Читать онлайн «Александр Доброклонский Руководство по истории Русской церкви». Страница 18

Нравоучительные произведения иногда писали и жившие у нас греки. Из них особенно замечателен митрополит Никифор, от которого сохранилось послание к великому князю Владимиру Мономаху о посте и воздержании чувств  [217] и поучение в неделю сыропустную  [218]. Послание написано по случаю Великого поста, почему и начинается речью о необходимости и пользе поста для падшего человека; затем идет общее рассуждение о том, откуда привходит в человека доброе и злое; именно проводниками того и другого указываются душа трехчастная (ум, сердце и воля) и внешние чувства, как слуги души; это общее рассуждение прилагается далее к личности великого князя: его деятельность измеряется по указанному масштабу — по уму, сердцу, воле и внешним чувствам, мягко указывается, как недостаток, доверие князя к клеветникам и наушникам, объясняется, почему автор пишет это послание:«Я написал тебе, — говорит он, в напоминание; ибо великие власти имеют нужду и в частом напоминании. Я осмелился написать тебе потому, что устав церковный и правило требует в настоящее время (Великий пост) говорить нечто полезное и князьям. Знаем, что мы сами грешники и немощны, а думаем врачевать других; но слово Божие, сущее в нас, здраво и цело…»; в заключение предлагается совет помнить псалом 100–й:«Милость и суд воспою Тебе, Господи», как»верное изображение того, каков должен быть царь и князь». Послание вообще написано стройно и умно, хотя несколько отвлеченно и искусственно. Поучение Никифора имеет в виду наступающий Великий пост и потому говорит именно о нем: оно призывает слушателей к радостной встрече и радостному провождению дней поста, пробуждает чувство сокрушения о грехах, излагает условия и свойства истинного поста и покаяния и побуждает вместе с подвигами телесными совершать дела любви христианской. Это поучение менее искусственно и отвлеченно, чем послание к князю, хотя не так популярно, как поучения Луки Жидяты и Феодосия Печерского. Оно даже не совсем лишено жизненности, останавливаясь на современных недостатках — лихоимстве, мстительности, нарушении устава касательно поста и особенно подробно на пьянстве. Замечательно, что митрополит Никифор не знал русского языка и однако не уклонялся от своей обязанности учить паству: он писал по–гречески и написанное заставлял переводить.

Во второй половине XII в. мы встречаемся с церковным проповедником, слава о котором, как русском Златоусте, гремела по России, то был святой Кирилл, епископ Туровский. Писал он, вероятно, очень много, но из нравоучительных произведений до нас дошли 9 церковных слов, несомненно ему принадлежащих, и несколько нравоучительных статей, ему приписываемых, но в высшей степени сомнительных. Церковные слова его  [219] идут, начиная от недели Ваий, в непрерывном порядке праздников на Пасху, на 6 воскресений по Пасхе и на Вознесение. За исключением одного в неделю Самаряныни, которое обличает слушателей за неусердное хождение в церковь для слушания поучений, все слова святого Кирилла представляют собой не более как панегирики и историю праздников. Все они обыкновенно начинаются искусственно построенным приступом, в котором высказывается какая–либо общая мысль и которое не всегда удачно приспособлено к содержанию слова; это последнее обыкновенно состоит в прославлении праздничного торжества и его плодов, в ораторском и драматическом изображении истории праздника и в аллегорическом толковании ее подробностей; в заключение или повторяется сказанное, или предлагается краткое нравственное наставление общего характера. Вообще слова не представляют собою почти ничего нравоучительного и не приспособлены к современным потребностям. Это сближает Кирилла Туровского с современными ему греческими проповедниками, которые задавались целью не назидать слушателей, но доставлять им эстетическое удовольствие. Отсюда, в частности, как у них, так и у него обилие картин, измышленных речей, громких и общих фраз, остроумных, но искусственных сближений и риторическая напыщенность. Видно, что святой Кирилл не сумел возвыситься над теми греческими образцами проповедничества, которые он проходил под руководством какого–ли6о грека и которые сам прочитывал благодаря знанию греческого языка, Более назидательности и менее риторической искусственности — в нравоучительных статьях, ему приписываемых. В некоторых из них, как, например, в»Сказании о черноризчестем чину», есть даже обличение современных автору недостатков. Но, к сожалению, в высшей степени трудно отличать статьи, действительно принадлежащие Кириллу, от неправильно приписанных ему.

Особенной жизненностью и приноравленностью к религиозным нуждам домонгольского общества отличается»Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» [220], самое выдающееся из всех поучений и статей неизвестных авторов. Оно по преимуществу словами Священного Писания обличает двоеверно живущих христиан, т. е. вместе с отправлением христианского культа продолжающих приносить требы и совершать моления языческим богам, обличает попов и книжных людей, которые или сами делают то же самое, или по крайней мере не возбраняют делать; наконец, восстает против»бесовских игр — плясания, гудения, песней мирских». Подобные же обличения можно находить в качестве вставок в некоторых переводных словах святых отцов Церкви  [221].

Нравоучительными писателями были у нас не одни только духовные, но и светские лица. Владимир Мономах, например, оставил»Поучение к детям» [222], нечто вроде завещания о том, как они должны жить, и о том, что он сам сделал. С подобным же характером является»Слово некоего отца к сыну своему» [223], принадлежащее неизвестному автору и содержащее в себе ряд наставлений и увещаний жить благочестиво Нечто вроде краткой системы нравственного богословия представляет собой статья»На поучение ко всем крестьяном» [224], аналогичная с последующими»Домостроями». Несколько приближается к ней, но по достоинству ниже ее»Слово Даниила Заточника» [225], дающее нескладно и бессвязно ряд наставлений князю и всем вообще.

3. Историческая литература домонгольского периода заключает в себе сочинения с частным церковным характером — жития святых и с общим собственно историческим содержанием — летописи (церковногражданские)

Первым составителем житий является черноризец (монах) Иаков, вероятно, современный Феодосию Печерскому (XI в.). От него именно остались 1)«Память и похвала князю русскому Володимеру, како крестися Володимер и дети своя крести и всю землю русскую от конца и до конца, и како крестися баба Володимерова Ольга прежде Володимера», 2)«Сказание страстей и похвала об убиении святого мученику Бориса и Глеба» [226].«Память Владимиру»есть собственно историческое похвальное слово и содержит в себе, после приступа, речь о крещении Владимира, похвалу ему как крестителю Руси, вставочную похвалу Ольге, похвалу христианским добродетелям Владимира, добавочную речь о гражданских делах Владимира и его смерти. Содержание»Сказания о Борисе и Глебе»концентрируется около их мученической кончины, но начинается краткою речью о сыновьях Владимира и его смерти, заканчивается же подробной повестью о политических событиях, имеющих связь с кончиной святых мучеников. В историческом отношении оба эти произведения значительно, иногда даже до противоречия, расходятся с первоначальной летописью. По типу своему это не полные жития, а лишь рассказы об отдельных эпизодах из биографии святых. Писателем полных житий выступает почти современник Иакова, преподобный Нестор, монах Киево–Печерского монастыря (XI–XII в) Он написал 1)«Чтение о житии и о погублении блаженую страстотерпцу Бориса и Глеба» [227] и 2) житие святого Феодосия Печерского  [228]. Первое начинается краткой молитвой автора о подании ему разума и исповеданием своего невежества; затем идет изображение божественного домостроительства о спасении людей, обнаружившегося и в русской земле, краткая речь о крещении Владимира, о детстве его сыновей, Бориса и Глеба, и, наконец, рассказ о мученической их кончине без всякого дополнения из гражданской истории, как то было у Иакова. Житие преподобного Феодосия, начинаясь также пространным предисловием, подробно ведет биографию святого подвижника с самого рождения до смерти, особенно много останавливаясь на монашеской его жизни. И в том, и в другом житии можно найти несколько разногласий с показаниями Иакова Черноризца и первоначальной летописи. Со стороны формы бросается в глаза сходство с греческими образцами; та же искусственность в построении приступов, то же стремление вести биографию за все время жизни святого, хотя бы для этого недоставало исторического материала, та же риторическая напыщенность, то же обилие общих фраз и сравнений, способных, по мысли автора, восполнить собой скудность фактического содержания. Особенно страдает такими недостатками житие Бориса и Глеба, потому что относительно их автор не мог так много узнать, как о Феодосии Печерском, который жил почти на глазах у него и своей деятельностью выдавался в ряду своих современников. После Нестора по его стопам в XIII в пошел преподобный Ефрем, ученик святого Авраамия Смоленского, прославившегося юродством и учительством в XII–XIII в. Принадлежащее Ефрему житие святого Авраамия  [229] носит на себе явные следы подражания Несторовым житиям: с них он списывает приступ; подобно им в изложении старается вести полную биографию святого Авраамия за всё время его жизни, впадает часто в общие фразы, не идущие к делу, отступления и риторическое прикрасы. По стопам же Иакова Черноризца пошли в XIII в. неизвестный по имени составитель сказаний о святом Леонтии Ростовском, Симон, епископ Владимирский, и Поликарп, инок печерский. Сказание о святом Леонтии  [230] не есть полное житие, а рассказ о месте рождения святого Леонтия, о двух его предшественниках по кафедре и о чуде, которым он склонил ростовцев к христианству; в качестве приложения присоединено к этому известие об открытии мощей святого Леонтия, об установлении празднования его памяти, о совершившихся вскоре двух чудесах и похвальное слово святому. Симон Владимирский написал обличительное послание к Поликарпу Печерскому, который не уживался подолгу ни в одном монастыре, и, чтобы побудить его навсегда остаться в Печерском монастыре, нарочито приложил к посланию целый ряд сказаний о чудотворцах печерских (9 сказаний) и о чудесах, бывших в самом монастыре при построении его главной церкви, надеясь этим показать, как свято место, где в данное время пребывал Поликарп. В подражание Симону и Поликарп написал сборник сказаний о других подвижниках того же монастыря предпослав этому сборнику в качестве введения письма к игумену печерскому Акиндину, где говорит об источниках своих сведений касательно подвижников и о мотивах к составлению сказаний. Оба эти произведения — Симоново и Поликарпове — впоследствии стали соединяться вместе и дополняться выписками из первоначальной летописи о святом Антонии, Феодосии и других подвижниках киево–печерских, а также некоторыми другими статьями, к ним по содержанию; таким образом составился сборник, известный под названием»Печерского Патерика»и существующий в нескольких более или менее полных редакциях Древнейшие и важнейшие из них относятся к VI веку  [231].