Читать онлайн «Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.». Страница 20

Завершение московско-тверского спора проходило в условиях разгоравшейся антиордынской борьбы. Дмитрий Московский открыто поднял знамя этой борьбы в 1374 г. Через горечь неудачи в битве на р. Пьяне (август 1377 г.), через радость первой боль­шой победы на р. Воже (август 1378 г.) дорога исто­рии вела Русь на Куликово поле.

Новый курс московской политики складывался в острой борьбе боярских группировок. Вопрос об от­ношениях с Ордой расколол окружение Дмитрия на два противостоящих лагеря. Те, кого летопись име­нует «старыми боярами», стояли за сохранение вер­ноподданнических отношений с ханским двором.

Среди тех, кто выступал за верность ордынской политике Ивана Калиты, первое место занимал мит­рополит Алексей. В клерикальной литературе его принято изображать «духовным отцом» Куликовской битвы. «Битва на Куликовом поле была подготовле­на св. Алексеем», — утверждает современный ан­глийский «специалист по истории православной церк­ви» Н. Зернов [66]. Ту же мысль, хотя и в более осто­рожной формулировке, проповедуют и отечественные церковные писатели. Так, патриарх всея Руси Алек­сей (1944—1970) в переложении жития своего тезки, митрополита Алексея, писал: «Плодом его благотвор­ного влияния явилось единодушие русских князей, которое вскоре по кончине святителя дало возмож­ность великому князю Московскому Дмитрию Ива­новичу собрать силы и выступить против грозных полчищ Мамая и одержать над ними победу на поле Куликовом» [67].

Как и во многих других случаях, клерикальная традиция не подтверждается данными исторических источников. Более того, источники опровергают по­добный взгляд на митрополита Алексея. В действи­тельности этот иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против ордынского ига. Трудно сказать, чем была вызвана такая позиция митрополита: боязнью потерять привилегии, которые имела церковь в условиях ига, верностью политическим заветам Ивана Калиты или же просто старче­ской осторожностью, боязнью риска, неизбежного в военном деле. Так или иначе, Алексей был тверд в своих убеждениях.

Память о примирительном отношении митрополита Алексея к «татарам», как именовали на Руси ордын­цев, долго сохранялась в преданиях московского дво­ра. Известный Григорий Котошихин, служивший подьячим в Посольском приказе и в 1664 г. бежав­ший из России в Польшу, в своем сочинении сообща­ет немало интересного о внешнеполитических связях России. Говоря об отношениях с Крымским хан­ством, политическим наследником Золотой Орды, Ко­тошихин замечает, что русские цари, боясь граби­тельских набегов татар, стремятся умиротворить хана и его вельмож богатыми дарами — «поминками». «А будет тех поминков на год болши 20 000 рублев, А уложил те поминки давать Алексей, митрополит Московский, после того времени, как он был в Кры­му в полону, тому много лет назад. Также он, мит­рополит, заклял Московское государство, чтоб они сами на Крымских людей войною не ходили, а уте­шали б нечестиваго дарами; а ежели они через его заклинание учнут на Крым ходить войною, и им в войне не даст бог поиску, а в земле плоду; разве они, Крымские люди, сами учнут войною приходити— и против них стояти повелел. И по тому его закли­нанию Московский царь то и чинит: сам войною на Крым не наступает, а откупается такими дарами ежегодь» [68]. Алексей, насколько известно, никогда не был в плену в Крыму. Однако суть его отношения к татарам предание, записанное Котошихиным, от­ражает правильно.

Чем быстрее и увереннее шел возмужавший вос­питанник Алексея к тому историческому рубежу, пе­рейдя который он из князя Дмитрия Ивановича пре­вратился в легендарного Дмитрия Донского, тем глубже становилась незримая трещина, разделявшая этих двух выдающихся людей своего времени. Не только в дореволюционной, но и в советской истори­ческой литературе можно встретить утверждение, что отношения между Дмитрием Ивановичем и митро­политом Алексеем были безоблачными от начала до конца. Так, например, известный советский историк С. Б. Веселовский писал: «В отношениях церковной власти к светской Алексей достиг такого согласия и такого мирного сотрудничества, которое после него уже не повторялось в истории русской церкви, если не считать соправительства патриарха Филарета Ни­китича и его сына — царя Михаила»[69].

В действительности картина была отнюдь не столь идиллической. Время молодости князя Дмит­рия— героический период в истории Московской Ру­си. В эти годы вопросы политического устройства страны все чаще решались в открытом бою, с ору­жием в руках. В новых условиях политическое зна­чение митрополичьей кафедры заметно упало. К то­му же и сам князь Дмитрий быстро осознал свою силу и значение. По складу характера он был далек от набожности и покорности чьей-либо воле. Его трудно было запугать рассказами о «геене огненной» и «Страшном суде». Дмитрий не желал разделять великокняжескую власть с кем бы то ни было, в том числе и с митрополитом.

Летописи, неоднократно редактировавшиеся цер­ковниками, почти не сохранили прямых указаний на конфликты между князем и митрополитом. Однако косвенных свидетельств такого рода в источниках можно найти довольно много. Чтобы правильно ис­толковать летописные известия, необходимо учиты­вать весь строй тогдашней русской жизни. Положе­ние человека в древнерусском обществе определялось прежде всего происхождением, родственными связя­ми. Сын получал место на службе и за княжеским столом по заслугам отца. Отношения строились на принципах семейной, родовой поруки. Возвышение одного тянуло за собой всю фамилию, и наоборот, падение неудачника бросало тень на всю его родню. Митрополит Алексей, несмотря на свой духовный сан, никогда не порывал связей с родной для него средой московского боярства. Его родные братья слу­жили при московском дворе, а племянники завещали хоронить себя в Чудовом монастыре — возле гроба их дяди, «святителя Алексея».

И друзья и родственники митрополита в середине 70-х годов переживали плохие времена. Алексей был близок с боярским родом Вельяминовых. В их фа­мильной «богомольне» — Богоявленском монастыре — он начинал свой иноческий путь. Однако Дмитрий Иванович весьма круто обошелся с Вельяминовыми. В 1374 г. он отобрал у них фамильную привилегию — пост московского тысяцкого. А когда один из Вельяминовых, озлобившись, бежал сначала в Тверь, а затем в Орду и принялся там интриговать против московского князя, Дмитрий, изловив изменника, приказал отрубить ему голову. Это была первая пуб­личная казнь в Москве.

Опала на Вельяминовых совпала со скандальным поражением московского воеводы Александра Пле-щея, родного брата митрополита, в бою с новгород­скими ушкуйниками под Костромой. Летописец, не скрывая иронии, рассказывает о том, как воевода Плещей бежал от врага, «плещи (то есть «плечи».— Н. Б.) показав». Это история могла стать предметом обсуждения и даже попасть в летопись только в обстановке падения авторитета и влияния Алек­сея.

На закат могущества Алексея указывает и еще одна фраза из летописи. В 1376 г. литовский митро­полит Киприан потребовал, чтобы Новгород признал его своим духовным главой. Новгородцы очень не любили митрополита Алексея за его союз с Москвой и связанные с этим крутые меры в отношении нов­городских владык. Они рады были свергнуть его власть, но из осторожности ответили Киприану ук­лончиво: «Посылай на Москву к великому князю. И если он тебя примет митрополитом на Русь, то ты и нам митрополит»[70]. Примечательно, что новгород­цы в своем ответе ничего не говорят об Алексее и даже допускают возможность того, что князь Дмит­рий отступится от него и признает Киприана.

Среди факторов, влиявших на отношения между митрополитом и московским князем, нельзя забывать и еще один—финансовый. Московские князья знали счет деньгам. Бережливость, доходившая до скупо­сти, была их фамильной чертой. Между тем расходы на содержание митрополии, львиная доля которых по­крывалась за счет княжеской казны, все возрастали и возрастали.

Большие средства шли и на обеспечение Чудова монастыря, основанного Алексеем в московском Кремле в конце 50-х годов. Земля, на которой разместился монастырь, была подарена митрополиту хан­шей Тайдулой в благодарность за исцеление «от глазной болезни». Согласно московскому преданию, на этом месте прежде находилось подворье татар­ских баскаков.

В 1365 г. в монастыре были построены каменный собор, а также трапезная и каменные погреба. Собор был посвящен «Чуду архангела Михаила, иже в Хонех». Митрополита привлекла легенда о том, как Михаил архангел спас некоего монаха Архиппа, жившего в «Хонех Фригийских». Язычники, желая уничтожить церковь, при которой служил Архипп, перекрыли воды реки. Однако вмешательство архан­гела прекратило наводнение. Он ударил жезлом в скалу —и вся вода ушла в образовавшуюся расселину.