Читать онлайн «Александр Доброклонский Руководство по истории Русской церкви». Страница 12

Таким образом, на Руси епископ в епархии был не только духовным лицом, но и гражданским чиновником. Он судил мирян по многим гражданским преступлениям; он даже контролировал торговцев, смотря за верностью мер и весов, Круг его власти, следовательно, был очень широк; от этого и дел у него было очень много. Чтобы делопроизводство не застаивалось, он нуждался в помощниках. Их и действительно мы видим при нем. Это были: 1) клирошане, 2) наместники и 3) десятинники. Клирошане — соборные священники, составлявшие постоянный совет при епископе и коллективно во главе с последним решавшие епархиальные дела. Наместник — помощник или викарий епископа, кажется, заведующий преимущественно судебными делами; таких помощников было иногда по нескольку в епархии: например, во Владимиро–Кляземской — два: один в самом Владимире, где была епископская кафедра, другой в Суздале, главном городе второй половины этой епархии, где сидел и княжеский посадник. Вероятно, наместник, как и епископ, решал дела в союзе с местным соборным духовенством. Десятинники — епархиальные областные чиновники, назначенные сначала лишь для сбора с обывателей в пользу епископа десятой части княжеского дохода, но потом уполномоченные следить за состоянием духовенства в своих округах (десятинах). В противоположность клирошанам и наместникам, десятинники были, по всей вероятности, светскими лицами, так как самая должность их была вызвана экономической — чисто мирской нуждой епархиального епископа  [152].

§ 10. Церковное управление и церковный суд определились у нас на основании церковного и светского законодательства. Оно отчасти пришло из Византии, отчасти выработалось в России. Ко времени крещения святого Владимира все законы и постановления касательно церкви, практиковавшиеся в Греции, были собраны в номоканоны. В употреблении там были номоканон патриарха Фотия в двух различных по своей полноте редакциях и номоканон Иоанна Схоластика, адвоката антиохийского, а после патриарха константинопольского (VI в.), значительно уступавший в полноте. Общее содержание их состояло из двух частей: из свода а) законов собственно–церковных, называвшихся правилами или канонами (k????) и б) гражданских по церковным делам, изданных греческими императорами и называвшихся указами (?????). Оба эти номоканона перешли и в Русскую Церковь, вероятно, заимствованные от болгар в готовом славянском переводе, отчего Фотиевский номоканон явился именно в древнейшей — краткой редакции. Первая часть этих сборников, как общецерковная, принятая православною Церковью, была обязательна и для нашей частной церкви; но вторую, как имевшую местное значение и не настолько авторитетную со стороны своего происхождения, можно было нам прилагать и не прилагать к жизни. Так и действительно поступила наша светская и церковная власть, после совещания она приняла те узаконения греческих императоров, которые не шли вразрез с условиями местной — русской жизни, и игнорировала другие, несогласные с характером последней. На почве номоканона русское правительство стало делать и свои собственные постановления касательно Русской Церкви. Явились таким образом церковные уставы и церковные уставные грамоты. Из них известны: уставы святого Владимира и Ярослава I, уставные грамоты Святослава и Всеволода Новгородских и Ростислава Смоленского. Устав Владимира представляет собой разумное применение номоканона к русским потребностям, — именно представляет источники содержания духовенства, взаимоотношение церковной и светской властей и, в частности, сферу церковного суда. Устав Ярослава пополняет собой устав Владимира, указывая новые виды преступлений, подсудных церковной власти, и, что особенно важно, подробно определяя размер наказаний за те или другие дела, решаемые на церковном суде, и более упорядочивая самое делопроизводство. Выработан был этот устав, как предполагают, великим князем в союзе с Иларионом, русским по происхождению и потому, вероятно, хорошо знавшим условия русской жизни. Оба эти устава, несомненно, уже вошли в практику к концу домонгольского периода  [153]. Приложение их в уделах, конечно, зависело от согласия местных князей. Выражалось оно иногда официально — в грамотах. Так возникли уставные грамоты Всеволода  [154] (1134—1135гг.), Святослава  [155] (1137 г.) и Ростислава  [156] (1150 г.), варьирующие или в деталях пополняющие великокняжеские уставы, подробно говоря, например, о наблюдении духовной власти за торговыми мерами и весами или о церковных людях, подсудных этой власти. В свою очередь, духовные администраторы Русской Церкви, патриарх константинопольский и митрополиты киевские издавали постановления с целью исправить то, что было ненормального в жизни этой Церкви, и установить то, что еще не было введено. Некоторые из таких канонических грамот сохранились до нашего времени. Но очень редкие из них говорят собственно о церковном управлении; большинство же определяет жизнь мирян и духовенства или упорядочивает церковное богослужение. В первом отношении известны грамота патриарха Германа II к митрополиту Киевскому Кириллу II (1228 г.) и церковное правило митрополита Иоанна II к Иакову Черноризцу. Грамота Германа, впрочем, говорит слишком общо, запрещая лишь светской власти вмешиваться в церковные суды и отнимать церковное имущество, а духовной — предписывая держаться священных канонов и закона христианского. Церковное же правило Иоанна II предлагает и частные требования касательно церковного управления и суда наряду с постановлениями касательно веры, семейной жизни, церковного благочиния и нравственного поведения лиц, принадлежащих к белому и черному духовенству. Из всех остальных канонических памятников домонгольского периода в данном месте можно вспомнить лишь  [157] о»Белеческом уставе»митрополита Георгия, который, трактуя главным образом о жизни мирян и духовенства, определяет между прочим церковные наказания (епитимий) за те или другие отступления от христовой морали и уставов Церкви. Но этот устав, впрочем, не пользовался на Руси таким значением, как, например, правило Иоанна II, и потому не вошел в канонические сборники XIII в.  [158].

§ 11. Первые епископы на Руси в большинстве, если не исключительно, были греки; таких же видим и в последующее время, но сравнительно мало; со времени Ярослава I стали предпочитаться русские. Как первого несомненно русского епископа мы знаем новгородского Луку Жидяту или Жиряту, поставленного в 1036 г.; обыкновенно епископов избирали князья и народное вече. Кандидаты намечались или даже предызбирались иногда при жизни епископа, так что переводились со своих мест к кафедральному собору. По преимуществу кандидатов давало черное духовенство, бывали, впрочем, случаи избрания их и из белых священников, без предварительного пострижения в монашество. Таковы, например, Илия и Гавриил Новгородские, постригшиеся лишь перед самою смертью. Епископ обыкновенно не перемещался из одной епархии в другую и иногда не лишался кафедры даже в случае тяжкой и очень продолжительной болезни, например, черниговский епископ Иоанн (XI в.) 25 лет лежал больным и не мог служить, однако оставался на кафедре до самой смерти. Впрочем, если сам епископ просился на покой, его отпускали  [159]. При сильном влиянии, какое оказывала княжеская и народная власть на поставление и низложение епископов, естественно, могли занимать кафедры лица недостойные и, наоборот, низлагаться достойные. Примеры этого действительно есть. Феодор Ростовский (XII в.), любимец Андрея Боголюбского, на глазах его долгое время непозволительно сурово обращается с духовенством и мирянами: грабит их, ссылает в заточение, рубит им руки и ноги, вырывает бороды и т. п., власти митрополита над собой не признает  [160]. Антоний Новгородский насильственно возводится на кафедру, хотя, как немой и больной, не мог управлять епархией (XIII в.). Антоний Черниговский сгоняется Святославом с кафедры за то, что»много раз запрещал князю есть мясо в господские праздники», случавшиеся в среду или пяток  [161]. Но, конечно, не мало было в домонгольский период епископов достойных, понимавших свои обязанности и старавшихся выполнить их. Одни из них, преимущественно за первые годы Русской Церкви, посвящали себя делу миссионерскому, как например ростовские епископы святыe Леонтий и Исайя; другие заявили себя заботой о постройке и украшении храмов, как Иоаким Новгородский, Феодор I Ростовский  [162] и Ефрем Переяславский  [163]; иные прославились учительной деятельностью, как Лука Жидята Новгородский, Кирилл Туровский и Кирилл II Ростовский  [164]; некоторые, будучи знатоками канонов, исправляли церковные нестроения, как например Нифонт Новгородский, ответы которого на церковные вопросы некоего Кирика сделались настольной книгой нашего духовенства в домонгольский период; некоторые, как Лука и Пахомий Ростовские  [165], деятельно заботились о бедных и притесненных; иные, наконец, прославились своей подвижнической жизнью, например святой Никита Новгородский (XI в.), несколько времени живший в затворе, впоследствии своей святой жизнью заслуживший дар чудотворений  [166], и Кирилл, епископ Туровский (XII в.), в толпе предававшийся посту, молитвам и составлению благочестивых сочинений. Не удивительно после этого, что в русских святцах можно отыскать имена нескольких епископов домонгольского периода. Чувствуя в себе внутреннюю силу, лучшие из таких епископов смело вмешивались в гражданские неурядицы, стараясь их устранить, и возвышали свой голос в случае разыгравшегося произвола князей. Как человек убеждения и сильной энергии, особенно выделяется Нифонт Новгородский: не раз он силой слова примирял враждовавших князей и успокаивал народ, упорно противостоял митрополиту Клименту и всем его сторонникам, думая, что они действуют незаконно; не исполнил требования новгородского князя Святослава обвенчать его вопреки церковному уставу и даже всему духовенству своей епархии запретил это делать; как борец за правду Нифонт выступил и в сознании многих современников  [167].