ведут там разлагающую работу»[349]. Фактически эти решения означали приказ о прекращении прежней политики «украинизации», которая в 1920-е годы была предметом особой гордости большевиков. Продолжением этой линии была кампания борьбы с «украинским национализмом» внутри самой компартии. Одной из многочисленных жертв этой кампании был идеолог политики «украинизации», нарком просвещения Украины Н. А. Скрыпник, который был снят с должности в феврале и в результате травли покончил жизнь самоубийством в июле 1933 г.