Читать онлайн «Церковные соборы и их происхождение». Страница 29

2. Во вторичной своей форме собор оторвался от церковного собрания, особенно для тех общин, епископы которых участвовали на этом соборе. Выше было указано, что для этих общин собор перестает быть церковным собранием, а становится высшим церковным институтом. В третьей форме собора, как епископского собрания с участием клира и в присутствии мирян, мы имеем полностью высший церковный институт для тех общин, чьи епископы на нем участвовали, в том числе и для той, где этот собор собирается. Он стоит вне церковного собрания этой общины, он стоит надо всеми общинами, епископы которых в нем приняли участие как высшая власть. Отсюда возникает вопрос об авторитете и власти собора. В первичной форме собор есть церковное собрание для <принятия> решений кафолического характера. Всякое такое собрание имеет кафолическую природу, и с момента принятия решений собора церковными общинами кафолическая природа собора становится явной и решения собора, как выявления истины, — обязательными. Мы видели, что такого рода собор не является властью по отношению к какой бы то ни было церковной общине. Признание решений не есть признание власти собора, а принятие истины. Собор — в Церкви и действителен для всей Церкви. Во вторичной форме, как и в первой форме собора, кафолическая его природа остается прежней. Как и в первой форме, решения собора становятся обязательными после принятия их церковными общинами, но с той разницей, что для общин, епископы которых участвуют на соборе, момент рецепции устраняется и впервые его заменяет момент права. Этот момент права становится существенным в третьей форме собора. Объем его власти определяется кругом тех общин, чьи епископы представлены на соборе. Рецепция этими общинами решений собора совершенно устраняется. Как орган власти, собор декларирует свои решения, и эти решения не подлежат обсуждению и принятию. Они обязательны для этих общин, поскольку их приняли епископы. Устранение общин от рецепции вызывает устранение общин от участия в соборе. В круге общин, которые представлены на соборе, собор выступает с правовой властью, а это, в свою очередь, способствует правовому объединению общин в церковном порядке. Идущее от самого начала объединение общин около одной центральной общины с появлением третьей формы собора становится правовым. В соборе это объединение получает свой центр и свой орган, которому одинаково подчинены все общины определенного круга. Правовое объединение становится возможным ввиду наличия правового объединяющего центра. Переход старых объединений в правовые церковные округа происходит незаметно, так как внешне не вносится никаких изменений. Центральная община объединения становится центральной общиной церковного округа, но не сама по себе, как это имело место при второй форме собора, а как кафедра первенствующего епископа, около которого собираются епископы, образуя собор округа. Совершенно естественно, что центральное положение общины вызывало первенствующее положение ее епископа. Правовые церковные округа покрывают старые объединения. Они, как мы видели, имели иногда двойной круг: внутренний круг, в который входили близлежащие общины, обычно в пределах провинции или части провинции, если последняя имела особый этнографический или исторический характер, и внешний круг, который охватывает все общины провинции или даже несколько провинций; если значение центральной общины велико, то к ней тяготеют общины разных провинций. Правовые церковные округа, по сравнению со старыми объединениями, получают более определенные очертания. В силу этого двойного круга объединений можно почти с полной уверенностью утверждать, что первые церковные округа были шире позднейших митрополичьих округов и в некоторых чертах соответствовали патриаршим округам. Правовое объединение началось с крупных церковных центров. Вокруг него образовывались настоящие митрополичьи округа. Общины, принадлежащие соседним другим провинциям, за неимением правового центра входили в сферу влияния крупной центральной общины, не образовывая на первых порах свое объединение. Так именно дело происходило в Северной Африке. На собор 256 г. «собрались… многие епископы из провинций Африки, Нумидии, Мавритании с пресвитерами и диаконами». Во время Киприана Африка, Нумидия и Мавритания были самостоятельными административными единицами, но несмотря на это сохранилось некоторое единство, особенно Африки и Нумидии. Сам Киприан свидетельствует, что «провинция наша простирается далеко, заключая в себе даже Нумидию и Мавританию» [220]. Речь идет о гражданских провинциях, а не церковной провинции, так как никаких упоминаний о наличии церковной провинции мы тогда не встречали [221]. Как и в «Sententiae episcoporum» названы три части Северной Африки, которые, однако, образовывают такое целое. Для всех этих частей Карфаген является общим центром, к которому тяготели и в гражданском, и в церковном отношении все названные части. Собор 256 г. обхватывает наибольшую сферу влияния Карфагена. Это тот широкий круг церковного объединения, который, как мы увидим далее, <станет зачатком диоцезального деления>. Внутренним кругом является объединение общин провинции Африки около Карфагена. Исследование подписей «Sententiae episcoporum» показывает, что в них нельзя усмотреть никакого определенного порядка. Епископы трех областей <ставили свои подписи в произвольном порядке>, а это указывает, что никакого прочного объединения епископов внутри большого круга не произошло. Исследование же этих подписей указывает, что на соборах не соблюдалось никакой иерархии епископов и их кафедр [222]. Это вскрывает внутреннее отношение между епископами внутри объединения. Прежде всего, это полное равенство всех епископов. Первенствующий между ними является только один — Киприан, но отношения между ним и прочими епископами не носят еще правового характера. Он является высшим авторитетом, к которому добровольно прибегают епископы за советами и за справками. Сам Киприан следующим образом определяет (в «Sententiae episcoporum») эти отношения: «Никто из <нас> не поставляет себя епископом епископов (episcopum se episcoporum constituit) или тиранической угрозой не приводит своих товарищей к необходимости (obsequendi necessitatem adigit), когда каждый епископ по праву своей свободы и власти имеет собственное решение (arbitrium) и настолько же не может быть судим от другого, насколько и сам не может судить другого». [223] Таким образом, перед нами переходный момент в истории устройства Церкви: возникновение собора с правовой властью над определенной церковной областью, но внутри этой области сохраняются прежние отношения, не регулированные еще правом. Епископ получает правовую власть в своей общине: за пределами его общины стоит правовая власть другого епископа, который остается независимым и неподчиненным.

3. Приведенные выше слова Киприана имеют явно полемический характер. Они направлены против Рима и угрозы прервать общение с североафриканскими епископами ввиду разногласия в вопросе о крещении еретиков. Отстаивая свою практику, собор 256 г. не претендует, чтобы его решения обязательно были приняты другими церквами или, точнее, другими епископами. Тем самым собор умаляет свою кафолическую природу и ограничивает себя определенной областью. Правовая власть собора имеет явно ограниченный характер. Как за пределами правовой власти епископа внутри церковной общины сосуществует правовая власть другого епископа, так и за пределами церковной области, в которой осуществляется правовая власть собора епископов, существует правовая власть другого собора. Обязательное значение для всей Церкви собор мог бы получить, если сам он обладал бы правовой властью над всей Церковью или созывался бы тем лицом, которое имеет такую правовую власть. Появление собора в третьей форме заключает в себе все предпосылки для рождения такой власти. Это — неизбежная эволюция идеи правовой власти в Церкви. Однако эпоха Киприана не только остановилась на первой стадии развития правовых отношений в Церкви, но даже противилась переходу от местной к вселенской правовой власти.

Умаляя свою кафолическую природу через установление определенной правовой власти, собор 256 г. не отказывался определенно от нее. Окончательный отказ от кафолической природы потому немыслим, что сама истина имеет кафолическую природу. Потому для собора в третьей форме остается в прежней силе положение, что кафолическое значение постановления собора могут получить только через рецепцию. Однако существенно меняется самый характер рецепции. При первых двух формах собора рецепция означала принятие церквами решений собора, т. е. признание их церковной истиной. В пределах правового круга это признание стало излишним, так как оно заменилось согласием епископов, участвующих на соборе. Епископ, имеющий правовую власть над своей общиной, своим согласием одновременно гарантировал рецепцию своей общины. Поэтому совершенно естественно, что принятие решений собора вне правового круга зависело от согласия епископов, не входящих в этот круг, или от другого собора. Рецепция получила характер принятия решений не через согласие общин, а через согласие епископов. Не претендуя навязывать свое решение другим церквам, собор 256 г. надеялся, что единогласный вотум 87 епископов склонит папу Стефана к принятию решений собора. Имеются все основания предполагать, что «Sententiae episcoporum» были разосланы если не всем, то большинству епископов. Киприан желал иметь в своем споре с Римом возможно больше епископов на своей стороне. Еще до начала осеннего собора 256 г. он послал специального посла к Фирмилиану Кесарийскому. Из письма этого последнего Киприану [224] видно, что он примыкал к практике Африканской церкви {225}. Если бы Стефан принял решения собора 256 г., то тем самым они бы получили кафолическое значение. Этого не случилось, и собор 256 г. остался навсегда местным.