Читать онлайн «Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654». Страница 81

Патриарх Феофан вместе с русскими иерархами, участвовавшими в поставлении Филарета, дал новому патриарху ставленую грамоту. В этой грамоте, очень обширной, Иерусалимский первосвятитель сначала говорит лично от себя, как он отправился из Иерусалима в Россию, как приехал в Москву, был здесь свидетелем торжественного возвращения Филарета Никитича из Польши и как совершил избрание, наречение и поставление Филарета на патриаршество; потом вместе с русскими святителями обращается к царю и просит его хранить к святейшему патриарху Московскому любовь, милость и в духовных вещах повиновение как к своему отцу и учителю; завещевает вельможам, воинам и всем православным христианам покоряться ему во всем как «отцу отцем и крайнему святителю»; молит и убеждает самого Филарета, да блюдет истинную православную веру, как обещался пред многими свидетелями, и да проходит ревностно и свято свое высокое служение; наконец, на основании грамоты Цареградского патриарха Иеремии и других Восточных патриархов, утвердивших патриаршество в России и преподавших Русским патриархам власть «поставляться своими митрополитами», подтверждает и с своей стороны эту власть на все последующие времена. Грамота была написана на хартии и скреплена как патриархом Феофаном, так и русскими митрополитами, архиепископами и епископами, а за ними архимандритами и игуменами. До какой степени патриарх Филарет дорожил этою грамотою, видно из того, что, когда она сгорела в 1626 г., он нарочно писал к патриарху Феофану и просил его написать новую настольную грамоту на место сгоревшей, для чего посылал ему и копию с последней. Феофан исполнил просьбу Филарета Никитича, но написал ему новую грамоту только от себя одного и потому изложил ее несколько иначе и гораздо короче. В то же время Филарет созывал на Собор своих русских архиереев, и они по желанию его также написали ему новую настольную грамоту вместо сгоревшей за своими подписями и печатями. О поставлении своем на патриарший престол Филарет Никитич во имя братской любви и общения написал к прочим патриархам: Константинопольскому, Александрийскому и Антиохийскому.

Первое действие нового патриарха Московского и всея России было посвящено благу отечества. Царь Михаил Феодорович в своей окружной грамоте от 3 июля 1619 г. к воеводам и другим начальникам городов и областей, извещая всех о возвращении своего родителя из Польши, об избрании и поставлении его на патриаршество, писал, что, как только совершилось Божиею помощию то великое дело, «великий государь» святейший патриарх Филарет Никитич вместе с митрополитами, и архиепископами, и всем освященным Собором приходил к нему, государю, и советовал ему об устроении земли Русской, разоренной и опустошенной польскими и литовскими людьми и своими ворами. Патриарх и прочие святители указывали на то, что подати собираются с народа по писцовым и дозорным книгам весьма несправедливо, так как писцы и дозорцы, которые посланы были после московского разорения сделать народную перепись, писали те книги пристрастно, отчего одним теперь легко, а другим тяжело и всем людям Московского государства скорбь конечная; что многие посадские люди из замосковных и заукрайных городов, уклоняясь от платежа податей, переселились в Москву и другие города, а многие с тою же целию заложились в закладчики боярам и другим владельцам; многие действительно потерпели разорение и нуждаются в льготах, и еще многие терпят насилия и обиды от бояр и всяких чинов и нуждаются в обороне. Царь созвал земский Собор и вместе с патриархом и прочим духовенством, а также с боярами, окольничими и всеми думными людьми Московского государства приговорил, чтобы общенародная перепись была произведена вновь со всею справедливостию и чтобы из всех городов были высланы в Москву выборные люди по два из духовенства, дворянства и посадских и сами подробно заявили правительству о местных нуждах своих городов и уездов. Достойно замечания, что уже в этой своей грамоте Михаил Федорович, в первый раз говоря об отце своем как патриархе пред своими подданными, неоднократно называл его «великим государем» и представлял его как бы соправителем своим в государстве, ибо вызывал выборных из городов с тою целию, как сам выражался, «чтобы нам и отцу нашему богомольцу Филарету Никитичу, Божиею милостию патриарху Московскому и всея Русии, всякия их нужи, и тесноты, и разоренья, и всякие недостатки были ведомы, а мы, великий государь, с отцом своим и богомольцем... советовав, по их челобитью, прося у Бога милости, учнем о Московском государстве промышляти, чтобы во всем поправить как лучше».

Второй вопрос, на который патриарх Филарет обратил свое внимание, был вопрос о невинных страдальцах за исправление церковных книг: архимандрите Троицкого монастыря Дионисии, старце Арсении Глухом и священнике Иване Наседке, который хотя не томился в заключении, но отлучен был от Церкви и от священнослужения. Когда патриарх Иерусалимский Феофан прибыл в Москву, он нашел здесь еще «любопрящихся мнозех о прилозе (и огнем)», как сам свидетельствует в грамоте, присланной им впоследствии в Россию, и скоро узнал «от многих истинных ведцов», какая участь постигла людей, предлагавших исключить этот прилог из известной церковной молитвы. Феофан понял, что они были правы, но своею властию не счел себя вправе отменить состоявшееся об них решение Собора. Он только «подаде Дионисию руку помощи, да вознесется правда его» и постарался немедленно облегчить его участь, может быть объяснив государю невинность справщиков: по крайней мере Дионисий освобожден был из своего заключения еще до прибытия Филарета Никитича из Польши и встречал его в селе Хорошове вместе с бывшим своим судиею и обвинителем Крутицким митрополитом Ионою. А лишь только Филарет сделался патриархом, то Феофан посоветовал ему пересмотреть дело об осужденных справщиках.

В то же время один из справщиков, Наседка, чтобы познакомить нового патриарха с своим делом, подал ему обширную «Речь», в которой подробно изложил, за что он и его товарищи были обвинены. «Речь» эту, состоящую из 30 глав, хотя Наседка вел и от своего лица, по справедливости должно назвать речью от лица всех трех обвиненных справщиков, потому что он поместил в ней, большею частию дословно, почти все то, что мы видели в речи архимандрита Дионисия ко всем православным христианам и в речи, или послании, старца Арсения к боярину Салтыкову. Наседка только расположил все это в другом порядке, не говоря, откуда заимствовал, а от себя прибавил несколько вставочных рассуждений и объяснений и указал несколько новых примеров повреждения церковных песней и молитв. В первых 12 главах он раскрывал, почему справщики исключили из молитвы на Богоявление прибавку «и огнем», в остальных 22 – почему они марали концы некоторых молитв, и привел многочисленные примеры таких молитв. В «Речи» своей, поданной патриарху Филарету, Наседка сначала только униженно просил себе прощения за тот соблазн и смуту, какие произведены им в царствующем граде (гл. 1), но потом именем Христа Бога и ответственностию на Страшном суде умолял первосвятителя не отвергнуть этой представляемой ему «Речи», или просьбы, как еретической, а с рассуждением исследовать ее и, если справщики заблудили от истины, обратить их на путь правый, а если они верны истине, то оправдать их (гл. 13). Вместе с своею «Речью» Наседка, как сам свидетельствует (в гл. 12), представил Филарету и свое сочинение против Антония Подольского.

Спустя неделю после поставления Филарета Никитича, следовательно, 2 июля оба патриарха повелели Ионе, митрополиту Крутицкому, предложить дело Дионисия и его товарищей на Соборе. Это был уже Собор не одного московского духовенства, судивший прежде и осудивший исправителей Требника, но Собор всех русских архиереев с подчиненными им духовными лицами в присутствии двух патриархов и самого государя. На Соборе происходили многие прения и изыскания от Божественных писаний, Дионисий стоял в ответе более восьми часов и опровергал возражения всех своих обвинителей-клеветников. И все они были посрамлены вместе с Крутицким митрополитом Ионою. А преподобный Дионисий был похвален и прославлен от самого царя Михаила Федоровича и явился как истинный страдалец, стоявший крепко за Божественное писание. Патриархи же, и митрополиты, и архиепископы, и весь освященный Собор удивлялись ему, целовали его все любезно и благословляли его радостною душою. Дионисий с великою честию и со многими дарами отпущен был в лавру. Здесь он в скором времени имел радость принимать у себя своего главного благодетеля – патриарха Феофана, пожелавшего посетить знаменитую обитель русскую и поклониться мощам ее основателя. Дионисий со всею братиею сделал Феофану царскую встречу и потом оказывал ему всевозможные почести. Патриарх совершил в Троицком соборе литургию, присутствовал за братскою трапезою и почти непрерывно плакал, но плакал, как сам объяснил, слезами радости, видя святую обитель, потерпевшую столько бед и скорбей во время продолжительной осады от врагов, но спасенную милостию Божиею и теперь радующуюся и торжествующую. Пожелал видеть всех тех иноков, которые во дни осады возлагали на себя броню, брали оружие в руки и крепко ратовали. Таких оказалось более двадцати. Патриарх всех их благословил, любезно целовал и отпустил с похвалами. Пред отъездом из лавры, помолившись у мощей преподобного Сергия, Феофан снял с себя клобук, положил его у ног великого чудотворца, потом поцеловал и с молитвою возложил на главу архимандрита Дионисия, завещав, чтобы как Дионисий, так и преемники его носили этот клобук на благословение от Иерусалимского патриарха, а братии повелел записать об этом на память будущим родам. Вместе с Дионисием оправданы были на Соборе и его сотрудники: Арсений и Наседка. Арсений не только освобожден был из своего заточения, но, как человек просвещенный и благонадежный, сделан был справщиком печатных книг и много лет потрудился на Печатном дворе. А поп села Клементьева Иван Наседка не только получил разрешение священнодействовать, но удостоился быть священником и ключарем московского кафедрального Успенского собора. Согласившись на оправдание Дионисия и его товарищей, Филарет Никитич не решился, однако ж, тотчас исключить из молитвы на Богоявление слово «и огнем». Он просил Феофана пред самым выездом его из Москвы (4 февраля 1620 г.) посоветоваться об этом с прочими патриархами, выписать означенную молитву из древних греческих богослужебных книг и прислать за подписями всех патриархов, а до того времени приказал печатать ее в Требнике по-прежнему, с прибавлением «и огнем», и только на поле припечатать: «Быти сему глаголанию до соборнаго указу». Патриарх Феофан, отпущенный из Москвы с богатою милостынею, хотя обещался исполнить желание Московского первосвятителя, не мог исполнить этого скоро. Долго пробыл он в Киеве, потом в Валахии, где находился еще в двадцатых числах марта следующего года. А когда возвратился к своей пастве, то немало времени потребовалось на сношения его с прочими патриархами по возложенному на него поручению.